Такой была судьба белых офицеров, плененных в Азербайджане
Вот уже почти столетие в Баку живет городская легенда о том, как в 1920 году захватившие Азербайджан большевики обманным путем захватили и расстреляли укрывшихся в нашей стране бывших офицеров Белой Гвардии. Новой властью была объявлена их регистрация, для чего офицеры собрались на Парапете (нынешняя площадь Фонтанов) в центре Баку. Проверив у них документы, большевики построили их и увели за город. На расстрел…
Однако эта с виду правдоподобная история страдает серьезными изъянами. Во-первых, расстрел такого большого числа пленных должен был оставить какой-то след – и материальный, и документальный. Во-вторых, следы некоторых офицеров, арестованных в Баку и Гяндже в 1920 г. особистами XI Красной Армии, обнаруживаются за пределами Азербайджана.
А в-третьих, и это главное – эта история не вписывалась в политику использования военнопленных офицеров для нужд Красной Армии (РККА). В течение всей гражданской войны РККА испытывала дефицит командного состава. И различные «курсы красных командиров» проблемы не решали, заполняя вакансии лишь командиров низшего звена. Принудительные мобилизации старых царских офицеров исчерпали себя уже к 1919 году. В 1918-20 гг. было мобилизовано и вступило в РККА добровольно 56 тыс. бывших офицеров. Но для РККА численностью 5,5 млн. человек, этого было недостаточно.
В то же время количество белых офицеров в плену исчислялось десятками тысяч. М.Тухачевский, причастный к «советизации» Азербайджана, ценил их «хорошо подготовленный командный состав, знакомый основательно с современной военной наукой и проникнутый духом смелого ведения войны».
Кроме того, в 1920-22 гг. РККА активно воевала в бывших царских окраинах (Польша, Финляндия, Кавказ, Туркестан), что белогвардейцы рассматривали как восстановление Российской империи. Поэтому в советско-польской войне 1920 г. пожелали участвовать многие пленные белогвардейцы.
Уже с лета 1919 г. в РККА начали активно принимать пленных белых офицеров. Разумеется, после строгой фильтрации и под контролем Особого отдела и комиссаров, и без направления на те фронты, где они были пленены. Пленных в РККА служило так много, что некоторые считали, что «Красная Армия - что редиска: снаружи она красная, а внутри - белая».
Возвращаясь к теме, отмечу, что бывшие белые офицеры были и в составе оккупировавшей Азербайджан XI Красной Армии. Так, бывший белогвардейский капитан М.И.Василенко, перешедший к большевикам весной 1919 года, даже командовал этой армией 19 декабря 1919 — 29 марта и 26 июля - 12 сентября 1920 г.
В 18-й кавалерийской дивизии этой армии служили бывшие белые офицеры: есаул Е.Баев, подпоручик Ф.Безпалов. В 1-ом карантинном пункте армии делопроизводителем служил прапорщик М.Болотов, в 8-м госпитале надзирателем был поручик А.Власов, в 20-м артдивизионе – младший офицер В.Вацек, в автороте - И.Долгов. Бывший штабс-капитан А.Волков был начальником штаба бригады. Подпоручик П.Говоруха служил в штабе 82-й бригады, прапорщик К.Давленидзе - в штабе Железнодорожного бронедивизиона. М.Гречкин был адъютантом Главного Артиллерийского Управления армии. И т.д.
Было бы абсолютно нелогичным, при наличии бывших пленных белогвардейцев на службе в самой XI Красной Армии на различных должностях вплоть до командующего этой армией, отказаться от использования офицеров, плененных в Азербайджане.
Тем более, что 22 апреля 1920 года - как раз накануне «советизации», Особый отдел ВЧК разослал особым отделам всех фронтов и армий приказ, согласно которому пленные офицеры и перебежчики подразделялись на 5 групп: 1) офицеры-поляки, 2) генералы и офицеры Генштаба, 3) контрразведчики и полицейские чины, 4) кадровые обер-офицеры и офицеры из студентов, учителей и духовенства, а также юнкера, 5) офицеры военного времени, за исключением студентов, учителей и духовенства. Группы 1 и 4 надлежало отправлять в концлагеря для дальнейшего разбирательства. Группу 5 надлежало подвергнуть строгой фильтрации на месте и затем направить: «лояльных» — в трудармии, остальных — в концлагеря. 2 и 3 группы приказывалось направлять под конвоем в Москву в Особый отдел ВЧК.
17 мая 1920 г. на заседании Реввоенсовета по докладу главкома С.С. Каменева было решено: «Ввиду крайней необходимости пополнить ресурсы командного состава РВСР считает неотложным использовать (с соблюдением всех необходимых гарантий) командные элементы бывших белогвардейских армий, которые, по имеющимся данным, могут принести пользу Красной Армии на Западном фронте».
Уже 20 мая нарком юстиции Д.И.Курский сообщил о создании специальной группы «мобилизованных коммунистов» с тем, чтобы «более опытные следователи Особого отдела немедленно усилили работу по разбору пленных белогвардейских офицеров Северного и Кавказского фронтов, выделив из них для Запфронта не менее 300 человек в первую же неделю».
Воззвание к белым офицерам (Коммунист №27, Баку, 4.06.1920)
Таким образом, скорей всего, офицеров после регистрации отправили на фильтрацию: в тюрьму или на о.Наргин (ныне – Бёюк Зиря), где уже 17 мая 1920 г. был создан «трудовой» концентрационный лагерь. Вспомним про 1, 4 и 5 группы пленных, которые подлежало отправить в концлагеря. Известно, что подпоручик Борис Литвинов и ефрейтор Андрей Курдюков были арестованы после советизации и отбыли срок на Наргине.
Но основная масса бывших офицеров, скрывавшихся в Азербайджане или служивших в его армии, была отправлена в Россию – в Рязанский губернский концлагерь для военнопленных. Такая же судьба постигла и белогвардейцев, поступивших на службу в армии Армении и Грузии.
Исследователи А.А. и А.И. Григоровы опубликовали списки содержавшихся там военнопленных, в которых я обнаружил 154 бывших белогвардейцев, арестованных в Азербайджане (38 человек – в Гяндже, остальные – в Баку). Об обстоятельствах их ареста информации мало. Но особый интерес вызывают три офицера, в делах которых конкретно упомянут «арест на регистрации в Баку»: прапорщик Илья Печенегин (Печеньгин); штабс-капитан Афонасий Резниченко; подпоручик Василий Уваров. Это подтверждает, что офицеров не расстреляли вообще (или не всех).
Офицеров разместили в Явленском женском монастыре в Рязани, который с 1919 г. использовался для содержания пленных, заложников и политзаключенных. В зданиях монастыря разместили жилье коменданта, казармы для охраны и заключенных. Колокольню приспособили под школу. Был даже огород (для сотрудников).
В лагере также были парикмахерская, сапожная, портновская, белошвейная и ткацкая мастерские. Кроме того, ряд заключенных был осужден на принудительные работы, которые выполнялись в городе за пределами лагеря. Это могла быть уборка картофеля и соломы, ремонт домов, работа на мельнице, копание могил, заготовка топлива и т.п. черная работа.
Утром и вечером проводились проверки. В остальное время заключенные пользовались свободой передвижения в пределах территории лагеря.
В лагере имелось два карцера в подвальном этаже с каменным полом. Туда помещали за попытку побега, за отказ от работ, за симуляцию. Он также использовался как карантин и для содержания перед отправкой в тюрьму.
При этом двор лагеря был очень грязным, а свалки нечистот рядом с казармами для заключенных служили источником инфекций. Например, уже упомянутый А.Резниченко умер в ноябре 1920 г. в возрасте всего 24 лет.
С апреля 1920, в связи с переполнением концлагеря, были открыты дополнительные лаготделения. Например, часть арестованных в Азербайджане офицеров была помещена в лаготделение в Ряжске, просуществовавшее по июль 1921 года. Об условиях содержания в Ряжске практически ничего не известно. Но 40-летний казак Евгений Баев, до ареста служивший в кавалерии, умер там от туберкулеза в феврале 1921 г., уже через несколько месяцев заключения.
Некоторые арестованные в Азербайджане белые офицеры умерли в лагере, другие были отправлены на трудовой фронт, в РККА или были освобождены по амнистии или после отбытия назначенного им срока. Известны также, по меньшей мере, 5 офицеров, которые в 1920-21 годах предпочли плену побег из лагеря: Александр Алейников, Евгений Греве (Гревс), Виталий Ильиных, Илья Печенегин (Печеньгин), Георгий Семняков. Смогли поймать лишь Алейникова.
