Вакцинируйся или уходи в неоплачиваемый отпуск: некоторые руководители хотят «выполнить и перевыполнить»

Вакцинация от COVID-19 воспринимается во всем мире, и в том числе в Азербайджане, неоднозначно. Ее сторонники уверены, что это необходимая мера, которая поможет победить эту напасть. Противники считают, что такие вакцины изготовлены слишком быстро и не факт, что они эффективны и безопасны.

Вакцинация от данного вируса носит в нашей стране добровольный характер. Тем не менее, согласно постановлению Кабинета министров, с 1 сентября 2021 года не менее 80 процентов сотрудников государственных органов (структур), а также работников целого ряда сфер (независимо от того, работают они по трудовым или гражданским договорам) обязаны были получить первую дозу вакцины против COVID-19, а с 1 октября — вторую дозу вакцины, либо иметь сертификат иммунитета против COVID-19.

В связи с этим на многих предприятиях сотрудников уже давно ставят перед фактом: «Вакцинироваться обязательно!», а тем, кто отказывается, говорят, что им тогда придется брать отпуск за свой счет.

С этим столкнулся и работающий в SOCAR житель столицы Ахмед Рахманов:

«В Трудовом кодексе нет ничего о необходимости наличия КОВИД-паспортов. У работника могут требовать только медицинскую справку о состоянии здоровья. В Трудовом кодексе прописано и то, в каких случаях организация имеет право отправлять работника в неоплачиваемый отпуск, но про вакцинацию там ничего не сказано. Получается, что компания, ставящая такое условие, нарушает трудовое законодательство. К тому же, в постановлении Кабмина говорится о 20%, которые могут не вакцинироваться, но не уточняют, кто входит в них», – подчеркнул он.

Рахманов обратился по этому поводу в Аппарат омбудсмена и Трудовую инспекцию Министерства труда и социальной защиты населения.

По его словам, в письме, полученном из Минтруда, также напомнили о требовании Кабмина по поводу 80% вакцинированных, так как это соответствует представлению ВОЗ о том, какой процент коллектива должен быть привит для создания коллективного иммунитета.

В письме также сказано, что в решении Кабмина ничего не говорится о наказании невакцинированного работника. У работника в случае недовольства требованием вакцинации, есть право подать в суд.

В официальном письме из аппарата омбудсмена ему ответили, что компания руководствуется постановлением Кабмина. Там отметили, что из-за отказа вакцинироваться трудовой договор не может быть расторгнут. Заключение и прекращение договоров, изменения в них производятся лишь в соответствии с трудовым законодательством.

Рахманов подчеркнул, что сейчас получается, что всю ответственность возложили на работодателя, который вынужден требовать от работников вакцинироваться, но заставить это сделать он по закону не может.

По словам главы Правозащитного центра Азербайджана (ПЦА) Эльдара Зейналова, норма вакцинирования персонала перечисленных в постановлении сфер – 80%, так что, 20% могут остаться невакцинированными, если сами не захотят.

«Так как установленный в постановлении срок для наличия двух вакцин уже прошел, должно быть известно, какой процент сотрудников невакцинирован. Но может так быть, что невакцинированы, скажем, 25%, а должны оставить 20%. Тогда, по каким признакам отсеют лишние 5%?

Если работа предусматривает обслуживание людей, то невакцинированного могут перевести на должность, которая не требует контакта с людьми, но не увольнять и не отправлять в неоплачиваемый отпуск.  Просто некоторые руководители, как в советском прошлом, хотят «догнать и перегнать», «выполнить и перевыполнить», и проявляют инициативу. Были бы у нас нормально работающие профсоюзы, они бы этого не допустили», – говорит правозащитник.

Изменение трудовой функции, т.е. перевод на другую работу, регулируется статьями 57 и 82 Трудового кодекса.

Статья 57. Трудовая функция работника

3. Изменение трудовой функции допускается только с взаимного согласия сторон. Не допускается изменение трудовой функции, уменьшение или увеличение ее круга в одностороннем порядке.

4. Если по определенным причинам работодатель из-за невозможности обеспечить работника указанными работами предоставит ему другую работу, соответствующую его профессионально-квалификационному разряду, работник может отказаться от выполнения этих работ только в случае, если за ним не сохраняется средняя заработная плата.

Статья 82. Оформление перевода на другую работу и других подобных случаев

В случаях, предусмотренных настоящим Кодексом, изменение трудовой функции, условий труда, а также заключение трудового договора в порядке совместительства может быть оформлено приказом (распоряжением, постановлением) работодателя соответствующего содержания. При этом обязательно должны быть соблюдены правила заключения трудового договора и внесения в него изменений.

В соответствии с Трудовым кодексом, работа должна соответствовать квалификации и должна сохраняться та же зарплата.

Так что, если такую работу не предлагают (а неоплачиваемый отпуск на неопределенное время — это нулевая зарплата), то законодательство нарушается, и можно, по словам Зейналова, подать в суд.

Если непривитых в компании не более 20%, то это означает, что работу того, кого отправят в неоплачиваемый отпуск, отдадут другому, привитому. То есть, как говорит правозащитник, имеет место дискриминация по признаку, не связанному с квалификацией, трудовыми навыками и качеством работы. А по Трудовому кодексу это недопустимо.

Автор: Эля Бельская

Дата: 2021/12/29, 18:24

https://zerkalo.az/vaktsinirujsya-ili-uhodi-v-neoplachivaemyj-otpusk-nekotorye-rukovoditeli-hotyat-vypolnit-i-perevypolnit/

Принятие закона о диффамации в Азербайджане – смерть свободы слова?

24 декабря 2021, 13:52

В Азербайджане могут принять закон о диффамации, что очень сильно напрягает наше пишущее сословие (под этим термином подразумеваются те сотрудники СМИ, для которых журналистика – не ремесло, а призвание). Принятие закона о диффамации на повестке уже много лет, но в последнее время о нем стали говорить все чаще. 

Для тех, кто не совсем понимает смысл этого термина: в праве ряда государств под диффамацией понимается распространение (разглашение) сведений, позорящих честь конкретного лица или учреждения, от клеветы диффамация отличается достоверностью распространяемых сведений. С этого момента, пожалуй, следует рассуждать более подробно.

Издания и редакции в Азербайджане стабильно из года в год получают претензии от персонажей публикаций, и некоторые претензии выливаются в судебные иски, в которых персонажи  не только требуют опровержение или удаление материала, а также извинение от редакции, но и желают получить довольно внушительные суммы компенсации морального вреда или возмещение убытков, которые они понесли из-за публикации. По той же торной дорожке проходят и блоггеры, публикующие свои фото- и видеоматериалы.

Конечно же, мы, сотрудники СМИ – в отличие от многих блоггеров — знаем о некоторых положениях закона в этой сфере и помним о возможной ответственности за публикуемую нами информацию, и потому стараемся быть максимально точными, если пишем критические материалы. Мы согласны с тем фактом, что в социальных сетях распространяется много информации клеветнического и шантажирующего характера (этим же, кстати, грешат и некоторые редакторы рэкетирских изданий. Но раз закон для всех одинаков, то получается, что под удар попадают не только независимые блоггеры, но и сотрудники СМИ – компетентных и уважаемых в том числе – пишущие критические статьи в отношении взяток, коррупции и прочих язв на теле государства?

Исполнительный директор MEDİA Ахмед Исмайлов на мероприятии, организованном Генеральной прокуратурой и Агентством по развитию СМИ на тему «Медиа и правовое просвещение» заявил, что  исходя из опыта мировой практики в данный момент проводятся исследования в связи с законом «О диффамации». Если в итоге появится проект, будут проведены  совместные обсуждения с Генеральной прокуратурой.

И пока проект находится на стадии обсуждения, мы, журналисты, ждем его утверждения, как своеобразный «конец эры свободы слова», потому что хорошо понимаем: с появлением закона о диффамации работать будет довольно сложно, особенно с учетом того, что суды, куда будут поступать заявления от «оскорбленных» нами чиновников, глав ИВ, или застройщиков, прикрываемых крылом той же  ИВ, то, скорее всего, будут выносить решения явно не в пользу сотрудников СМИ, приоткрывших завесу той или иной коррупционной схемы. Не секрет, что расследования по тому или иному делу у нас в стране проводятся чаще всего в закрытом режиме, и потому очень сложно добиться какой-то прозрачности. А с учетом того, что суды, целиком и полностью зависящие от ИВ (т.н. «государства в государстве»), добиваться справедливого вынесения приговора тому или иному коррупционеру станет практически невозможно: нет конкретных фактов доказательства причастности того или иного чиновника или застройщика к коррупции – значит, под суд идет журналист. А заведомый коррупционер выйдет из дела чистым и сухим.

Именно поэтому многие сотрудники СМИ склонны думать, что что принятие закона о диффамации пользы не принесет, а наоборот развяжет руки коррупционерам.

Правозащитник Эльдар Зейналов считает, что волноваться пока что рано, и раз во время цензуры 1990-х умудрялись находить лазейки, то и сейчас они обязательно найдутся.

— К тому же, всегда есть возможность подать в ЕСПЧ, и когда наберется определенная масса похожих решений, то Комитет Министров Совета Европы потребует принятия мер общего порядка для устранения системных проблем. Генеральная линия законодательства европейских стран — декриминализация диффамации, т.е. перевод ее в разряд административных правонарушений, считает правозащитник.

— Опять же, закон в Азербайджане пока не принят, и все зависит от того, каким именно он будет, этот закон. Дело в том, что свобода слова не безгранична, в международных конвенциях предусмотрена возможность ее ограничения, — убежден Эльдар Зейналов.

— Скажем, в ЕКПЧ (ст. 10-2) это звучит так: «Осуществление этих свобод, налагающее обязанности и ответственность, может быть сопряжено с определенными формальностями, условиями, ограничениями или санкциями, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия.»

Так что, скорей всего, власти будут аргументировать ограничения аналогичным образом, — резюмирует Э. Зейналов.