Интересно, что среди военнопленных Рязани и Ряжска были и несколько азербайджанцев, служивших в национальной армии. Судя по всему, они были арестованы в связи с Гянджинским восстанием 22 мая – 3 июня 1920 г.
Например, Абузар Сеид Алиев, 20 лет, из крестьян Шамхорского уезда Елизаветпольской губернии, был командиром взвода Азербайджанской армии и арестован в Гяндже в 1920 г. Еще трое офицеров служили в 6-м полку 3-й бригады Азербайджанской Красной армии, который дислоцировался в Казахе. Это прапорщик Багиров Рагим Мамедали оглы, 20 лет, крестьянин, г. Баку, подпоручик Оруджев Амир-Аслан Мамед оглы, 22 года, из крестьян Елизаветпольской губернии, а также прапорщик Каджар Дараб(а) Кязим оглы, 1902 г., арестованный в Тифлисе.
Последний назвался мещанином г. Тифлис (и при этом подданным Персии!), но определенно, происходил из династии принцев Каджар. По некоторым данным, в свои 18 лет он уже успел повоевать за Деникина и послужить в Азербайджанской армии.
Известно, что Каджары приняли самое активное участие в восстании в Гяндже. За это были казнены три генерала: Фейзулла Мирза принц Каджар, Амир Кязым Каджар, Магомед Мирза Каджар. Еще один Каджар – подполковник Азербайджанской армии Каджар принц Садреддин Мирза, был взят в плен, содержался в Архангельском и Пертоминском лагерях и был расстрелян 28 марта 1921 под Архангельском. Постигла ли такая судьба и Дараба Каджара, неизвестно.
…Участие в Белом движении офицерам припоминали и спустя годы службы в Красной Армии. Так, в 1930-31 годах ОГПУ раскрутило знаменитое дело «Весна», по которому были арестованы примерно 3000 бывших царских и белых офицеров, служивших в РККА. Чистки повторились и в 1937-38 гг. Тем не менее, некоторое количество старых военспецов служили в СССР даже во время Второй Мировой войны, видя в этом свой долг перед своей Родиной.
Никому не разрешалось надевать две куртки или двое штанов. Перед «баней» проверяли одежду каждого. Если обнаруживали две пары обмундирования или подшитые изнутри к курткам и штанам лоскуты, отбирали одежду и безжалостно били.
Из книги о
фашистском концлагере Маутхаузен.
19 ноября 1997 г. шел очередной, уже редкий в то время массовый «шмон» камер с участием заместителя начальника тюрьмы Магомеда Мамедова (имя изменено) и заместителя по режиму Али Сулейманова («режим Али»). В камере №128, где сидел Рагим Газиев вместе с другими 6 заключенными (Магсад, Джансахиль, Ислам, Чингиз, Айдын и Ильгар), Али обнаружил теплую рубашку, что было нарушением внутренних правил. На ругань начальства Газиев отметил, что рубашку переслали вполне легально с передачей, она прошла досмотр, и что, видимо, это было сделано специально, чтобы иметь возможность к нему придраться. Наверное, он попал в точку, так как пришедший с другого конца коридора Магомед сначала грубо обозвал его, потом, получив ответ в том же духе, дал заключенному пощечину, а затем и вовсе начал избивать кулаками и пинками. Выйдя из себя, оскорбленный Газиев попробовал ответить тем же, но «кикбоксингу» воспрепятствовали соседи по камере. Разъяренный Магомед приказал сковать Газиеву руки за спиной наручниками и вместе с Али начал избивать его пинками, сильно разбив лицо.
В наказание за сопротивление, из камеры были выброшены все постели и личные вещи (например, у Р.Газиева отобрали очки). Только те, кто сидел в неотапливаемой камере в легкой арестантской спецовке с коротко остриженной головой, может представить, что это означало в условиях, когда в камерах отсутствовало отопление.
Газиев объявил голодовку протеста, о которой стало известно журналистам и правозащитникам. В Президентский Аппарат посыпались запросы из-за рубежа. Наконец, 27 ноября вновь появился Магомед и, удалив из камеры в коридор всех заключенных, лично извинился перед Рагимом за грубость и оскорбления. В тот же день в камеру вернули отобранные постели.
Интересно, что примерно в это же время (конец ноября) в Баку находились правозащитница из крупнейшей американской организации Human Rights Watch, которой вместе с директором ПЦА была посещена и Баиловская тюрьма. Американке и автору этих строк показали в ней практически все – кроме пресловутого «пятого корпуса»…
Голодовки объявлялись в «пятом корпусе» и ранее, но чаще всего это был просто способ медленного самоубийства уголовников.
Например, 9 февраля 1993 года в камере №122 скончался арестант по имени Игорь. Для своей семьи он написал завещание, которое передал через других обитателей пятого корпуса. В знак протеста против несправедливостей и произвола, царящих в корпусе, он объявил голодовку и, доведя ее до конца, скончался.
В августе 1995 г. после 18-дневной голодовки умер Гусейнага из камеры №120, подвергавшийся жестоким истязаниям со стороны надзора и сокамерника. Он не был новичком в тюрьме, т.к. ранее уже отсидел в тюрьмах около 20 лет. Но, попав в «пятый корпус» весной 1995, он сразу понял, что отсюда ему не будет выхода, и решил ускорить свою смерть. Сначала он 2-3 раза пытался повеситься, затем, уже тяжело заболев, ускорил свою смерть бессрочной голодовкой.
В марте 1997 г. таким же образом в знак протеста против неоказания медицинской помощи, покончил с собой некий Акиф из камеры №131. Такие случаи запоминались, но скорее как доказательство безнадежности собственного положения.
«Политические» же сделали этот акт отчаяния действенным способом борьбы за свои права, немедленно распространяя информацию о голодовках и их причинах в стране и за рубежом. Так как часто причиной голодовок были плохие условия содержания или грубое отношение начальства, то тем самым «политические» помогали всем. Ввиду этого некоторые уголовники, даже несмотря на подчеркиваемое нежелание своих лидеров «влезать в политику», все же поддерживали такого рода акции.
Например, с 1 ноября 1999 г., когда тюрьму передали в Министерство Юстиции, «шмон» следовал за «шмоном». В течение одного месяца были проведены 10 строгих «шмонов» вместо 2 строгих и 4 легких по норме, и в конце концов 19 ноября заключенным оставили лишь по 1 комплекту спальных принадлежностей и 1 комплекту посуды на каждого. Все остальное (продукты, радиоприемники и пр.) отобрали. 13 декабря в ходе очередного «шмона» у заключенных отобрали не только всю теплую одежду, но и личные вещи. Заключенные, кажется, впервые в истории «пятого корпуса» объявили общую голодовку протеста, и в ответ 14 декабря начался «пресс».
Начали с камеры №118, которая находится в начале коридора, близко к прогулочному двору. В корпус чуть ли не со всей тюрьмы собрали любителей избивать заключенных. Выведя политзека Арифа и некоего уголовника Юнуса в прогулочный дворик, они избили их так, что Юнусу потребовалась неотложная помощь врача. Остальные заключенные, приведенные в шок нечеловеческими криками Юнуса, в ответ начали стучать в двери, кричать и добились прекращения избиения. Ариф же в знак протеста вскрыл на руках в нескольких местах вены, и потом лечился более двух недель.
Избиение прекратили. Вместо этого всем заключенным корпуса в отместку наголо обрили головы. Напомню, что заключенные в декабрьский холод были одеты лишь в легкие спецовки и комнатные тапочки.
Справедливости ради надо сказать, что то, что заключенные тогда приняли за своеволие «хозяина», было связано с объективной причиной - передачей тюрьмы в ведение Министерства Юстиции и, соответственно, изменением стандартов содержания.
Так, например, в Баиловской тюрьме в период ее принадлежности Министерству внутренних дел к заключенным-смертникам (а впоследствии пожизненникам) применялись те же нормы, что и в отношении остальных осужденных, которые содержались в следственных изоляторах и не были переведены в колонии и тюрьмы (осужденные содержались в Баиловской тюрьме в корпусах №3 и №5). Им разрешали держать в камерах электроприборы, радиоприемники, получать прессу, ежемесячные передачи, в то время как в Гобустанской тюрьме, где с марта 1998 г. содержалось большинство пожизненников, правила были куда более строгими, и многое запрещалось. Так что в результате «приведения в соответствие» заключенные внезапно лишились привычных вещей.
На третий день голодовки начальник тюрьмы Бахрамов вызвал для переговоров Рагима Газиева и некоего Керима. В результате часть вещей была возвращена, были розданы телегрейки, дано обещание провести систему отопления. В дальнейшем, с каждым из этих заключенных встретился начальник Главного Управления исполнения судебных решений Айдын Гасымов. После этого в январе 2000 г. впервые в истории пятого корпуса была установлена система отопления, отремонтированы туалеты, в камеры даже постелили умилявшие потом зарубежных визитеров коврики под ноги.
Так что «политические» не только внесли в жизнь «пятого корпуса» понятное оживление, но и заразили других заключенных духом сопротивления.
Эльдар Зейналов.
Продолжение:
Пятый корпус: Судьбы политзэков. Времена меняются (37)
В воспоминаниях о жизни «пятого корпуса» бывшие смертники обычно сравнивают почти совпавшие по времени «проводы» на свободу смертников-армян и появление группы политзаключенных. Уж очень контрастно выглядела почти торжественная церемония расставания надзирателей с армянами (по воспоминаниям одного из очевидцев, «их провожали на родину как национальных героев») с тем злобным приемом, который встретили здесь осужденные к расстрелу «враги народа».
Многим запомнилась показательная расправа над «Полковником» (А.Гумматовым). Спустя некоторое время после его поступления в корпус, в августе 1996 г. там появился начальник тюрьмы Шамаил Авазов (имя изменено). Один из смертников вспоминал, что обычно он, знакомясь с заключенным, понравившемуся назначал один удар дубинкой, остальным – сколько вздумается. Когда же пришла очередь «прописки» А.Гумматова, заключенных выстроили в коридоре, и начальник при всех словесно оскорбил его «плохими словами». Расчет при этом делался не просто на однократное унижение человеческого достоинства и провокацию заключенного на какое-то непродуманное действие, но и на то, что смолчавший заключенный никогда уже не сможет пользоваться среди заключенных высоким авторитетом. Правда, тюремные долгожители к многим вещам относятся гораздо легче, чем новички из «малолетки», и «ругательство мента» значит для них не больше, чем лай собаки – его не воспринимают.
Однако Альакрам, будучи человеком другого склада, не смолчал и достойно ответил, чем сильно разозлил начальника. Надзирателям было приказано избить его до смерти. Очевидец сообщает, что «описать этот ужас невозможно… Гумматов был избит до потери сознания, день ото дня его состояние становилось все хуже и хуже, даже пошли слухи о том, что он якобы умер». Слухи, поддержанные в прессе некоторыми правозащитниками, приобрели такую убедительность, что близкие родственники даже пришли к тюрьме и со слезами требовали выдать его останки, а международные организации уже искали его портрет для некролога.
Старшина Кахин (имя изменено) с большим трудом смог убедить их, что Альакрам жив, и после этой истории заключенному начали оказывать медицинскую помощь – явление достаточно редкое в практике «пятого корпуса». Естественно, ни о каком стационарном лечении речи идти не могло – лечили прямо в камере. Даже спустя два года, заключенный все еще чувствовал постоянные боли в отбитых легких. Под конец он заболел туберкулезом от соседа по камере, а осенью 1999 г. уже харкал кровью. Стационарного же лечения в специализированной туберкулезной колонии он дождался лишь в марте 2000 г.
Кстати, незадолго до избиения А.Гумматова ООН призвал страны, сохраняющие смертную казнь, эффективно соблюдать «Минимальные стандартные правила обращения с заключенными» с тем, чтобы «причинять как можно меньше страданий приговоренным к смерти и не допускать отягощения этих страданий». Но где ООН, а где Баиловская тюрьма! В «пятом корпусе» единственным «источником права» были дубинки «прессовщиков» Кахина…
Следующим из политзаключенных на очереди, говорят, был зверски избитый тогда же Эльдар Алиев. В такт ударам дубинок, начальник тюрьмы Авазов напоминал ему о его прошлом начальника военной полиции Гянджи. Прессу подвергались и другие политзаключенные, кроме бывшего министра национальной безопасности Наримана Имранова.
Старшина Кахин, которого заключенные прозвали «маленький Чикатило», вообще был горазд на выдумки. Ему, не без основания, приписывают множество смертей заключенных. Но иногда он развлекался над тем же Гумматовым и более «безобидным» образом. Например, в мае 1998 г. Гумматов сообщил, что «наш «друг» Кахин 22 апреля 1998 г. отобрал у заключенных их камеры железные кружки, чтобы те не могли сами готовить чай. Затем с помощью «баландера» (раздатчика пищи) Рауфа, которого заключенные прозвали «Акопом», на протяжении 2 недель 6 раз он добавлял какое-то лекарство в чай: «Я и мой товарищ по камере Фикрет Искендеров, выпив чай, были вынуждены по меньшей мере раз 25-30 сбегать по малой нужде в туалет. Сейчас не берем ни чай, ни кипяченную воду, чай полностью заменили простой водой». Можно понять испуг Гумматова, если учесть, что его уже однажды пытались отравить во время предварительного следствия…
Известна и другая похожая история, о которой официально заявил Рагим Газиев. По его словам, другой «баландёр» Рашид в августе 1999 г. поведал ему, что старшина Захар при раздаче пищи в камере №126 Гумматову незаметно подсыпал в его баланду какой-то порошок, после чего Гумматова сильно тошнило. По словам «баландёра», старшина неоднократно предлагал ему при раздаче еды в камере №132, где сидел Газиев совместно с другим заключенным, как бы случайно уронить на пол хлеб. По уголовным «поняткам» есть такой хлеб было бы «за падло», и заключенный обязательно или требовал заменить хлеб, или оставался бы голодным по «своей» вине. Если бы возник шумный конфликт, это бы послужило поводом для избиения заключенных. Если бы Р.Газиев паче чаяния съел бы заведомо «опортаченный» хлеб, то он приобрел бы статус «обиженника».
А в 2000 г. оба политзека жаловались на неожиданно ухудшившееся качество еды в «пятом корпусе», с плохим вкусом и дурным запахом, которая не удовлетворяла даже их ко всему привычные арестантские желудки и вызывала рвоту. По тогдашнему предположению Р.Газиева, «на Баилове политических заключенных хотят уничтожить путем отравления и вывода из строя организма».
Физическая сила и провокации применялись в то время и против других политзаключенных. Те, как могли, противостояли, пересылая на волю тайные записки - «ксивы» с описанием своих мытарств и привлекая международное внимание не только к своей судьбе, но и вообще к условиям содержания в «пятом корпусе». В основном «пятый корпус» привлек внимание правозащитников именно благодаря политзекам.
Справедливости ради надо отметить, что отнюдь не все политзаключенные были такими идейными борцами за свои права или вообще «высовывались». Например, бывший министр национальной безопасности Нариман Имранов, по отзывам соседей, «являлся самым тихим заключенным корпуса. Можно было бы даже сказать, что его нет в корпусе». Оно и понятно – бывший «чекист №1» и на воле никогда не вмешивался в публичную политику.
Другим «тихоней» являлся бывший премьер-министр Сурет Гусейнов, осужденный уже после отмены смертной казни. Иногда, правда, он позволял себе громогласные фантастические заявления типа: «Эй, люди! Когда я был в КГБ, мне в ухо внедрили «жучок», чтобы слышать каждый мой разговор» или «Со спутника мою камеру облучают, вот, прямо сейчас идет облучение» и т.п. Порою на прогулку он выходил, вложив в уши кусочки ваты, которые всегда держал в кармане спецовки – чтобы не слышать «голоса». Несмотря на явную неадекватность его поведения, его не обследуют квалифицированные психиатры. Просто все – от надзирателей до заключенных почему-то решили для себя, что он симулянт. Но я слышал мнение, что избиение по голове, явные следы которого в виде 5 шрамов до сих пор заметны, могли повредить какой-то слуховой нерв и вызвать иллюзию жужжания в ухе. Окончательную точку в дискуссиях о его здоровье все-таки должны поставить врачи.