Яна Мадатова

https://minval.az/news/124196601

Эльдар Зейналов — о том, почему армянских палачей не расстреляли, а посадили на много лет

21 декабря 2021, 11:49

Вчера в Минвале была опубликована статья, повествующая об отношении азербайджанской и армянской сторон к военнопленным. При написании статьи автор использовал официальную информацию, опубликованную Государственной Комиссией по делам граждан, попавших в плен, пропавших без вести взятых в заложники, а так же информацию, Генпрокуратуры, находящуюся в открытом для журналистов доступе.  Шокирующие факты бесчеловечных пыток армянами азербайджанских граждан вызвали негодование у читателей, и на личную почту автора стали поступать письма, в которых были озвучены вопросы о смертной казни для армянских палачей. Авторы писем делали акцент на фразе «Ведь это же так просто, тем более что все эти преступления происходили в годы войны, Азербайджан в этом состоянии находился почти 30 лет. А в военные годы и суд должен проходить согласно режиму и правилам военного времени». Мы, конечно же, понимаем и разделяем чувства читателей, так как все мы – дети одной земли, граждане одной страны, и всех нас душат гнев и обида.

Но на самом деле это только кажется простым моментом,  на деле все гораздо сложнее.  Почему – рассказывает правозащитник Эльдар Зейналов.

— Эльдар муэллим, летом в Баку состоялся судебный процесс над двумя армянскими  палачами Людвиком Мкртчяном и Алешей Хосровяном. Согласно решению суда они были приговорены к многолетнему заключению в тюрьме. Почему по отношению к ним не была применена расстрельная статья? Ведь существует же принцип исключений? 

— И Вы, и читатели, конечно же, правы, тем более, что, в принципе, казнь военных преступников не нарушала бы принципов нашей Конституции. Скажу больше: хотя все глубоко убеждены, что в Азербайджане смертную казнь отменили, но в реальности это не так. Соответствующая статья 27 Основного Закона («Право на жизнь») предусматривает исключение из права на жизнь в случае «уничтожения вражеских солдат во время вооруженного нападения на государство, применения смертной казни на основании вступившего в законную силу приговора суда и предусмотренных законом других случаев».

Что касается исключения смертной казни в качестве меры наказания из Уголовного Кодекса, Конституция гласит, что «смертная казнь впредь до ее полной отмены может устанавливаться законом в качестве исключительной меры наказания только за особо тяжкие преступления против государства, против жизни и здоровья человека».

— Но ведь Азербайджан не ратифицировал и Протокол №6 к Европейской Конвенции по Правам Человека, безусловно запрещающий вынесение и исполнение смертных приговоров?

— Да, не ратифицировал, и, кстати, чтобы это сделать, пришлось бы прежде провести референдум и изменить ст.27 Конституции. Да и закон «О внесении изменений и дополнений в УК, УПК и КИН в связи с отменой смертной казни» от 10 февраля 1998 г. предусматривает, что «в период войны или наличия опасности войны применение смертной казни может быть допущено за тяжкие преступления путем принятия специального закона». Так что, прими парламент в 2020 г. закон о восстановлении смертной казни в УК одновременно с объявлением военного положения — и казни могли бы возобновиться. Но этого не сочли нужным сделать, да и не помню, чтобы в то время кто-то этого авторитетно потребовал.

— Но согласитесь, что смертная казнь все же необходима, скажем, в отдельных, исключительных случаях, и неудивительно, что сегодня общественность настаивает на вынесении смертного приговора армянским палачам. 

— Скажу так: на момент отмены смертной казни в 1998 г. сложилась противоречивая ситуация: большинство населения тогда было за сохранение смертной казни. Но, вместе с тем, люди так же сильно хотели войти в европейскую семью, а для присоединения к Совету Европы нужно было отказаться от смертной казни или в законодательстве, или на практике. Так что сохранение смертной казни в Конституции без вынесения смертных приговоров на практике было (и остается) удобным компромиссом между сторонниками и противниками смертной казни.

— Но ведь во время первой Карабахской войны смертная казнь в нашем законодательстве существовала, и в корпусе смертников содержались армянские боевики и русские наемники, приговоренные к этому наказанию за терроризм и военные преступления.

— Тогда тоже шли споры, как к ним относиться: как к уголовникам или как к пленным? Но в результате никого из них расстреливать не стали. В сентябре 1993 г. парламент решил выдать России пятерых приговоренных к расстрелу российских наемников, а в мае 1996 г. отдали боевиков-армян и остальных русских смертников.

В нынешнем законодательстве в этом вопросе все расставлено по своим местам в соответствии с принципами международного права.

— А как же быть с преступлениями, не имеющими срока давности?

— Есть две главы УК, на которые не распространяется срок давности: «Преступления против мира и безопасности человечности» (гл.16) и «Военные преступления» (гл.17). Совершение преступлений такого рода препятствует даче убежища в цивилизованных странах.

К преступлениям против мира и человечности относятся такие преступления, как планирование, подготовка, развязывание или ведение агрессивной войны (статья 100 УК АР), публичные призывы к развязыванию агрессивной войны (ст.101), нападение на лиц или учреждения, которые пользуются международной защитой (ст.102), геноцид (ст.103). подстрекательство к совершению геноцида (ст.104), уничтожение населения при отсутствии признаков геноцида (ст.105), рабство (ст.106), депортация или принудительное переселение населения (ст.107), половое насилие (ст.108), принудительная беременность (ст.108-1),  преследование (ст.109), насильственное удерживание человека (ст.110), расовая дискриминация — апартеид (ст.111), лишение свободы в нарушение норм международного права (ст.112) и применение пыток (ст.113).

К военным преступлениям относятся:  наемничество (ст.114), нарушение законов и обычаев войны (ст.115), нарушение норм международного гуманитарного права во время вооруженных конфликтов (ст.116), бездействие или отдача преступных приказов во время вооруженного конфликта (ст.117), военный грабеж (ст.118), злоупотребление знаками, находящимися под охраной (ст.119).

— И ни одна из этих статей не предусматривает высшей меры наказания?

— По ряду упомянутых статей максимальным наказанием является пожизненное лишение свободы (100, 103, 105, 108, 108-1, 110, 111, 115, 116, 117). А оно, поверьте, в пост-советских условиях не на многим лучше смертной казни.

— Но все же наверняка есть  достаточно существенная разница в применении законодательства к военным преступникам во время первой и второй Карабахских войн?

— В 1990-х годах над правоохранительными органами довлели политические соображения, не позволявшие, например, считать комбатантами (участниками боевых действий) армянских боевиков в Карабахе — формально граждан Азербайджана. В результате комбатантов считали бандитами, убийства мирного населения в нарушение международного гуманитарного права квалифицировались как убийства при отягчающих обстоятельствах, линия фронта превратилась в линию соприкосновения сторон, для описания боевых условий придумали витиеватую формулировку, а военное положение не вводили даже в прифронтовых районах.

Между двумя войнами произошла переоценка ситуации. И хотя марионеточную «НКР» и сейчас не признают за самостоятельного субъекта, но благодаря нескольким решениям Европейского Суда по Правам Человека была внесена ясность в то, что за нарушения прав человека на оккупированных территориях несет ответственность Армения. И если в 1994 г. в подписании соглашения о прекращении огня участвовали и карабахские армяне, то в прошлом году успешно обошлись и без них.

Во время 44-дневной войны вещи уже называли своими именами. Соответственно, изменились и обвинения против армянских комбатантов, причастных к нарушениям гуманитарного права. И это должно восприниматься нормально — такое было и в бывшей Югославии, и в Сирии, и в Чечне. Причем, статус военнопленного не создает ему иммунитет от уголовного преследования и осуждения — вплоть до смертного приговора, если он есть в законодательстве. Единственное условие — это вынесение приговора «надлежащим образом учреждённым судом, при наличии судебных гарантий, признанных необходимыми цивилизованными народами».

Третья Женевская Конвенция установила, что «военнопленные, против которых возбуждено уголовное преследование за уголовные преступления, могут быть задержаны до окончания суда или в соответствующих случаях до отбытия ими наказания. То же положение применяется и в отношении военнопленных, осуждённых за уголовное преступление» (ст.119).

Передача Армении ее военнослужащего, осужденного азербайджанским судом, для дальнейшего отбывания наказания в стране гражданства, в принципе, возможна. Европейскую Конвенцию о передаче осужденных лиц (1983) ратифицировали обе страны, и она предусматривает договорный принцип передачи осужденного при соблюдении некоторых формальных условий. Если государство вынесения приговора (Азербайджан) не будет согласно передать осужденного, то никто и не может его заставить это сделать. Например, это может произойти, если страна гражданства не признает юридическую квалификацию деяния и срок наказания, как они определены государством вынесения приговора. Понятно, что в случае, если гражданин Армении будет осужден за пытки над военнопленными или заложниками, соучастие в геноциде и т.п., то передача его Армении для продолжения исполнения приговора будет де-юре означать признание армянской стороной этих преступлений.

С армянами — жителями Карабаха, которые не признают себя гражданами Азербайджана и претендуют на то, что они граждане самопровозглашенной «НКР», возникает другое препятствие — для выдачи осужденного в Армению он должен быть гражданином этой страны. Причем даже в случае принятия гражданства Армении, этому должна предшествовать процедура лишения гражданства Азербайджана, которое автоматически приобретается самим фактом рождения на международно признанной территории Азербайджана.

Как видим, международное право отнюдь не препятствует ни осуждению военных преступников из числа армян, ни их содержанию в тюрьме после окончания военных действий до конца назначенного наказания (которое может быть и пожизненным), ни их передаче Армении при договоренности с властями Азербайджана.