А вот другой политзек, уже имея расстрельный приговор, постоянно вызывался в качестве «дежурного свидетеля» обвинения на серийные процессы по различным эпизодам того же «октябрьского дела» 1994 года, что и С.Гусейнов. Даже замначальника тюрьмы Магомед (имя изменено)однажды высказался по этому поводу: «Ну и опасный же ты человек! Готов затоптать каждого, кто с тобой когда-то просто на улице поздоровался!» Именно он, как полагают, «сдал» сокамерника, ведшего список погибших в «пятом корпусе».
На совершенно особом счету в «пятом корпусе» был Музамиль Абдуллаев, или Музя (Мурзик), как его прозвали в «пятом корпусе», тоже проходивший по «Октябрьскому делу». Он, вероятно, был там самым беспокойным политзаключенным в 1996-1998 гг. Его пребывание сопровождали постоянные конфликты с надзирателями и заключенными. Другие политзаключенные «пятого корпуса» в отношении этого своего товарища по несчастью не проявляли обычной солидарности. Если на первых порах они незамедлительно сообщали на волю, что Абдуллаев кричит в камере, жалуется на «пресс» и что он, видимо, болен, то впоследствии он для них как-то перестал существовать и постепенно почти выпал из поля зрения прессы и правозащитников.
Рассказывают, что получивший 9 октября 1998 г. помилование М.Абдуллаев через несколько дней принял участие в голосовании в тюрьме в ходе президентских выборов. Под смех надзирателей он попросил разрешение написать на обороте бюллетеня для голосования благодарственное письмо президенту Г.Алиеву. А выйдя на свободу в 1999-м, и вовсе обратился в Комитет по Нобелевским Премиям с просьбой присудить эту премию президенту Азербайджана.
Некоторые из политзеков обвинялись в «терроризме». Таких заключенные разделили на две группы: на тех, кто обвинялся в покушении на должностных лиц, и на тех, чей террор был направлен против обычных людей. Если первых воспринимали нормально, то ко вторым отношение было хуже - убийцы женщин и детей были не в чести даже у серийных убийц. Им установили «рамку» и не допускали к решению общих проблем.
В целом некоторые политзеки и в «пятом корпусе» Баиловской тюрьмы, и позднее в Гобустане внесли дух сопротивления, борясь не только за свои, но и за общие права. Интересно, что при этом часто «воры» поддерживали администрацию под тем предлогом, что они, мол, «не занимаются политикой». Например, они практически сорвали голодовку бывших смертников за пересмотр собственных пожизненных приговоров, но в то же время не возражали, чтобы те же заключенные участвовали в различных голосованиях, т.е в чисто политических событиях.
Эльдар Зейналов
Продолжение: Пятый корпус: Переход в ведение Минюста (36)
http://eldarzeynalov.blogspot.com/2016/08/blog-post_26.html
По данным Правозащитного Центра Азербайджана, на сегодня среди пожизненных заключенных Азербайджана находятся 11 бывших смертников, подпадающих под определение «политический заключенный», даваемое организацией «Международная Амнистия». Некоторые из них, попавшие в т.н. «пилотный список» экспертов Совета Европы, были признаны политическими и этой организацией. Большинство из них составляют лица, приговоренные к смертной казни в 1995-97 гг. и до марта 1998 г. содержавшиеся в «пятом корпусе». Треть бывших смертников-политзеков оставалась в Баиловской тюрьме вплоть до перевода последних содержавшихся там пожизненников в Гобустанскую тюрьму в январе 2001 г.
Счет политическим заключенным – первым обитателям корпуса смертников в начале мая 1995 г. положили 4 членов добровольной боевой группы «Гарангуш», созданной Народным Фронтом Азербайджана с целью защиты Губадлинского района: Ровшан Асадов, Интигам Гайыбов, Сахиб Мамедалиев и Яшар Шахмурадов. Они были обвинены в казни 31 августа 1993 г. дезертировавших с фронта руководителей Губадлинского района, а также в бандитизме.
Затем заочно приговорили к смертной казни 12 мая 1995 г. бывшего министра обороны Рагима Газиева. В это время он находился в розыске после успешного побега из следственного изолятора Министерства Национальной Безопасности (МНБ) в сентябре 1994 г. Бывшего министра обвинили в злоупотреблении служебным положением, хищении государственных средств и незаконном хранении оружия. Однако подоплека этих обвинений, часто прорывавшаяся в публикациях в официозе и телепередачах Национального ТВ, было откровенно политической. По сути, он обвинялся в том, что, работая на спецслужбы России, якобы специально сдал армянам ключевые населенные пункты в Нагорном Карабахе – Шушу и Лачин для того, чтобы затем в обстановке хаоса в стране сменилось политическое руководство.
В декабре 1995 г. в корпусе смертников появился бывший начальник военной полиции Гянджинского гарнизона Эльдар Алиев, арестованный за участие в попытке государственного переворота в г.Гянджа 4 октября 1994 г. По материалам дела, он якобы воровал и передавал заговорщикам автоматы, а также выставил полицейские посты на дорогах в ночь переворота.
Бывший командир воинской части Джаваншир Гадимов был приговорен к смертной казни 26 января 1996 г. Его признали виновным в участии в мартовской попытке переворота 1995 г., предпринятой Отрядом полиции особого назначения в Газахском и Агстафинском районах.
В начале марта 1996 г. в корпусе появился бывший боец Отряда Полиции Особого Назначения (ОПОН) Эльчин Алиев, осужденный за участие в террористическом убийстве 29 сентября 1994 года начальника Особого Управления при Президенте полковника Шамси Рагимова.
В конце марта 1996 к ним присоединился и герой Карабахской войны Тарих Гулиев. Он был признан виновным в убийстве 30 мая 1990 года директора издательства «Азернешр» Аждара Ханбабаева. Такое суровое наказание за убийство одного человека было увязано с тем, что покойный координировал в тот период кампанию по возвращению будущего президента Г.Алиева. Гулиев умер в Гобустанской тюрьме уже после отмены смертной казни, сыграв не понятную до сих роль в «опоновском бунте» в этой тюрьме в январе 1999 г. Другого обвиняемого по этому же делу, народного депутата, арестованного без санкции парламента, тяжело больного Сейфаля Бабаева внесли в тюрьму на носилках, и он умер через несколько дней, так и не дождавшись суда. Так что из троих обвиняемых в живых остался всего один.
Следующим политзеком в пятом корпусе стал бывший министр сельского хозяйства Мюзамиль Абдуллаев. Он был приговорен к расстрелу 24 марта 1996 г. по обвинению в финансировании вооруженных формирований бывшего премьер-министра в Гяндже, участвовавших в попытке государственного переворота в Гяндже 4 октября 1994 г. Дело его длительное время привлекало внимание правозащитников процедурными нарушениями во время следствия и суда. В частности, несмотря на то, что дело вело МНБ, Абдуллаева десять дней продержали в Управлении по борьбе с бандитизмом и терроризмом, после чего состояние его здоровья, особенно психика, стало внушать серьезное опасение.
Он поступил в корпус 5 июня 1996 г., одновременно с Альакрамом Гумматовым, или «Полковником», как его окрестили заключенные. Он действительно был бывшим полковником Национальной армии и бывшим заместителем Рагима Газыева. Его обвинили в том, что в суматохе государственного переворота в июне 1993 года, он провозгласил т.н. «Талыш-Муганскую Автономную Республику» и стал ее «президентом». «Республику» подавили, а он до суда успел сбежать из тюрьмы в 1994 г. После поимки его вновь отдали под суд, приговоривший его 12 февраля 1996 г. к расстрелу.
В мае 1996 г. в корпус смертников были доставлены лезгины Тельман Сулейманов и Рахиб Махсимов, осужденные в связи с их членством в лезгинской сепаратистской организации «Садвал» и взрывом в Бакинском метро в марте 1994 г., по заключению суда, осуществленном именно этой организацией. Это дело тоже до сих пор имеет налет таинственности. За взрыв тогда официально никто ответственности не взял, и было непонятным, как анонимный взрыв мог бы помочь в деле объединения лезгин Дагестана и Азербайджана. Но омерзение от этого преступления так велико, и желание возмездия за него так обоснованно, что практически все правозащитники и политики посчитали вину садвалистов доказанной сразу же после того, как об их поимке заявили правоохранительные органы. Отношение заключенных к осужденным по этому делу было самое жестокое, и однорукий Сулейманов, прозванный «Боссом», умер в том же 1996 г. Долгое время ходили упорные слухи и о смерти Махсимова, которого, действительно, однажды чуть не убили. Впоследствии известный Александр Литвиненко заявил, что взрыв устроили боевики ФСБ.
В октябре 1996 г. в пятый корпус «поселили» сразу четверых политзеков - гянджинцев, осужденных за убийство в июне 1993 года прокурора Самухского района Шамшира Алиева. По этому делу к расстрелу были приговорены бывший глава исполнительной власти Самухского района (назначенный после переворота 4 июня 1993 г., возглавленного Суретом Гусейновым) Вагиф Гусейнов, его сын Магсуд Гусейнов, а также члены их группы Магсад и Эльшад Мустафаевы. Как и в деле «гарангушей», и в этом случае власти на первый план выдвигают мотив личной мести за то, что прокурор посмел возбудить уголовное дело против М.Гусейнова. Однако само убийство было осуществлено, да и было в таком открытом виде возможно, лишь во время государственного переворота группой сторонников «военной оппозиции», в которую и входили подсудимые. Именно поэтому-то, пока бывший лидер этой оппозиции С.Гусейнов находился у власти, убийц не только не наказывали, но даже поощрили должностями.
Одновременно с А.Гумматовым был приговорен к расстрелу бывший министр национальной безопасности, генерал-майор Нариман Имранов, обвиненный в том, что помог сбежать Рагиму Газиеву и Альакраму Гумматову. В результате чего бывший «чекист №1» и сам сел рядом с ними, хотя и позже Гумматова – в конце 1996 г., когда уже был снят с должности грозный «Царь Парамон» и обстановка в «пятом корпусе» стала более человечной. Помимо своего спокойствия и бесконфликтности, Имранов был известен среди смертников и тем, что его никто никогда не бил. Таких было всего 2-3 человека.
А Рагима Газиева доставили в пятый корпус лишь 10 декабря 1996 г. После выдачи в апреле 1996 г. из России он по непонятной причине 8 месяцев содержался в подвале Бакинского Городского Управления Полиции, где полагалось держать не более 30 суток, и причем только административно осужденных и лиц под дознанием (но не смертника же?). Тогдашние обитатели печально известного подвала вспоминали, как перед дверью камеры Газиева, которого держали в одиночке, постоянно дежурил полицейский. Версией родственников и правозащитников в то время было, что власти в это время ждали «естественной» смерти в сыром подвале бывшего министра, страдавшего сердечной недостаточностью.
Именно поэтому правозащитники требовали перевода экс-министра в «пятый корпус». Поднялся шум, особенно после разоблачения группы аферистов, обещавших устроить его побег из горотдела. Однако сейчас видно, что по сравнению с условиями «пятого корпуса» содержание в горотделе было куда более комфортным.
После продолжительного перерыва, еще трое «политических террористов» появились в пятом корпусе в конце ноября 1997 г. Это были бывший командир 8-й (Газахской) роты ОПОН Эльчин Амирасланов, Ариф Кязымов - бывший опоновец по кличке «Малыш» и их товарищ, безработный Сафа Поладов. Всех их обвиняли в теракте против начальника отделения МНБ Газахского района С.Гасымова, заместителя начальника полиции того же района Ф.Гасымова и начальника отделения полиции Дашсалахлы Газахского района З.Ахмедова 26 октября 1996 года в ресторане «Акация» в Газахе. А Амирасланову, кроме того, поставили в вину и активное участие в попытке государственного переворота, предпринятого ОПОН в марте 1995 г.
В Газахе поговаривали, что Эльчин пытался отомстить начальнику районной полиции Зафару Абиеву за издевательства над членами своей семьи, в результате которых его сестра попала в больницу, а брат и зять - в тюрьму. Абиева выследили в ресторане «Акация» и обстреляли. По иронии судьбы, в кровавой бане, устроенной опоновцами, именно З.Абиев и выжил.
Таким образом, к моменту отмены смертной казни в феврале 1998 г. каждый шестой смертник был политзеком. Добавлю, что каждый четвертый политический смертник умер в заключении.
Были в «пятом корпусе» и осужденные по некоторым другим делам с политическим «душком», такие, как Ислам Мамедов, осужденный за убийство в 1996 г. депутата парламента Али Анцухского, за глаза обвинявшегося в аварском сепаратизме, Эльбрус Ибрагимов, осужденный за убийство главы исполнительной власти Шуши в декабре 1991 г., которое тоже увязывалось молвой с политикой, или же Шамиль Гадымалыев – лачинский беженец, который в ноябре 1995 г. устроил стрельбу с жертвами на избирательном участке, когда ему помешали проголосовать, как он хотел и за кого он хотел. Из-за недостатка информации невозможно оценить, насколько их дела отвечают международным критериям «политических заключенных».
Эльдар Зейналов.
Продолжение: Пятый корпус: Дух сопротивления (35)
http://eldarzeynalov.blogspot.com/2016/08/35.html
Летом 1994 г. количество заключенных в камерах дошло до 6 человек. Обеспокоенное переполненностью камер тюремное начальство организовало 15 сентября перевод части заключенных в три камеры шестого корпуса Баиловской тюрьмы (т.н. «малолетка»), предназначенного для малолетних заключенных и постоянно незаполненного. Корпус имеет просторные камеры, с высокими потолками и с необычной системой вентиляции и естественного освещения – через зарешеченный стеклянный колпак в потолке.
Сначала туда перевели армян, тем самым решив проблему их показа Красному Кресту в комфортных условиях. «Мы даже за месяц немного там загорели под стеклянным колпаком»,- рассказывали впоследствии армяне.
Затем туда же переместили всех русскоязычных заключенных. Потом настала очередь камеры №118. В освободившиеся камеры перемещали из переполненных по 1-2 человека, тем самым «разгружая» их. На следующий день после побега, 1 октября 1994 г., в «малолетку» планировали перевести «жильцов» 120-й камеры. Вообще, если бы «побегушники» не поторопились, вырытый ими туннель точно был бы обнаружен в ходе такого переселения – 120-я камера находится прямо напротив камеры, откуда был совершен побег.
Побег положил этому процессу конец. Через день после побега почти всех заключенных из «малолетки» вернули в «пятый корпус». Там некоторое время оставались лишь «побегушники» и тяжелобольные, но вскоре вернули и их.
Вновь к идее переселения части смертников в «шестой корпус» вернулся в 1997 г. ставший тогда начальником тюрьмы Самир Бахрамов (имя изменено), который был озабочен смертностью заключенных от болезней.
Рассказывают, что это произошло не без влияния политзека Альакрама Гумматова. В его камере №126, имеющих двое одноярусных нар, располагались сначала 5 смертников, затем в июле 1997 г. добавился еще один, а в августе обитателей камеры стало 8. Летом и в начале осени это еще было терпимо, т.к. можно было спать и на полу, настелив несколько одеял. Но отнюдь не в холодное время года, когда холод от бетонного пола почти автоматически гарантировал болезни. Альакрам в это время в результате обращения персонала представлял из себя, по образному выражению одного из сокамерников, «мешок костей, стакан крови» и вставал лишь на поверку и по нужде. Кроме него, был и еще один больной (Исмаил), который тоже постоянно занимал место на нарах, причиняя неудобства всем остальным.
Почему-то, несмотря на очевидную проблему со спальными местами, в «больших» камерах вроде этой нары продолжали оставаться одноярусными, как и в сталинское время. Второй ярус наварили уже в 2001 г., после перевода смертников в Гобустан. А тогда, на «рационализаторские предложения» заключенных замначальника Магомед отвечал, что у них в тюрьме нет материала для второго яруса. Может быть, ожидал, что Альакрам или кто-то другой заплатит из своего кармана...
Восьмой сокамерник переполнил чащу терпения, и 126-я «хата» объявила голодовку с требованием разгрузить корпус, как это было раньше, в 1994 г. По истечении почти 4 суток Альакрама вызвал начальник тюрьмы, который заявил ему, что вопрос решается. На следующий день в коридоре корпуса установили две люстры-вентилятора. Попутно был решен вопрос и о радиоприемнике, который разрешили через пару дней после окончания голодовки (держать радио в наказание не разрешали со времени побега).