Беседовала Яна Мадатова

https://minval.az/news/124195297

Дервиш взрывает Париж

60 лет назад был реабилитирован расстрелянный в 1938 г. в Харькове юрист М.Р.Мамедбеков

Просматривая недавно списки рассекреченных в Украине дел жертв Большого Террора 1937-38 годов, зацепился взглядом за знакомую фамилию — Мамедбеков Мугбиль Рустамович. Этот дворянский род дал Азербайджану министра АДР, первую женщину-пилота Южной Европы и Ближнего Востока, первую женщину-судмедэсперта, первого призера Олимпийских игр из Азербайджана и многих других достойных представителей интеллигенции. Что же занесло азербайджанского бека так далеко от Родины и чем он провинился перед властями?

Узнать об этом можно было, лишь ознакомившись с уголовным делом, и я его с помощью украинских друзей заказал. Украина, не в пример Азербайджану и даже соседним России с Беларусью, открыла для исследователей архивы репрессивных органов времен сталинских репрессий, и не требует, чтобы запрашивающий дело был родственником репрессированного. Благодаря этому историки всего мира ездят буквально на паломничество в страны вроде Украины, Грузии, в Прибалтику.

По моему запросу, дело Мамедбекова оцифровали и вскоре выслали по электронной почте. Заинтриговала уже обложка дела, на которой были перечислены статьи обвинения: 54-2, 54-6 и 54-11 Уголовного Кодекса УССР, т.е. повстанчество, шпионаж и участие в контрреволюционной организации. Оказалось, впрочем, что обвинение в повстанчестве относилось... к Азербайджану.

Обложка уголовного дела М.Р.Мамедбекова

Мамедбеков, родившийся в апреле 1887 года в г. Эривань, как и многие молодые представители азербайджанского дворянства, еще до революции получил высшее юридическое образование за пределами Кавказа, и там же остался работать с 1913 года. Он безвыездно жил в Харькове даже в лихие времена Гражданской войны, не вмешиваясь в политику и не пытаясь вернуться в Закавказье. Он не состоял в партиях, не служил в Белой, Красной, «зеленой» и национальной армиях, не подвергался репрессиям, не использовал наемного труда. Словом, был всесторонне чист перед Советской властью, хотя, надо полагать, и был у нее на заметке как сын помещика.

Востребованный юрист с высшим образованием, на момент ареста он по совместительству работал юрисконсультом сразу двух организаций - Харьковской конторы «Главазота» и Харьковской базы «Главстекло». Этого хватало на себя и на не работавшую жену Салтанат ханым. Единственный сын Агиль в свои 28 лет работал в Москве прорабом на стройке Союзвнуторга. Вряд ли не имевший политических амбиций юрист стал бы ввязаваться в дело, грозившее ему расстрелом.

Тем не менее, в постановлении об аресте от 9 марта 1938 года, Мамедбеков был обвинен в руководстве контрреволюционной повстанческой группировкой. Более того, он представлен «персом», хотя им не являлся ни по национальности, ни по месту рождения, и дальше фигурировал уже как тюрок. Через полгода, 3 сентября, Мамедбеков превратится в «агента иранской разведки».

«Персидский мотив» в этом деле очень важен для понимания мотивации ареста Мамедбекова. В стране бушевали массовые национальные операции НКВД, когда репрессировали граждан сопредельных стран — поляков, немцев, китайцев. В январе 1938 года дошла очередь и иранцев. По оперативному приказу №202 начали с Азербайджана, где их жило больше всего, затем в феврале операцию распространили на всю территорию СССР, включая и Украину. «Операцию по разгрому шпионско-диверсионных контингентов» иранцев должны были завершить до 15 апреля 1938 года. Под эту кампанию, похоже, и попал харьковский бек.

НКВД всех республик и областей наперегонки гонялись за «персами», которых арестовывали по стандартному обвинению в шпионаже на Иран. Даже в Мордовии нашли и расстреляли единственного иранца, на Дальнем Востоке - двух, хотя и неясно, чем эти регионы могли заинтересовать иранскую разведу. В Украине «улов» был богаче — 111 иранцев. И если Мамедбеков был не персом, а тюрком (азербайджанцем), о чем он не преминул указать в анкете в день ареста, то следовало сделать его хотя бы иранским шпионом.

10 марта 1938 года в квартире юрисконсульта по адресу ул. Дзержинского (ныне Мироносицкая), д.85, был произведен обыск. Судя по протоколу, ничего компрометирующего там не нашли и ограничились лишь конфискацией паспорта и профсоюзного билета. Арестованного по уголовному делу №101207 поместили в 1-й Спецкорпус Харьковской тюрьмы, в камеру со «счастливым» №13. Дальше идет недельный пробел в хронологии дела, после чего 17 марта, без какой либо предыстории в виде протоколов допросов, появляется 7-страничное заявление подследственного Мамедбекова в адрес следователя 3-го отдела УГБ УНКВД по Харьковской области Ткаченко.

В нем Мамедбеков излагает следующую историю, которая и легла в основу обвинения.

В конце 1936 года, по дороге в суд, он случайно встретил на улице своего давнего знакомого с 1915-1916 гг. Таги Шахбази, который когда-то учился в Харькове на врача, а после стал известным писателем и секретарем ЦИК АзССР. Несмотря на долгий перерыв в отношениях, друг друга они узнали, и Шахбази пригласил старого знакомого позавтракать вместе в кафе поблизости, от чего тот не отказался.

Таги Шахбази (Симург) (1892-1938)

За едой Шахбази рассказал «об отдельных эпизодах из своей жизни», в частности, что его недавно исключили из партии за национальный уклон. Говоря о причинах исключения, Шахбази сообщил, что в Азербайджане создана некая подпольная организация «Милли Иттифак» (Национальный Союз), которая пока немногочисленна, но зато состоит из бывших партработников. «Эта группа имеет целью и ставит своей задачей — создать самостоятельное Азербайджанское государство, где вся руководящая роль должна принадлежать тюркской национальности». Азербайджан, по словам Шахбази, экономически богат нефтью, Но в него мало вкладывается, и республика сильно отстает в развитии и политической значении, в народном образовании, выдвижении национальных кадров.

Убедившись, что собеседник ему «горячо не возражал», Шахбази намекнул, что «было бы желательно, если бы группа «Милли Иттифак» нашла бы своих сторонников в Харькове», и что это мог бы организовать Мамедбеков. «Более подробно он о группе не говорил», а Мамедбеков его и не спрашивал.

Через несколько месяцев, где-то в апреле 1937 года, юрисконсульта подловил около дома некий незнакомец, который сообщил, что он из Баку и хотел бы пообщаться. Так как Мамедбеков опаздывал на работу, то они пошли вместе и говорили на ходу. Незнакомец, не представившись, передал привет от Шахбази, который интересовался отношением Мамедбекова в «Милли Иттифак» и сторонниками этой группы в Харькове. «Не желая говорить с незнакомым мне человеком, я под предлогом, что спешу на работу, вскочил в вагон трамвая и уехал»,- пишет юрисконсульт, добавляя, что больше этот человек к нему не подходил.

Мамедбеков пишет, что тюрок в Харькове «немного, десяток-другой», и среди них он не знал образованных людей. «Но поскольку все они были в прошлом торговцами и имели свое собственное дело, то они не могли быть сторонниками советского режима», считал юрисконсульт.

С двумя из них — неким Джафаром Садыком и его товарищем-тюрком, имени и фамилии которого подследственный не знал, Мамедбеков встретился спустя несколько месяцев после встречи с незнакомцем. Джафар был слегка пьян и усиленно приглашал его поужинать в буфет-ресторане. За разговором, Джафар жаловался на то, что «живется им очень трудно что заработка нет и что нет надежды на изменения положения».

Чтобы обнадежить своего знакомого, юрисконсульт «рассказал относительно существующего настроения в г.Баку и о том, что в Азербайджане имеется группа «Милли Иттифак», которая ставит своей задачей организацию национального тюркского государства». Рассказ был выслушан сочувственно, после чего участники разговора разошлись и больше не встречались.

Свой разговор с Шахбази подследственный с высоты своего юридического образования расценил как «вербовку» в организацию, «имеющую безусловно контрреволюционные цели», на что он лично должен был «дать немедленный и жесткий отпор» и «сделать то, что обязан был сделать честный советский гражданин — немедленно сообщить об услышанном органам НКВД». А в ходе мимолетной беседы с соотечественниками, по оценке юрисконсульта, он «навербовал» в эту организацию «указанных лиц».

22 марта 1938 года появляется первый протокол допроса, где на вопрос лейтенанта Нестерова Л.Д., следует ответ, дословно, с повторением ошибок в тексте, скопированный из предыдущего заявления. Каждый лист протокола подписан, однако подпись разительно отличается от подписи под предыдущим заявлением, что странно для юрисконсульта с 25-летним стажем.

На уточняющие вопросы следователя, Мамедбеков сообщил, что за период, когда Шахбази вернулся в Баку, они не виделись и не переписывались, но при последней встрече юрисконсульт дал ему свой адрес, хотя и не взял адрес для связи у Шахбази. «Вообще с жителями Азербайджана я не переписывался», уточнил подследственный. Не встречался юрисконсульт и с «завербованными» им харьковскими азербайджанцами.

Итак, подследственный якобы имел одну мимолетную встречу с контрреволюционером, где ему без какой-либо подготовки рассказали конфиденциальную информацию о существовании за тысячи километров от Харькова некой организации, название которой он запомнил нечетко, иногда называя «Милли Иттихад», о программе и составе которой он получил самое смутное представление. Новообращенный заговорщик расстается с Шахбази, не получив от него адреса для связи, а когда по данному им адресу приходит связной из Баку, фактически убегает от него. С этим минимальным багажом знаний об организации, юрисконсульт в спешке вербует двух полупьяных случайных прохожих, одного из которых он даже не знает по имени. В дальнейшем он не делает попыток связаться ни с завербованными, ни с бакинским руководством.

Но этого хватило, чтобы следователь объявил Мамедбекова руководителем «контрреволюционной деятельности по г. Харькову», направленной на свержение советской власти в Азербайджане, причем повстанческим путем.