В отличие от первого раза, «переброска», произошедшая во второй половине сентября 1997 г., была сделана очень организованно. На двери трех камер установили электронные автоматические замки, сигнализацию. После этого туда перевели самых больных, например, того же Альакрама Гумматова. Полностью в «малолетку» отселили «петушиную хату» №133, в которой тоже было много тяжело больных заключенных.
Это было весьма кстати, так как в «пятом корпусе» из-за переполненности камер больные быстро заражались от здоровых и свирепствовали инфекционные болезни. Так что на первых порах и из «малолетки» часто выносили мертвых. Те, кто туда попадал, были настолько больны, что еще при жизни считались мертвецами. Старшина Кахин открыто говорил, что отправляет их туда умирать.
Среди оставшихся в пятом корпусе заключенных ходили страшные слухи о том, что творилось в «малолетке». Например, некоего А., умершего не так давно уже в Гобустанской тюрьме, подозревали в том, что с его помощью были специально заражены гепатитом через еду 6-8 человек. Старику Эльману врач дал 10 каких-то желтых пилюль, после седьмой он скончался. Заключенным показалось подозрительным, что в этом случае старшина Кахин еще до конца лечения заявил, что Эльман скоро умрет, и даже назвал точную дату смерти. Сразу возникла версия об отравлении...
Однако на деле некоторым перевод в более комфортабельный «шестой корпус» спас жизнь. Например, И. вспоминал: «В 1997 г. я заболел воспалением легких, приведшим к сильнейшему истощению… Во время обхода корпуса начальником тюрьмы Бахрамовым, я напросился к нему на прием и он, внимательно меня выслушав, передал через нашего старшину для меня лук, чеснок, сахар, масло и кое-какие медикаменты, а также дал команду главврачу оказать мне помощь. Честно говоря, не было бы дано этой команды – кормил бы я сейчас червей на каком-либо кладбище».
Вот так вот - без команды начальства пресловутая клятва Гиппократа для врачей ничего не значила…
Для полноты картины надо добавить, что в «малолетку» попали и несколько здоровых людей, в частности, давший за это взятку начальству бывший министр сельского хозяйства Мюзамиль Абдуллаев. Он объяснил это «нежеланием видеть старшину Кахина», который производил на него то же впечатление, как удав на кролика.
В конце марта 1998 г., после отмены смертной казни, почти всех пожизненных заключенных перевели из «малолетки» по этапу в Гобустанскую тюрьму. Всех, кроме «политиков» Мюзамиля Абдуллаева и Альакрама Гумматова, которые вернулись в «пятый корпус».
ПРАГА---В Азербайджане проводятся рейды против гадалок. Спецоперацию провели Госкомитет по работе с религиозными образованиями и отделения МВД. Гадалок «прошерстили» в Уджарском и Шамахинском районах страны. Уличенные публично раскаялись. Речь идет, разумеется, о налогах, которые не поступают в казну, а доходы у вещуний весьма высоки. И, несмотря на то, что ислам запрещает подобные действия, ворожеи имеют обширную клиентуру: психосоматика, помноженная на аутотренинг, способна творить с человеком чудеса. О положении магов и экстрасенсов в Азербайджане и об особенностях азербайджанского варианта ислама мы говорим с директором Правозащитного центра Азербайджана Эльдаром Зейналовым.
Катерина Прокофьева: Эльдар, почему решили внезапно взяться за гадалок? Да еще спецоперация, целый рейд, – что произошло?
Эльдар Зейналов: Это не первый рейд. Причина, как всегда на Востоке, лежит на поверхности: гадалки получают нехилый доход, который обычно проходит мимо не то что государственного бюджета, но и мимо налоговых инспекторов, которые «кормятся» с бизнесменов. Ну, кому-то захотелось «нагреть» руки, напомнить о том, что они не в вакууме работают, что нужно кому-то платить – вот и все. Всегда, когда на Востоке начинается какая-то кампания по проверке бизнеса и т.д., это означает, что кто-то из контролирующих организаций обнищал. Далеко искать не надо.
Катерина Прокофьева: В Азербайджане есть закон, который запрещал бы их деятельность?
Эльдар Зейналов: Нет, но, как и в любой стране, есть Налоговый кодекс, который обязывает человека, получившего доход, платить налоги, пусть это даже будет какой-то экзотический вид деятельности. Для этого очень просто можно зарегистрироваться в Министерстве налогов, получить индивидуальный индекс налогоплательщика и дальше платить: в сельской местности 2% от дохода, в городе – 4% и все. Особых проблем нет, и у нас в Баку есть экстрасенсы, которые именно так и поступили, и у них, как я думаю, головной боли нет, т.е. к ним рейды не направляют. Но очень много есть гадалок, экстрасенсов, разного рода целителей, которые в тени налогообложения, и, соответственно, они легкая жертва для налоговиков.
Катерина Прокофьева: Тогда почему не налоговики этим занимаются, а Министерство внутренних дел?
Эльдар Зейналов: Потому что если дверь не откроют, допустим, налоговику, значит, приходится вызывать полицию, т.е. полиция в любом случае где-то рядом.
Катерина Прокофьева: Но там же был задействован еще Госкомитет по религии, и комментарий представителя азербайджанского комитета по работе с религиозными структурами таков: он считает гадание лжерелигией. Вот при чем здесь религия?
Эльдар Зейналов: Кто-то считает гадание религией, кто-то молится, допустим, на колесо от телеги, – это их личное дело. Проблема в том, что есть закон о религиозной свободе, который разрешает религиозную свободу. Т.е. если эти гадалки считают себя последователями какого-то культа, – это не проблема сама по себе. Проблема, если под видом отправления культа нарушаются права граждан – вот тут есть основания для уголовного преследования. Религиозная организация вообще очень сильно настроена против и гадалок, и экстрасенсов, колдунов, шаманов и т.д., т.е. независимо от того, есть ли от них польза или нет, они в принципе против. Тут, конечно, бесполезно дискутировать о том, что, допустим, в священных писаниях есть моменты, когда кто-то что-то предсказывает из пророков, кто-то возложил руку и излечил больного, кто-то плюнул в грязь, помазал глаз – и человек прозрел и т.д. Если этим же занимается кто-то вне религиозных структур, без их согласия, – это уже враги, колдуны и прочее. У нас в обществе, в принципе, достаточно толерантное отношение к этому явлению, потому что часть людей вообще равнодушно к этому относятся, часто считают, что экстрасенсорика – это не лженаука, а реальность, и, кроме того, есть достаточно суеверные люди – это очень большой процент, – которые вообще побаиваются этих экстрасенсов.
Катерина Прокофьева: Если вы говорите, что у них большие налоги, это значит, что у них есть достаточно обширная клиентура. А многие мусульмане обращаются к ним? Поскольку позиция ислама на этот счет ведь однозначная, что люди, которые обращаются к подобного рода целителям и пр., имеют дело с шайтаном, и их молитвы не будут услышаны на небесах, как сказано в Коране. И тем не менее...
Эльдар Зейналов: Тем не менее обращаются, причем речь ведь идет о том, что там смешивается – может быть, сознательно, может быть, бессознательно – несколько видов деятельности. Одна из них – народное целительство. Есть люди, которые действительно справляются с запущенными заболеваниями, перед которыми наши врачи пасуют. У нас вообще сейчас стремительно падает доверие к официальной медицине. Не так давно отрезали здоровую ногу женщине, т.е. ее положили на операцию, она страдала диабетом, одну ногу нужно было ампутировать, и там целая команда хирургов, ассистентов «оттяпали» вместо правой ноги левую, и когда это дело вскрылось, вместо извинений и прочего, Министерство здравоохранения начало оправдываться, стало говорить, что там обе ноги были больные, при диабете все равно бы эту ногу надо было бы отрезать рано или поздно. Старушка умерла. Как на этом фоне, представьте себе, выглядят народные целители? Они выглядят очень выигрышно. Кроме того, если посмотреть нашу версию исламской религии – азербайджанскую, то там очень часто бывает обращение к муллам, чтобы те прочли какую-то молитву фактически в тех же самых целях, в которых это делают гадалки.