Поневоле напрашивается аналогия с популярной кинокомедией «Дервиш взрывает Париж», снятой на основе пьесы азербайджанского писателя М.Ф.Ахундова. Там семья бека «вербует» некоего колдуна, чтобы тот, не покидая Азербайджана, дистанционно уничтожил столицу Франции. Сценарий обвинения против Мамедбекова был стол же фантастичен.

Но вернемся к следствию. После допроса 22 марта проходит почти полгода без какого-либо отражения в деле. Допросов то ли не было, то ли их не фиксировали. И лишь 3 сентября появляются 9-страничные «Дополнительные показания», которые получил от Мамедбекова уже третий по счету следователь — некий Каршенбаум. Составленное по итогам допроса постановление подписал уже новый начальник 3-го отделения — Маслов Е.С., назначенный в мае 1938 г. По документам того времени видно, что в управлении шла интенсивная чистка и перетасовка кадров, например, в феврале-апреле был арестован 241 сотрудник, причем некоторых забивали до смерти во время следствия. Так что Каршенбаум старался «дожать» подследственного уже не только ради карьеры, а ради собственного выживания в системе.

О «Милли Иттифак» на этом допросе говорилось немного. Мамедбеков вспомнил, что Шахбази говорил о том, что организация создает ячейки в крупных городах СССР, и подтвердил, что получил задание выявлять в Харькове тюрок и вербовать их, и что завербовал лишь двух человек, о которых рассказал. «Но руководящую роль я отрицаю»,- добавил подследственный.

Основное же время этого допроса было посвящено новому обвинению — в шпионаже на Иран. На прямо заданный вопрос Мамедбеков сразу признался, что с 1922 г. и по день ареста был агентом иранской разведки. В его изложении, история этого сотрудничества выглядела так.

Консульство Персии (Ирана) существовало в Харькове еще до революции. Одно время консулом был персидско-подданный Абдул-Али Таиров. В конце 1920 г. он предложил Мамедбекову, как «образованному человеку, хорошо владеющему русским языком», должность технического секретаря консульства, на что тот ответил согласием и проработал там до конца лета 1921 г.

С начала 1922 года Мамедбеков нашел себе работу Укрхимтресте («Химуголь»), где и прослужил до июля 1937 г. Именно это место работы, как и персидское гражданство, были указаны в постановлении об аресте, что показывает, что НКВД при составлении списков на арест шел по старым спискам лиц, контактировавших с иранскими дипломатами.

Узнав о месте работы Мамедбекова, персидский консул, с которым тот продолжал встречаться, неоднократно предлагал передавать ему сведения о работе украинской химической промышленности. Мамедбеков же «знал о том, что такие действия граничат со шпионажем», и отказывался. Но встречаться с Таировым не перестал, и в том же 1922 г. все же согласился стать агентом иранской разведки. Информация, которую он собирал для Таирова, касалась количества и расположения химических заводов, их производственной мощности и выпускаемой продукции.

В 1924 г. Таиров уехал из Харькова в Мариуполь, передав Мамедбекова для шпионской связи старосте персидской общины в Харькове, завмагу «Арараттреста» Ерванду Суреньянцу. Первые 2 года Мамедбеков по каким-то соображением избегал с ним встреч, но с 1926 г. и до ареста якобы снабжал Суреньянца той же информацией, что и Таирова.

Узнав, что основные упомянутые Мамедбековым лица выехали из Харькова, Каршенбаум с облегчением перенаправил материалы в Баку и Мариуполь, причем Джафар Садык превратился у него в «Джарара Сындына».

На этом все «следствие» и закончилось. 4 сентября Каршенбаум объявил Мамедбекову о завершении следствия и направлении дела по подсудности, и засел за составление обвинительного заключения. 21 сентябра появился куцый документ на 1,5 станицы, подписанный начальником отделения Масловым и начальником отдела Барбаровым, обвиняющий Мамедбекова в том, что он занимался шпионажем под руководством «СурЯньянца» и планировал отторжение «Азейберджана». В конце документа предлагалось рассмотреть дело заочно, постановлением Особой тройки при УНКВД по Харьковской области.

Уже после завершения следствия, 23 сентября состоялась очная ставка между «шпионами» Мамедбековым и Суреньянцем, которую провел уже четвертый по счету сотрудник — Карасев. Оба участника очной ставки подтвердили, что знают друг друга, имели нормальные взаимоотношения и не имели личных счетов. Дальше произошел разнобой: Мамедбеков свои показания подтвердил, Суреньянц обвинения отверг.

Уже задним числом, при реабилитации, выяснилось, что арестованного в феврале 1938 года Суреньянца обвиняли в шпионаже не на иранскую, а на английскую разведку, а также в членстве в партии «Дашнакцутюн». Но в 1938 г. никто в абсурдность таких мелочей не вникал. Скорее всего, авторы дела просто хотели убедиться, пригодно ли оно для суда или все же стоит рассмотреть его заочно.

Врио прокурора Харьковского Военного Округа Нельсон, проверив материалы дела и не найдя в них противоречий, также предложил рассмотреть дело заочно, правда, Особым Совещанием при НКВД СССР. Аргументировал прокурор это тем, что «по характеру доказательств дело нельзя направить в суд». Обычно за этой оговоркой скрывалось элементарное опасение, что дело, построенное лишь на признаниях, самооговорах и взаимооговорах, может рассыпаться в суде, если подсудимые откажутся от признаний.

Тем временем, в ожидания решения по делу, тюремный врач в октябре 1938 г. обследовал Мамедбекова. У него обнаружился миокардит, но он был признан пригодным к физическому труду и следованию этапом, о чем и была составлена справка на обороте куска обоев. Но она не понадобилась - 28 октября 1938 г. особая тройка УНКВД по Харьковской области признала Мамедбекова виновным и приговорила его к расстрелу с конфискацией имущества. В дело подшита справка об исполнении смертного приговора 4 ноября.

Выписка из акта о расстреле Мамедбекова

К уголовному делу вернулись лишь в мае 1961 г. после жалобы вдовы — Салтанат ханым Мамедбековой. В написанном крупным старческим почерком письме 70-летняя женщина не просила привилегий и компенсаций, а лишь хотела реабилитации, чтобы «быть женой честного человека, каким и был мой муж».

Была «хрущевская оттепель», и к просьбе прислушались. Допросили квартирную хозяйку и соседку, которые могли лишь вспомнить, что человеком покойный был темпераментным, вспыльчивым, но к ним относился хорошо, никакой антисоветчины за ним не замечали. Из Верховного Суда СССР прислали судебное решение о реабилитации Таги Шахбази 28 июля 1956 г. Приняли во внимание и то, что Суреньянц отказался признавать вину в шпионаже и связь с Мамедбековым. В Центральном Государственном Особом Архиве не нашли материалов о шпионской деятельности обоих, да и Таирова. Обнаружили, кстати, что бывший консул Таиров был арестован в 1938 г., но по этому делу не допрашивался и очных ставок с ним не проводилось.

В результате, по протесту прокуратуры, 25 августа 1961 г. Военный Трибунал Киевского Военного Округа реабилитировал Мамедбекова М.Р.

Вроде бы тоже советское время и та же партия у власти, но сравните: в деле 46 документов по обвинению человека в 1938 году, и 110 документов по проверке его невиновности в 1961 г. И это еще при том, что прокуратура удовлетворилась фактом реабилитации Шахбази и потому не стала проверять детали показаний Мамедбекова.

Например, в конце 1936 года Шахбази точно не мог пожаловаться Мамедбекову на свое исключение из партии, потому что первичная организация исключила Шахбази «за сокрытие своей принадлежности к национал-уклонистам и контрреволюционную вылазку и двурушничество» лишь в феврале 1937 года, а райком утвердил это решение 5 марта. До этого, Шахбази исключали из партии по бытовым мотивам 29 января 1935 года, но восстановили со строгим выговором уже через неделю.

Вообще, ни в 1938, ни в 1961 годах следователи не выясняли, действительно ли приезжал Шахбази в Харьков в конце 1936 г., было ли в его показаниях по бакинскому делу №12493 упоминание о встрече с Мамедбековым, действительно ли два старых товарища по Харькову не поддерживали между собой связи, существовал ли «Милли Иттифак» в самом Баку, куда делись «завербованные» и иранский консул, и т.д. 

Правового значения сейчас, спустя 50 лет после реабилитации, это не имеет. Но с исторической точки зрения интересна эволюция взглядов группы коммунистов (т.н. «наримановцев»), к которым относился Шахбази, на вопрос государственной независимости Азербайджана. А ведь общность взглядов в этом вопросе, действительно, могла бы примирить коммуниста Шахбази с дворянином Мамедбековым, как это произошло в 1991 году, когда за восстановление независимости Азербайджана проголосовали и национал-демократы, и бывшие коммунисты.

Дом, в котором жил М.Р.Мамедбеков

Вдова Мамедбекова на склоне лет просила восстановить честное имя своего мужа. Было бы хорошо, если бы таким желанием прониклись бы и в нашей диаспоре в Харькове. Понятно, что памятник Мамедбекову там вряд ли поставят — государственным деятелем он не был и к этому не стремился. Но на сохранившемся доме №85 по Мироносицкой могли бы установить памятную табличку соотечественнику, павшему жертвой политических репрессий.

Эльдар Зейналов.

19.12.2021 г.

P.S. За фальсификацию уголовного дела именно Мамедбекова никто предусмотренной законом ответственности не понес, хотя в 1961 г. некоторые виновники были еще живы. Поэтому имеет смысл хотя бы перечислить тех, кто был причастен к его смерти:

Слева направо: Барбаров П.И., Кобызев Г.М. и Рейхман Л.И.

Барбаров Петр Иосифович (1905 — после 1982) — ст. лейтенант ГБ, врид. нач. 3-го отдела УНКВД УССР по Харьковской области (07.03.1938-19.04.1939). Подписал постановление об аресте 9.03.1938 г. Уволен с должности 5.06.1939 за невозможностью дальнейшего использования в ГУГБ НКВД, пенсионер НКВД. В 1939-26.10.1949 работал на машиностроительных заводах. Подполковник. С 1982 г. на пенсии, проживал в г. Челябинске.