С другой стороны, есть такая категория мусульманских святынь, как пиры (пир – это святой в переводе). Это могут быть какие-то камни с какими-то отпечатками, например, есть камень с отпечатком ноги – считается, что это отпечаток ноги одного из исламских пророков. Есть могилы тех или иных даже не пророков, а каких-то святых людей. Вот к этим могилам, камням, знакам идет народ, около них «подъедаются» какие-то служители, это все официально регистрируется в Управлении мусульман Кавказа и т.д., хотя, по своей сути, это чистейшей воды язычество, т.е. никаким боком это к исламу не должно относиться. Я думаю, что, допустим, у арабов бы такое не прошло, а у нас проходит. Т.е. такая смесь ислама с язычеством всегда была. Гадалки, экстрасенсы и прочие иногда составляют конкуренцию и религиозным деятелям – люди идут не в мечеть, чтобы им прочли молитву, а к гадалке, которая будет читать не какую-то языческую молитву, не какие-то невнятные восклицания, а возьмет Коран и будет читать там что-то. Т.е. формально они – гадалки и экстрасенсы - от ислама далеко не уходят, но тем не менее доходы идут к ним, а не в мечети.
Некоторое время назад, может быть, лет 15-20 назад, у людей появилось очень большое неприятие ящиков для пожертвований, т.е. около каждой мечети стояли на виду эти ящики, туда бросали деньги. Допустим, около трассы стоит большая мечеть, рядом проезжают машины, останавливаются, кидают туда пожертвования, чтобы им легче было в пути. Ну, что это такое? Это язычество чистейшей воды. У нас вот такое есть. Но когда очень много чего непонятного, объяснение, как правило, простое: деньги, доходы.
Катерина Прокофьева: Кстати, председатель азербайджанского Госкомитета по работе с религиозными структурами Мубариз Гурбанлы, на заявления которого я ссылаюсь, отделил экстрасенсов от гадалок, хиромантов и прочих, упомянул известного экстрасенса Тофика Дадашева... Почем это вдруг экстрасенсы отдельно встали?
Эльдар Зейналов: Может быть, некоторые из них платят налоги. У нас в Баку есть два-три экстрасенса, которые получили индекс налогоплательщика и платят налоги, т.е. регулярно они что-то отчисляют государству. Видимо, их и имеет в виду председатель госкомитета. Вообще, когда кто-то предложил не так давно лицензировать эту деятельность, я это поставил под сомнение, потому что кто будет отличать: это гадалка или экстрасенс, кто будет развешивать ярлыки, расставлять приоритеты, взвешивать, какой экстрасенс реальный, а какой нереальный? Кто способен? В госкомитете или Духовном управлении мусульман разбираются в экстрасенсорике? Есть какие-то методики определения: кто реальный экстрасенс или нереальный? Поэтому, например, с моей точки зрения, надо ситуацию упрощать. Если человек получил доход, пусть делится с государством, и все. Разговор должен быть коротким: не платит налоги, значит, его прижать и наказать. Не потому, что он экстрасенс, а потому, что человек не платит налоги.
Тот же разговор у нас, например, шел одно время по поводу проституции – легализовать ее или не легализовать, потому что это тоже очень прибыльный бизнес, и сколько бы ни наказывали проституток в административном порядке или же сводников в уголовном порядке, все равно этот бизнес процветает. Как бы с ним ни боролись, он все равно восстанавливается. Видимо, у него есть очень хорошая «крыша», очень хороший покровитель. Ну, раз так, то это борьба с ветряными мельницами. Не проще ли это дело легализовать, поставить в рамки? Вот такой подход мне кажется более здоровым.
(Nie)pamięć o ofiarach zbrodni sowieckich z perspektywy mieszkańca Azerbejdżanu
W ZSRR, gdzie się urodziłem, do jeńców przez długi czas odnoszono się prawie jak do zdrajców. Także bezimiennym więźniom łagrów sowieckich, mimo oficjalnego potępienia represji politycznych (i to jedynie z lat 1930–40, i też nie wszystkich), pomnik w Moskwie postawiono dopiero w końcu lat 80.
W Azerbejdżanie sytuacja wygląda jeszcze gorzej niż w Rosji. Nie ma upamiętnienia ofiar represji politycznych, ksiąg pamięci, realnego zadośćuczynienia ofiarom i ich rodzinom. A pomniki są skrajną rzadkością i zostały wystawione w najlepszym razie na cześć komunistów – ofiar terroru lat 1937–38.
Na wyspie Böyük Zira (dawniej Nargin), leżą- cej na Morzu Kaspijskim nieopodal Zatoki Bakijskiej, na tle tej historycznej niepamięci, pojawił się projekt budowy ogromnego centrum rozrywki. W latach 1915–18 przetrzymywano tu jeńców wojennych, a od 1920 roku do lat 40. – również więźniów politycznych. Wiele tysięcy z nich zmarło tu z powodu chorób lub zostało rozstrzelanych. Pochowano ich w bezimiennych mogiłach lub wrzucono do morza.
Obóz został założony na wyspie po raz pierwszy dla jeńców wojennych z państw trójprzymierza (Niemiec i ich sojuszników) w czerwcu 1915 i był przeznaczony dla jeńców tureckich i „niepokornych muzułmanów, wysłanych z miejsc stałego zamieszkania”. Na obóz wybrano wyspę, na której znajdowała się jedynie latarnia morska – nie było na niej ani roślinności, ani mieszkańców.
Obóz stał się miejscem stałego przetrzymywania jeńców, a także punktem przesyłowym. Przebywało w nim początkowo 4 tysiące uwięzionych, a pod koniec funkcjonowania obozu, w 1918 roku – 11,5 tysiąca.
Już od pierwszych dni – obok Turków – znajdowali się tu poddani austro-węgierscy i niemieccy. Po rewolucji lutowej 1917 roku ich napływ na Nargin się nasilił, podczas gdy liczba jeńców tureckich zmniejszyła się – po ustaniu walk na froncie kaukaskim.
Dziś trudno już stwierdzić, ilu było wśród jeńców etnicznych Polaków i mieszkańców rejonów, które w 1918 roku znalazły się w granicach II Rzeczpospolitej. Na listach zmarłych obywateli niemieckich mignęło mi na przykład słowiańskie nazwisko: szeregowy Johann (Jan?) Pietrusiak, zmarł na Narginie 1 sierpnia 1917.
Zaraz po zagarnięciu Azerbejdżanu przez Sowiety, w maju 1920, na bazie starych baraków powstał obóz koncentracyjny, w którym w latach 1920–21 wojskowi i działacze państwowi Demokratycznej Republiki Azerbejdżanu przechodzili filtrację, często byli rozstrzeliwani przez bolszewików. Tu, na przykład, 15 lipca 1920 został zgładzony generał Maciej Sulkiewicz (w Azerbejdżanie nazywano go Mamed Bek) – były szef Sztabu Generalnego Demokratycznej Republiki Azerbejdżanu, sławny dowódca. Urodził się 20 lipca 1865 w guberni wileńskiej w rodzinie szlacheckiej polsko-litewskich Tatarów.
Wśród Polaków żyjących w Azerbejdżanie był duży odsetek inteligencji – lekarzy, nauczycieli, urzędników, kupców i inżynierów wojskowych. W sowieckim Azerbejdżanie wielu z nich padło ofiarą represji – także w ramach „polskiej operacji NKWD” z lat 1937–38. Według opowieści naocznych świadków, na wyspie do samego wybuchu II wojny światowej istniał wyodrębniony teren z kilkoma barakami, ogrodzony drutem kolczastym, przeznaczony „dla trockistów”.
Potem wyspę Nargin przekształcono w bazę obrony przeciwlotniczej i jako obiekt wojskowy do ostatnich lat była zamknięta dla zwiedzających. Ćwierć wieku temu w „Karcie” [nr 2, luty 1991] zostało opublikowane świadectwo, złożone 10 kwietnia 1943 przez Jana Klimowicza (urodzonego w województwie wileńskim), żołnierza armii Andersa. Wcześniej został zmobilizowany do Armii Czerwonej i służył w niej aż do 24 lipca 1941. Po rozpoczęciu wojny niemiecko-sowieckiej Polaków izolowano na wyspie, wcielając ich do strojbatalionów (batalionów roboczych). Odebrano im broń i mundury, wydano porwaną odzież i umieszczono pod strażą, faktycznie traktując ich jak więźniów. Początkowo było na wyspie tysiąc osób, później większą część rozdzielono po innych miejscach. Zostało tu dwustu ludzi, z których około połowę stanowili Polacy.