Блауберг Виктор Александрович (1894 - 1968) — военюрист I ранга, военный прокурор ХВО. Санкционировал постановление об аресте от 9.03.1938 г. Последнее место работы — зам. прокурора ЗакВО (1943-1947), полковник. На момент смерти в 1968 г. - персональный пенсионер.

Каршенбаум - уполномоченный 3 отдела УНКВД УССР по Харьковской области. Следователь, добившийся признания в шпионаже на Иран на допросе 3.09.1938 г., подписавший постановление о привлечении в качестве обвиняемого от 3.09.1938 г., протокол об окончании следствия от 4.09.1938 и обвинительное заключение от 21.09.1938 г.

Кобызев Григорий Михайлович (1902 - 7.12.1941) - капитан ГБ, нач. УГБ УНКВД по Харьковской области (20.05.1938 – 15.01.1939). Предположительно, председатель (по должности) Особой тройки УНКВД УССР по Харьковской области, вынесшей смертный приговор 28.10.1938 г. Арестован 13.01.1939 г. Приговорен 15.09.1939 г. ВКВС СССР по ст. 54-1«а», 16-54-8, 54-11 УК УССР к 15 годам ИТЛ, с 5 годами поражения в правах. В приговоре отмечалось, что под его руководством «в оперативно-следственной работе УНКВД по Харьковской области проводил подрывную деятельность, направленную на дискредитацию органов НКВД, путем осуществления незаконных арестов граждан, применяя к арестованным вражеские методы следствия, потворствовал подчиненному ему аппарату в применении незаконных методов следствия». Умер в Севвостлаге. Не реабилитирован в 1999.

Кривицкий (?) - сержант госбезопасности, сотрудник I спецотдела УНКВД УССР по Харьковской области. Непосредственный исполнитель расстрельного приговора 4.11.1938 г.

Леонов Михаил Никитович — зам. прокурора Харьковской области. Член Особой тройки УНКВД УССР по Харьковской области (приказ НКВД № 00447 от 30.07.1937), вынесшей смертный приговор.

Маслов Евгений Степанович (1908 - ?) - сержант ГБ, нач. 3-го отделения 3 отдела УГБ УНКВД по Харьковской области (с 1.05.1938). Подписал постановление о привлечении в качестве обвиняемого от 3.09.1938 г. и обвинительное заключение 21.09.1938 г. С 1939 г. - нач. отделения ОО НКВД ХВО, мл. лейтенант ГБ. В 1940 г. награжден медалью «За отвагу». Дальнейшей информации не имеется.

Нельсон — военюрист 2-го ранга, военный прокурор ХВО. Одобрил обвинительное заключение от 21.09.1938 г. и рассмотрение дела внесудебным органом.

Нестеров Л.Д. - лейтенант ГБ, сотрудник УНКВД УССР по Харьковской области. Провел первый допрос 22.03.1938 г., добившись признания в членстве в контрреволюционной организации.

Осипов Александр Васильевич (1899 - после 1956) - первый секретарь Харьковского обкома КП(б) Украины (05.1938—12.1938), член ЦК КП(б) Украины. Член Особой тройки УНКВД УССР по Харьковской области, вынесшей смертный приговор 28.10.1938. Освобождён от должности, выведен из состава ЦК и Политбюро КП(б) в 12.1938, затем был назначен зав. отделом физической культуры и спорта ВЦСПС. 11.07.1939 г. был арестован, приговорён к лишению свободы. Время освобождения и дата смерти (после 1956) неизвестны.

Рейхман Лев Иосифович (1901-1940) — майор ГБ, врид нач., зам. нач. 3-го отдела УНКВД УССР по Харьковской области. Подписал постановление об аресте 9.03.1938 (хотя еще 3.03.1938 был отозван в распоряжение НКВД СССР). В дальнейшем был назначен нач. 7-го отдела 1-го управления НКВД СССР. Арестован 24.10.1938, расстрелян 16.01.1940. В реабилитации отказано. Архивно-следственное дело № 975092 (1938) от 07.04.1955

Ткаченко - оперуполномоченный 3-го отдела УГБ УНКВД по Харьковской области. Следователь по делу, получил первые показания 17.03.1938 г. о «повстанческой организации».

Бывшие заключенные: с чистого листа или бег по кругу?

Дата: 17.12.2021 | Час: 18:34:00 

Нужны центры адаптации для лиц, отбывших наказание в пенитенциарных учреждениях

СОЦИУМ

Акт об амнистии по случаю Дня Победы 8 ноября, принятого Милли Меджлисом по инициативе Президента Азербайджана Ильхама Алиева, охватывает тысячи человек. Но мало освободить их, нужно создать условия, при которых бывшие заключенные могли бы начать жизнь с нового листа – без преступлений.

В первую очередь для этого у них должна быть крыша над головой, профессия, работа. Но у многих бывших заключенных этого нет, вот и оказываются они в тупике.

Между помилованием и амнистией есть существенная разница. Если помилование применяется индивидуально, с учетом исправления и раскаяния осужденного, ходатайства депутатов, просьбы семьи, то амнистия – к определенным группам заключенных по формальным признакам: статья обвинения, длительность неотбытого срока, состояние здоровья, участие в тех или иных событиях. Поэтому среди амнистированных преступников могут быть нераскаявшиеся и озлобленные люди, которых не ждет ни семья, ни трудовой коллектив.

Так что после амнистии вполне уместно ожидать, что часть освобожденных не оценит гуманизма этого акта и возьмется за старое. Рецидива можно ожидать у двух третей преступников, поэтому обычно под амнистию попадают заключенные с небольшими сроками, а то и вовсе приговоренные условно или к наказаниям, не связанным с лишением свободы. Законодатели полагают, что эта прослойка заключенных не так опасна для общества и не успела еще сильно испортиться в тюрьме от соседства с бывалыми преступниками и вынужденного безделья из-за отсутствия работы. Об этом «Каспий» рассказал директор Правозащитного центра Азербайджана (ПЦА) Эльдар Зейналов.

– Как заключенных до освобождения подготавливают к возвращению в общество?

– Кто-то заканчивает за решеткой прерванное школьное образование, кто-то получает тут новую, востребованную на свободе специальность. Больным дают направление в гражданские больницы на свободе.

Очень важно отношение к этому процессу самого освобождаемого. Напомню, что социальная адаптация, то есть восстановление связи бывшего заключенного с обществом, является делом добровольным, начинается после заявления заключенного и обычно продолжается один год.

Еще в 2007 году был принят закон «О социальной адаптации лиц, освобожденных от отбывания наказания в пенитенциарных учреждениях». Он предусматривает такие меры, как регистрация нуждающихся в социальной адаптации; создание специальных центров; обеспечение бездомных временным жильем; оказание помощи в профессиональной подготовке, обеспечении работой, медицинской и социальной помощью; снабжение документами, удостоверяющими личность, и другими; выдача единовременного денежного пособия; оказание освобожденным правовой, психологической и информационной помощи. Однако соответствующую структуру, занимающуюся этим, создали лишь десятилетие спустя.

– На чем основывается социальная адаптация?

– По закону – на пока еще отсутствующем элементе, тех самых распределенных по стране центрах социальной адаптации, где освободившемуся заключенному могли бы помочь с жильем, оказали бы ему юридические, психологические и прочие консультации, да и за поведением присмотрели бы. Без этих центров возникает множество организационных и технических проблем, и адаптация превращается в фикцию.

К примеру, нет у человека жилья – кто даст ему работу? А без работы откуда взяться средствам на пропитание, одежду, лечение? Конечно, можно зарегистрироваться на бирже труда (в центре занятости), и хорошо, если там найдется что-то по его специальности, если она вообще имеется. Иначе предложат что-то другое, а откажешься несколько раз – и снимут с учета. Тут нужна определенная упертость, чтобы не отчаяться и заставить бюрократическую систему заработать.

Тем же бывшим заключенным, кто во время заключения пренебрег возможностью обратиться за социальной адаптацией, дается три месяца на то, чтобы сделать это уже на свободе. В противном случае остается надеяться лишь на себя и семью, которая, возможно, и сама бедствует.

– Как часто бывшие заключенные вновь попадают в места лишения свободы?

– В советское время, когда у заключенных стояли над душой, чтобы он имел жилье, был везде зарегистрирован и работал, рецидив составлял одну треть освобожденных. Сейчас в тюрьму возвращается двое из трех, и я это в первую очередь связываю с тем, что спасение утопающих стало делом самих утопающих.

Почему это произошло? Почему вопреки государственным интересам, 10 лет саботировалось создание службы пробации? Почему по стране не создаются центры социальной адаптации для лиц, отбывших наказание в пенитенциарных учреждениях? Видимо, существует достаточно большая и влиятельная прослойка чиновников, которым выгодно такое неприкаянное состояние бывших заключенных.

Коррупционные сети, в которые попадает человек, единожды преступивший закон, общеизвестны. Но ставить главной целью погоню за отдельными коррупционерами – бессмысленно. Надо разрулить ситуацию и устранить причину, а создание адаптационных центров во многом этот вопрос решает. Необходимо инвестировать в создание таких центров, возможно, приспособив под них уже имеющиеся общежития, когда беженцы переселятся на освобожденные территории. Снижение рецидива преступности и связанных с ним расходов очень быстро все окупит.

Елена МАЛАХОВА

https://kaspiy.az/news.php?id=165450

Перепечатка:

https://ru.oxu.az/society/556529

Эльдар Зейналов: Необходимо покончить с верой хулиганов в свою безнаказанность...

... и тогда мало кому захочется играть с ножом

14 декабря, 17:09, 2021

В последнее время в СМИ увеличилось количество новостей не только о суицидах, но и поножовщине. Когда читаешь новости о «пыряльщиках» в таком несоразмерно большом количестве, невольно складывается впечатление, что т.н. «резьба по телу» уже стала чем-то вроде национальной традиции.

Автор заметки сам стал свидетелем поножовщины, произошедшей на прошлой неделе в Молоканском садике и до сих пор не может забыть страшную картину: молодой парень с распоротым животом, лежащий на скамейке, под которую натекла огромная лужа крови…

Вопросов на самом деле накопилось много, но полиция как правило, не дает масштабных комментариев, а просто говорит по факту – случилось тогда-то и с тем-то, задержан тот и этот. И всё. Понятно, что работа их не располагает к разговорам, а больше сопряжена с действиями, а потому мы обратились за комментариями к правозащитнику Эльдару Зейналову и попросили прокомментировать ситуацию.

— Как говорил герой Жюля Верна Филиас Фог, «привычность мысли надо гнать, столовый нож оружием может стать». Кажется, наступило именно то самое время, когда в ход идут уже и столовые ножи, а не только заточки или «козьи ножки». В криминальной практике последнего времени известны случаи поножовщины в домашних условиях. А чем как правило может муж зарезать жену или, скажем, наоборот – жена мужа? Столовым ножом для хлеба или мяса. Кинжалы уже не в моде, хватают первое, что под руку попадется, не так ли?

— Ношение нашей молодежью ножей обычно оправдывают кавказскими традициями. Но раньше это был кинжал, как вы правильно заметили, и носили этот кинжал напоказ, чтобы отбить охоту у тех, кто пытался задирать его обладателя. Не зря в то время бытовала поговорка: «Если вынул кинжал (из ножен), то кровь прольется», что подразумевало, что надо вести разговор так, чтобы у собеседника рука не тянулась за оружием. Карманный нож в этом плане — прямая противоположность кинжалу. Его носят тайно, используют внезапно. Он нужен не столько для устрашения, сколько для нападения.

— Но мало иметь нож в кармане, нужно его еще и уметь применить. Далеко не каждый может убить или ранить, возможно, некоторые носят ножи просто так, для устрашения?

— Наличие в кармане ножа придает конфликтующим кураж — ведь полоска стали в руке при умелом и неожиданном использовании уравнивает шансы слабого и сильного, причем, как мужчин, так и женщин. И если в качестве холодного оружия признаются лишь ножи с определенными параметрами, то на практике даже заточенная ложка в тюремной камере или маникюрная пилка на борту самолета могут стать смертельным оружием. А в домашних условиях нож обычно бывает всегда под рукой.

Когда поднимается тема о ношении холодного оружия и применения этого оружия на деле, мне всегда задают один и тот же вопрос: а что делать человеку, который живет в неспокойном районе, где не только ночью, но и днем не всегда безопасно ходить одному?

— Совершенно верно. Что ему делать, как отбиться от хулиганов? Ведь запрет на ношение холодного оружия не прекращает поножовщину, а лишь дает преимущество преступнику перед его законопослушной (и потому беззащитной) жертвой.

— Скажу больше: даже если человек, которому угрожают ножом, в ответ схватился за нож или попавшуюся под руку палку, и отобьется с нанесением нападавшему увечий, то не исключено (и даже почти гарантировано), что его самого привлекут к уголовной ответственности за превышение пределов необходимой самообороны.

— Да, к сожалению, и это кажется очень несправедливым. Ведь в обратном случае этот отбившийся человек спокойно мог бы стать жертвой.

— Давайте апеллировать к Закону, в частности, Статье 36 УК и Статье 20 КоАП (Кодекса об Административных Правонарушениях), определяющими необходимую оборону как «защиту жизни, здоровья и прав обороняющегося или других лиц, интересов государства или общества от общественно опасного посягательства».

Если при этом не было допущено «превышения пределов необходимой обороны», то есть «умышленные действия, явно не соответствующие характеру и степени общественной опасности посягательства», то нанесенный нападавшему вред не считается преступлением.

— Но ведь ситуация во время самообороны может глобально поменяться, и тот ко задумывал убийство, сам может быть убитым. Состояние аффекта, чувство животного страха придает огромные силы, это любой психолог подтвердит.

— Да, конечно. Но обычно соразмерность применения силы при самообороне сводится к сравнению примененного сторонами оружия: у кого-то палка, у кого-то нож, у одного холодное оружие, а у другого огнестрельное, кто-то дерется ножом, кто-то — голыми руками и т.д. Но реальность может оказаться сложнее. Например, физически сильный мужчина душит голыми руками женщину, а у той в руке нож, и она его применяет. Кто-то — профессиональный спортсмен, мастер спорта по восточным единоборствам, способный одним ударом убить человека, и у его противника не было бы ни одного шанса, если бы не охотничье ружье, вовремя снятое со стены…

— А кто-то может за минуту убить в баре трех человек простым карандашом, а бармен применил оружие. Во всех этих случаях, скорей всего, чудом отбившийся человек окажется за решеткой?

— Чудеса случаются не только в сказках. Предлагаю вспомнить недавний случай, когда отец-наркоман повалил 15-летнего сына на землю и приставил ему к горлу обломок стекла, вымогая деньги. Подросток в ответ ударил отца камнем и убил его. И, да, его арестовали и, скорей всего, он окажется за решеткой, как превысивший пределы самообороны по ст. 123.1 УК. Похоже, что в таких случаях симпатии общественности и суда не совпадают. Хотя есть и исключения.

Так, несколько дней назад внимание прессы привлек случай поножовщины в Насиминском районе Баку. На первый взгляд, обычная «бытовуха»: поссорились два брата, оба схватились за ножи, один остался жив, другой был убит ударом в сердце. Необычным было то, что убийцу оправдали за отсутствием в его действиях состава преступления: суд счел, что обвиняемый не превысил предел необходимой обороны, так как сам получил многочисленные ножевые ранения и был госпитализирован. Это, без преувеличения, редчайший случай в местной криминальной и судебной практике. Возможно, если бы он увернулся от братского ножа, то не снискал бы к себе такого благоволения суда.

— Реально не было больше прецедентов? Или все же были?

— Были, да не совсем. Вспоминается очень похожий инцидент с двумя бомжами, которые поссорились, собирая бутылки в центре Баку. Для очистки бутылок от этикеток оба носили ножи и, подвыпив, с легкостью за них схватились. При этом один старался избежать поножовщины и побежал, другой догнал его и ударил ножом в спину. Раненый не остался в долгу и заколол своего противника ударом в сердце. Кажется, с точки зрения логики ситуация для следователя была очевидной: после удара в сердце человек вряд ли кого сможет ударить, а ранение другого участника драки показывало, что тот стоял спиной к нападавшему, и получил удар, когда противник был еще жив.

Добавлю, что хотя в то время еще не было видеокамер на каждом углу, но, тем не менее, нашлось немало очевидцев. Но выжившего обвинили даже не в превышении пределов самообороны, а в… умышленном убийстве, и суд приговорил его к 12-13 годам лишения свободы. Все доводы защиты о необходимой самообороне были отклонены, и бомж отсидел почти весь срок.

Так что, возможно, наш самый гуманный суд начал отходить от формалистического подхода к таким ситуациям. И, может быть, отбившаяся от насильника женщина или дачник, одержавший верх над вооруженным грабителем, завтра не попадут на нары.

— С самообороной мы разобрались, и потому давайте вернемся к вопросу о ноже в кармане как средстве самозащиты потенциальных жертв: является ли сам факт ношения ножа криминалом?

— Закон определяет «холодное оружие» как оружие, которое по конструкции, размерам и материалу не предусмотрено для непосредственного использования в производственных или хозяйственно-бытовых целях, способно нанести повреждение посредством использования мышечной силы человека во время непосредственного общения с объектом повреждения. На такой нож нужно получить официальное разрешение как на гражданское оружие. Но закон «О служебном и гражданском оружии» даже и в этом случае запрещает открытое ношение его холодного оружия в общественных местах и во время проведения митингов, уличных шествий, демонстраций, пикетов и других массовых мероприятий.

Впрочем, холодное оружие оценивается по 40 параметрам, и если длина ножа меньше 90 мм, и он заточен с одной стороны клинка, если клинок при этом толщиной менее 2,6 мм или толще 6 мм в обухе, если клинок не заточен, а нож имеет травмоопасную рукоять или его клинок выполнен из мягкого материала, то экспертиза не признает этот предмет холодным оружием. Соответственно, разрешение на его ношение не требуется, и лишь за ношение такого ножа вас не могут наказать, и даже не имеют права его конфисковать. Именно этот факт и обусловил широкое распространение ножей среди молодежи.

Но существует весомое НО: если таким ножом будет совершено преступление, то он будет считаться «орудием преступления» и «предметом, используемым в качестве оружия». Поэтому авиакомпании, например, запрещают пронос на борт самолета даже пилку для ногтей, а тюремная администрация не допускает в камерах ложки из нержавеющей стали и стеклянную посуду.

— Пару лет назад, еще в допандемийный период, в Баку наблюдался очередной виток поножовщины, я уже писала материал, связанный с вопросом запрета на ношение любого холодного оружия и так же поднимала вопрос об обыске полицией молодежных групп и граждан с «ненадежной внешностью». Но в тот год сотрудник полиции, комментировавший материал, отметил, что в таком случае нарушается право человека на свободу и комфортное передвижение по городу. Полиция работает только по факту: если где-то скандал или драка, или незаконная сходка. Но проверять всех подряд – это нереально.

— Да, ножи запретить нельзя, они нужны в быту и на производстве. Поэтому нужно бороться не с бездушным куском стали, а с теми, кто его грозит применить. А закон такую возможность предоставляет.

Например, демонстрируя нож, хулиган угрожает убить или покалечить им жертву. В этом случае, если имелись реальные основания опасаться внедрения в жизнь этой угрозы, ситуация подпадает под статью 134 УК, минимальным наказанием согласно это статье является штраф в размере 1-2 тыс. манатов, а максимальным — лишение свободы до 2 лет. Если нож все же был пущен в дело, однако по не зависящим от преступника обстоятельствам, преступление не было доведено до конца, то нападавший все равно подлежит ответственности по соответствующей статье УК (120 — убийство, 126 — умышленное причинение тяжкого вреда здоровью), но уже как за покушение (через ст. 29 УК).

На мой взгляд, здесь важна не столько суровость наказания, сколько его неотвратимость и неизбежность. Необходимо покончить с верой хулиганов в свою безнаказанность, и тогда мало кому захочется играть с ножом.

Яна Мадатова

https://minval.az/news/124192717

Man who believed in peace․ Armenian and Azerbaijani colleagues commemorate Avaz Hasanov

 12.12.2021

Shahin Rzayev

Sona Martirosyan

Human rights activist Avaz Hasanov, head of the Center for Humanitarian Research, a person known in Azerbaijan and Armenia for his peacekeeping activities, has suddenly died in Azerbaijan at the age of 50.

Avaz was a native of Karabakh and was among the internally displaced persons after the first Karabakh war in the early 1990s. He was convinced that there was no alternative to peace, and that the pain was the same for everyone.

In 2000, human rights activist Hasanov began working with the International Working Group, which focused on the search for those who had gone missing in Nagorno-Karabakh during the 1992-1994 war.

Thanks to his work, Hasanov became one of the few Azerbaijanis who visited Karabakh after the conclusion of the treaty and the ceasefire (1994), met with hundreds of families looking for their relatives, listened to their stories and made friends with Armenian human rights defenders with whom he shared a common conviction in the value of every life.

Avaz is remembered by those who worked with him and were friends with him for many years in Baku and Yerevan.

Eldar Zeynalov, Baku: “He knew how to extinguish conflicts”

Eldar Zeynalov – Director of the Human Rights Center of Azerbaijan

“I remember how during the first Karabakh war Avaz, who miraculously travelled on foot through a mountain pass from the occupied Kalbajar region, reached Baku and came to the headquarters of the Social Democratic Party.

Around the same time, the governing democrats restored the political censorship that had  been abolished earlier by the communists. Despite a bunch of refugee’s own problems, Avaz immediately and energetically responded to my call to fight censorship. In April 1993 he became one of the co-founders of the Human Rights Center of Azerbaijan.

In the 1990s, many thought that human rights protection could be easily combined with politics, but this was an illusion. Today,  many people fondly remember such features of Avaz as his courtesy in communication, ability to extinguish conflicts, find common ground and a reasonable compromise. But at that time such qualities were unpopular and condemned by the opposition. Verbal radicalism was considered the best qaulity back then.

Nevertheless, Avaz, after some hesitation, made a choice in favor of human rights protection. Even his work on the concept of youth policy as an expert at the Ministry of Youth and Sports, Avaz considered in this vein.

A short experience of “walking into power” was enough for him to then try to keep equidistant from both the authorities and the opposition. That made him the most useful member of any team he was part of”.

Agunik Ghukasyan, Yerevan: “He knew that the pain is the same on both sides of the border”

Agunik Ghukasyan is the chairman of the ceasefire: the pain of loss of life public organization, which unites relatives of soldiers who died during peacetime service.

“Avaz was a very kind person and smiled a lot.

We first met at a memorial in Kosovo.

Upon learning that my son had died while serving in the army, he came up and hugged me. Avaz was convinced that the pain was the same on both sides of the border.

He knew this very well, because his nephew also died in the army.

When I stood in front of the wives and mothers of the dead Azerbaijanis and talked about my son, I felt bad. And then Avaz brought me water, stood next to me and was there until the end of the address.

Avaz was convinced that the war was the result of big politics, and not the desire of the people. He said that no mother should feel the pain of the loss that we experience. Avaz was very tactful, he believed that every life is important.

He was an Azerbaijani who loved his homeland, but never became our enemy.”

Shahin Rzayev, Baku: “In memory of a friend”

Shahin Rzayev is a freelance journalist and political columnist

“I really didn’t want to write an obituary for Avaz. There are many reasons for this. Firstly, I could not believe that he was dead. Young and healthy, how come he just died? I will be honest, I could not hold back my tears.

Secondly, I just don’t know how to write obituaries. After all, we don’t speak ill of the dead, but what if I sometimes criticized the deceased?

I thought and understood what was the difference between Avaz and the rest of us. He was truly a peacemaker unlike many of us.

What do some of us Caucasian peacekeepers say regularly? “We are for peace, and if you do not agree with us, then we will break your neck!”

Avaz was different. He listened, endured, persuaded, yielded. Sometimes he helped solve problems. He always looked for ways for reconciliation and compromise.

Avaz collaborated with the government. He did not deny it. He was the bridge between civil society and the presidential administration. Now we will miss such a bridge.

And at the end I will write about my personal impressions.

I appreciate the people with whom I was “behind the front lines”. I have known Avaz since 1993. With Avaz, I was repeatedly “behind the front line.” We did different projects with him, we were going to make a film but it never happened.

He lived as a lodger with us in Surakhani, because he was an internally displaced person from Kelbajar. His daughter’s name is the same as my daughter’s. His uncle still lives on our street, but that doesn’t matter.

The last impression. We were together at a European Union event in early November 2021. Avaz promised that he would invite me to Shusha to take part in the excursion of non-governmental organizations.

I replied: “thank you very much, but I will come to Shusha on my own to visit my friends”. He smiled.

Many colleagues know me. I am a rather conflicted person. I often argue with colleagues, even close friends. Sometimes they take offense at me. But for some reason I never quarreled with Avaz, although sometimes I provoked him.

He really was a man of peace. Because if you can’t find peace with your friends, how can you find peace with the other side?

I don’t know how to finish this. “Rest in peace”? There is no peace yet. I do not believe in Allah. I don’t know, Avaz, I hope this nightmare ends.”

From left to right: Eldar Zeynalov, Avaz Hasanov, Shahin Rzayev. Photo from the FB page of Shahin Rzayev with the caption: “Avaz wears mustache, thin Shahin and Eldar have not yet gotten grey”

Artak Kirakosyan, Yerevan: “He was looking for the truth”

Artak Kirakosyan is the Head of the Civil Society Institute NGO

“Me and Avaz met about 20 years ago. We have jointly implemented several peacekeeping programs, in the course of which we became friends.

Avaz was the most sensitive and subtle person I have ever known. I have never heard a single incorrect word from him, and it’s not just about our working contacts.

The projects we implemented were very complex and delicate. We made one of them with the parents of soldiers who died on both sides in peacetime, and the other with people living in border villages.

Prior to the April 2016 war, we recorded and publicized border clashes involving civilians.

This could only be possible under conditions of unconditional mutual trust – and Avaz deserved it. He was a man through whom many found out about Armenians and Azerbaijanis.

In December 2020, just a month after the end of the second Karabakh war, my Armenian colleagues and I held a discussion –  can you imagine our state of mind in those days? But I suggested that Avaz also take part in this meeting. I said that you can be sure of it. He is a very smart person. He always has a lot of respect for his interlocutor and for him “this is right, and that is wrong” concept does not exist. He sought the truth in everyone and everywhere.

During the war, conversations with Avaz were difficult and sad, but one thing remained unchanged: belief in peace and the possibility of coexistence ․

Of course, we envisioned different models of it. I was in favor of  Azerbaijanis residing in the territory of the Republic of Artsakh, he favored Armenians residing in Azerbaijan. But we did not argue much about this, because we were sure that peace is in the interests of both societies, and political decisions can be challenged.”

Huseyn Ismayilbeyli, Baku: “He was one of those who always wanted to help”

Huseyn Ismayilbeyli – JAMnews editor in Azerbaijan

“I first met Avaz in 1991. In a difficult time for the whole country and the region as a whole, we were in a youth organization. We were only 18-20 years old and we wanted to see Azerbaijan as a truly democratic country where all human rights are respected.

Even then, our Avaz was distinguished by his adherence to principles. He spoke directly, did not hide his thoughts, was always serious. Of course, he loved to joke aptly, like all intellectuals.

He was the kind of friend whom you do not see for many years, but you know for a fact: if you ask for help, he will immediately answer and will be there.

We will all miss him. We already do.”

Albert Voskanyan, Stepanakert (in Azerbaijan the city is called Khankendi): “Avaz was a decent person in life and work”

Albert Voskanyan – freelance journalist and publicist

“I met Hasanov about 20 years ago during joint activities in the International Working Group on Missing Persons.

The group’s work was also carried out in Nagorno-Karabakh. Avaz went there, visited the relatives of the prisoners and the missing persons.

The main thing that stood out was his purity and honesty. He was not afraid of work, he worked on each case, sparing no effort, with full responsibility. For him, the concept of “someone else’s pain” did not exist. Human life was the highest value for him.”

In 2009, the documentary “My Enemy, My Friend” was shot. It became a kind of film dialogue between Avaz Hasanov and Albert Voskanyan, people who found themselves on both sides of the border and dreamed of peace.

Trajectories is a media project that tells stories of people whose lives have been impacted by conflicts in the South Caucasus. We work with authors and editors from across the South Caucasus and do not support any one side in any conflict. The publications on this page are solely the responsibility of the authors. In the majority of cases, toponyms are those used in the author’s society. The project is implemented by GoGroup Media and International Alert and is funded by the European Union

https://jam-news.net/man-who-believed-in-peace%e2%80%a4-armenian-and-azerbaijani-colleagues-commemorate-avaz-hasanov/

О человеке, который верил в мир․ Армянские и азербайджанские коллеги в память об Авазе Гасанове

 10.12.2021

В Азербайджане скоропостижно скончался правозащитник Аваз Гасанов, руководитель Центра гуманитарных исследований, человек, известный в Азербайджане и Армении своей миротворческой деятельностью. Ему было 50 лет.

Аваз уроженец Карабаха и оказался в числе вынужденно перемещенных лиц после первой карабахской войны в начале 1990-х годов. И он был убежден, что альтернативы миру нет и что боль одинакова для всех.

В 2000 году правозащитник Гасанов начал работать с Международной рабочей группой, которая сосредоточила свое внимание на поиске пропавших без вести в Нагорном Карабахе в ходе войны 1992–1994 годов.

Благодаря своей работе в этой группе, Гасанов стал одним из редких азербайджанцев, посетивших Карабах после заключения договора и прекращении огня (1994 год), встретился с сотнями семей, ищущими своих родственников, выслушал их истории и подружился с армянскими правозащитниками, с которыми разделял общее убеждение в ценности каждой жизни.

Об Авазе вспоминают те, кто с ним вместе работал и дружил многие годы в Баку и Ереване.

Эльдар Зейналов, Баку: «Он умел гасить конфликты»

Эльдар Зейналов – директор Правозащитного центра Азербайджана

«Помню, как во время первой карабахской войны Аваз, чудом ушедший пешком через горный перевал из оккупированного Кельбаджарского района, добрался до Баку и пришел в штаб Социал-демократической партии.

Примерно в это же время правительство «демократов» восстановило политическую цензуру, отмененную ранее коммунистами. Несмотря на кучу собственных проблем беженца, Аваз сразу и энергично откликнулся на мой призыв бороться с цензурой. И в апреле 1993 года стал одним из соучредителей Правозащитного центра Азербайджана.

В 1990-е многим казалось, что правозащиту можно легко совмещать с политикой, но это было иллюзией. Сейчас многие вспоминают с теплотой такие черты Аваза, как обходительность в общении, умение гасить конфликты, находить общий язык и разумный компромисс. Но в то время они были непопулярными и порицаемыми у оппозиции. Хорошим тоном тогда считался словесный радикализм.

Аваз, после некоторых колебаний, все же сделал выбор в пользу правозащиты. Даже свою работу в течение одного-двух лет над концепцией молодежной политики в качестве эксперта министерства по делам молодежи и спорта он рассматривал в этом ключе.

Короткого опыта «хождения во власть» хватило, чтобы он потом старался держать равноудаленность и от властей, и от оппозиции. И это делало его полезнейшим членом любой команды, в которую он входил».

Агуник Гукасян, Ереван: «Он знал, что боль одинакова по обе стороны границы»

Агуник Гукасян — председатель общественной организации «Прекращение огня: боль человеческих потерь», объединяющей родственников солдат, погибших во время службы в мирное время.

«Аваз был очень добрым человеком и много улыбался.

Мы впервые встретились у мемориального комплекса, посвященного жертвам в Косово.

Узнав, что мой сын погиб во время службы в армии, он подошел и обнял меня. Аваз был уверен, что боль одинакова по обе стороны границы. Он прекрасно это знал, потому что его племянник тоже погиб в армии.

Когда я стояла перед женами и матерями погибших азербайджанцев и рассказывала о своем сыне, мне стало плохо. И тогда Аваз принес мне воды, встал рядом со мной и был рядом до конца выступления.

Аваз был убежден, что война стала результатом большой политики, а не желания людей. Он говорил, что ни одна мать не должна чувствовать боль той утраты, которую испытываем мы. Аваз был очень тактичным, он считал, что каждая жизнь важна.

Он был азербайджанцем, который любил свою родину, но никогда не становился нашим врагом».

Шахин Рзаев, Баку: «Памяти друга»

Шахин Рзаев – независимый журналист и политический обозреватель

«Я очень не хотел писать некролог по Авазу. Тому много причин. Первая — то, что я не мог поверить в то, что он умер. Молодой, здоровый. Как так? Взял и умер? Не скрою, я не сдержал слез.

Во-вторых, я просто ну не умею писать некрологи. Ведь о покойных или хорошо, или ничего? Как теперь, если я иногда обвинял покойного?

Подумал и понял, в чем была разница между Авазом и многими нами. Он был воистину миротворцем. В отличие от многих из нас.

Некоторые из нас, кавказских миротворцев, что регулярно говорят? «Мы за мир, а если вы не согласны с нами, то мы вам свернем шею!».

Аваз был другим. Он слушал, терпел, уговаривал, уступал. Иногда помогал решать проблемы. Он всегда искал пути к примирению и к компромиссу.

Аваз сотрудничал с правительством. Он это не отрицал. Он был мостиком между гражданским обществом и президентской администрацией. Теперь нам будет не хватать такого мостика.

И в конце напишу про личные впечатления.

Я ценю людей, с которыми был «за линией фронта». Аваза я знаю с 1993 года. С Авазом я был неоднократно «за линией фронта». С ним мы делали разные проекты, собирались еще снять фильм, не довелось.

Он жил квартирантом у нас в Сураханах, потому что он был вынужденным переселенцем из Кельбаджара. Его дочь зовут, как и мою. Дядя его до сих пор живет на нашей улице, но это не важно.

Последнее впечатление. Мы были вместе на мероприятии Европейского Союза в начале ноября 2021 года. Аваз обещал, что пригласит меня в Шушу принять участие в составе экскурсии неправительственных организаций.

Я ответил, что «большое спасибо, но в Шушу я приеду сам по себе в гости к своим друзьям». Улыбнулись.

Вот меня знают многие коллеги. Я довольно конфликтный человек. Я часто спорю с коллегами, даже с близкими друзьями. Иногда они обижаются на меня. Но никогда почему-то я не ссорился с Авазом, хотя иногда провоцировал его.

Он действительно был человек мира. Потому что если не можешь найти мир с друзьями, как найти его с другой стороной?

Не знаю, как закончить. «Покойся с миром»? Мира пока нет. В Аллаха я не верю. Не знаю, Аваз. Пусть закончится этот кошмар».

Слева направо: Эльдар Зейналов, Аваз Гасанов, Шахин Рзаев. Фотография с FB-страницы Шахина Рзаева с подписью: «Усатый Аваз, худой Шахин и Эльдар еще не аксаккал»

Артак Киракосян, Ереван: «Он искал истину»

Артак Киракосян руководит общественной организацией «Институт гражданского общества»

«С Авазом мы познакомились около 20 лет назад. Осуществили совместно несколько миротворческих программ, в ходе работы над которыми стали друзьями.

Аваз был самым чувствительным и тонким человеком из всех, кого я знал. Никогда не слышал от него ни единого некорректного слова, и дело не только в наших рабочих контактах.

Реализованные нами проекты были очень сложными и тонкими. Один из них мы сделали с родителями солдат, погибших с обеих сторон в мирное время, а другой – с людьми, живущими в приграничных деревнях.

До апрельской войны 2016 года мы фиксировали и предавали гласности пограничные инциденты, связанные с мирным населением.

Такое могло быть возможным только в условиях безоговорочного взаимного доверия. И Аваз заслужил его. Он был человеком, через которого многие узнали армян и азербайджанцев.

В декабре 2020 года, всего через месяц после окончания второй карабахской войны, мы с армянскими коллегами проводили одно обсуждение. Можете представить себе наше душевное состояние в те дни? Но я предложил, чтобы в этой встрече принял участие и Аваз. Я сказал, что в нем можно быть уверенными. Он очень умный человек. Его отличает чрезвычайная уважительность к собеседнику и для него не существует «этот прав, а тот неправ». Он искал истину во всех и везде.

Во время войны разговоры с Авазом были тяжелыми и грустными, но одно было неизменным: вера в мир и возможность сосуществования․

Конечно, мы представляли себе разные модели. Я – в виде проживания азербайджанцев на территории Республики Арцах, он – в виде проживания армян в Азербайджане. Но мы особо не спорили по этому поводу, потому что были уверены, что мир – в интересах обоих обществ, а политические решения могут быть оспорены».

Гусейн Исмаилбейли, Баку: «Он был из тех, кто хотел помогать»

Гусейн Исмаилбейли – редактор JAMnews в Азербайджане

«Аваза я впервые увидел в 1991 году. В тяжелое для всей страны и в целом региона время мы состояли в одной молодежной организации. Нам было всего 18-20 лет и мы хотели видеть Азербайджан по-настоящему демократической страной, где соблюдаются все права человека.

Наш Аваз еще тогда отличался принципиальностью. Говорил прямо, не скрывал своих мыслей, всегда был серьезен. Конечно, любил и метко шутить, как все интеллектуалы.

Он был из категории друзей, с которыми ты можешь не встречаться годами, но твердо знаешь: стоит тебе обратиться за помощью, тотчас же ответит и будет рядом.

Нам всем будет его не хватать. Уже не хватает».

Альберт Восканян, Степанакерт (в Азербайджане город называют Ханкенди): «Аваз был порядочным человеком в жизни и в работе»

Альберт Восканян – независимый журналист и публицист

«Я познакомился с Гасановым около 20 лет назад во время совместной деятельности в Международной рабочей группе по пропавшим без вести.

Работа группы велась также и в Нагорном Карабахе. Аваз приезжал сюда, навещал родственников пленных и пропавших без вести.

Главное, что выделялось, – это его чистота и честность. Он не боялся работы, работал над каждым случаем не жалея сил, со всей ответственностью. Для него не существовало понятия «чужая боль». Человек был для него высшей ценностью».

В 2009 году был снят документальный фильм «Мой враг, мой друг», ставший своеобразным кинодиалогом Аваза Гасанова и Альберта Восканяна, людей, оказавшихся по обе стороны границы и мечтавших о мире.

Эта история – часть медийного проекта «Траектории». Он рассказывает о людях, чьи жизни были затронуты конфликтами на Южном Кавказе. Проект работает c авторами и редакторами со всего Южного Кавказа и не поддерживает ни одну из сторон ни в одном конфликте. За публикации на этой странице несут ответственность авторы. Топонимы в большинстве случаев используются так, как это принято в обществе автора. Проект осуществляют организации GoGroup Media и International Alert при поддержке Европейского Союза

https://jam-news.net/ru/о-человеке-который-верил-в-мир․-армян/