Aż do lutego 1942 batalion roboczy wykorzystywano przy ciężkich robotach fortyfikacyjnych. Z powodu brutalnego traktowania, złego odżywiania, chorób, braku pomocy lekarskiej zmarła jedna czwarta więźniów (Klimowicz wymienił parę nazwisk). Pochowano ich na wyspie, bez zachowania obrządku religijnego. Podczas robót ziemnych Polacy natknęli się na masowe groby. Potem, do momentu przekazania Polaków do armii Andersa, wykorzystywano ich do robót budowlanych na sąsiedniej wyspie Piesczanyj, a także na lądzie (do budowy umocnień na granicy z Turcją).
Niestety, nasze władze nie są zainteresowane upamiętnieniem na wyspie Nargin ofiar obu wojen światowych oraz represji politycznych. Nie ma w Azerbejdżanie również organizacji społecznych, które zajmowałyby się takimi kwestiami, jak polska KARTA czy rosyjski „Memoriał”. Istniało Stowarzyszenie Ofiar Bezprawnych Represji Politycznych, ale jeszcze w czasie pierestrojki jego działalność upadła w wyniku wewnętrznych sporów między komunistami i antykomunistami. A teraz żywych i zdolnych do działania ofiar represji już nie ma.
Jakiś czas temu ich losem interesowało się lokalne polskie stowarzyszenie „Polonia”. Pojechali na wyspę, uczcili pamięć poległych tam rodaków, a także opublikowali historię opowiedzianą przez Klimowicza. Na tym koniec. Na wyspę moż- na się dostać jedynie drogą wodną. Jakiekolwiek badania są możliwe jedynie za pozwoleniem władz i wymagają nakładów finansowych i ludzkich. Dlatego byłoby korzystne wciągnąć w tę sprawę organa państwa polskiego.
Część nazwisk poległych można odtworzyć na podstawie akt z archiwów rosyjskich. Cały czas są w nich przechowywane dokumenty związane z historią wyspy od 1915 roku, a także dokumenty poświadczające represje wobec Polaków w Azerbejdżanie w okresie sowieckim. Myślę, że warto przeprowadzić odpowiednie badania i podnieść wobec rządu azerbejdżańskiego problem upamiętnienia Polaków, na przykład w formie symbolicznego krzyża z płytą pamiątkową.
Osobne pytanie dotyczy celowości budowy na wyspie z tak mroczną historią kasyna i innych miejsc rozrywki. Według mnie – byłoby to zniewagą dla ofiar. O ileż bardziej stosowne byłoby zbudowanie kompleksu upamiętniającego pomordowanych tu obywateli wielu europejskich krajów: Turcji, Austrii, Węgier, Niemiec, Polski i innych, w którym zebrane zostałyby kopie dokumentów z archiwów państwowych i prywatnych.
Eldar Zejnałow (ur. 1961) – inżynier radioelektronik, dziennikarz, dyrektor Centrum Obrony Praw Człowieka Azerbejdżanu
Przełożyła z rosyjskiego Agnieszka Knyt
Source: Karta
Location: Poland
Author(s): Eldar Zejnałow, Agnieszka Knyt
Title: Wyspa Nargin The Nargin island
Issue: 88/2016
Citation style: Eldar Zejnałow, Agnieszka Knyt. "Wyspa Nargin". Karta 88:138-139.
Во второй половине 1936 года в СССР горячо обсуждали Сталинскую Конституцию. Страна чествовала героев рекордного беспересадочного полета Чкалова, Байдукова и Белякова. Люди поздравляли сталинского наркома Серго Орджоникидзе и печалились из-за смерти автора бестселлера «Как закалялась сталь» Н.Островского. С тревогой следили за гражданской войной в Испании и за обострением ситуации в Китае и на Дальнем Востоке.
В Азербайджане тоже были свои маленькие радости: разворачивалось стахановское движение, появились собравшие рекордные урожаи колхозницы-«орденоноски». В Баку отмечали юбилей поэта-сатирика прошлого Мирзы Сабира. На бульваре построили и испытали самую высокую в Союзе парашютную вышку. Был заложен величественный Дом правительства…
Но в тени этого праздника жизни накапливались реальные проблемы в экономике. На производстве постоянно происходили аварии. Несмотря на стахановское движение, ощутимого роста производства не происходило. Люди по-прежнему жили бедно. Естественно, что в рабочих курилках и на интеллигентских кухнях ворчали на правительство…
Найден «козел отпущения»
Летом 1936 г. наметилось тревожная тенденция списывать проблемы на происки «врагов народа». Ухватился за эту версию и первый секретарь ЦК Коммунистической Партии (большевиков) Азербайджана Мир Джафар Багиров, отметивший чуть позднее: «Даже то, что известно, заставляет нас в совершенно другом свете рассматривать все те аварии, пожары, взрывы, которые имели место и носили очень серьезный характер, иногда даже с человеческими жертвами. Возьмите, например, пожар на нефтеперегонном заводе Макса Миллера им. Джапаридзе, оборонном заводе. Пожар произошел в конце 1935 года. Только сейчас выясняется, что этот пожар произошел не случайно, а по заранее обдуманному плану. Возьмите взрыв на опытном заводе синтетического каучука, на заводе сугубо оборонного значения, кончившийся человеческими жертвами. Возьмите несколько случаев взрывов компрессорных станций в течение 1935–1936 гг., имевших место на нефтяных промыслах, срывавших нам выполнение программы, заставивших нас приостановить эксплуатацию целой группы скважин и то же самое сопровождавшихся человеческими жертвами. Возьмите последний взрыв в конце 1936 г. на насосной станции, которая подает морскую воду для работы двух трестов: Молотовнефть и Кергезнефть. Тогда, правда, мы за халатность, за упущения людей привлекли к ответственности. А теперь сами арестованные показывают, что это была не халатность и не упущение, а было сделано сознательно».
Классических вредителей в лице старых инженеров царского времени извели еще в 1928-31 годах. Поэтому на этот раз ответственность возложили на внутрипартийную оппозицию – действительную или мнимую. Тон задала Москва, где в августе 1936 г. провели т.н. «Московский процесс» по делу т.н. «Троцкистско-зиновьевского террористического центра». По нему проходили такие известные лидеры оппозиции, как Г.Зиновъев, Л.Каменев, И.Смирнов, С.Мрачковский и др. Центру приписали не только убийство бывшего азербайджанского лидера, секретаря ЦК ВКП(б) Сергея Кирова, но и вредительство в промышленности, диверсии и шпионаж.
По версии следствия, центр управлял троцкистскими группами в Азербайджане через Вагаршака Тер-Ваганяна, который отметился в оппозиционной борьбе в Баку осенью 1927 г., будучи присланным сюда в поддержку местным троцкистам. Эта информация, естественно, была доведена до М.Д.Багирова еще до начала «Московского процесса».
В июне 1936 г. НКВД начал первые, пока еще единичные аресты через головы республиканских «вождей». Специального внимания первого секретаря Закавказского крайком ВКП(б) Л.П.Берия удостоился «недостаток бдительности» в Балаханском, Ленинском и Шаумянском районах Баку, который был отмечен в его погромной речи «Развеять в прах врагов социализма» в августе 1936 г. Речь шла о тех троцкистах, которые после ссылки в 1928-29 гг. вернулись в Баку, восстановились в партии и продолжили троцкистскую деятельность.
В Баку даже обнаружили «контрреволюционную троцкистско-зиновьевскую террористическую группу». В ее состав входили троцкисты Константин Багдасаров, Трифон Крылов, Федор Кузьмин, Петр Каневский, Орудж Байрамов, Алекпер Бабаев и др. Над группой не было открытого судебного процесса, однако известно, что в феврале и апреле 1937 г. они попали в знаменитые сталинские расстрельные списки, и по меньшей мере некоторых из них в июле того же года приговорила к расстрелу Военная Коллегия Верховного Суда.
Выше бдительность!
Это был очень серьезный сигнал М.Д.Багирову. Ведь его коллега, первый секретарь ЦК КП(б) Армении Агаси Ханджян, который был обвинен Берией в потере бдительности, 9 июля был не то застрелен лично Берией в его кабинете, не то совершил самоубийство, «запутавшись в своих опасных политических ошибках» (официальная версия). Ошибки были и у Багирова: по молодости лет он поддерживал «левых», участвовал в «групповщине» и даже был за это выслан на «перевоспитание» парткомом завода на Урал. Еще больше вопросов было к его биографии до весны 1920 г.
Надо было реагировать, и 7 июля 1936 г. Центральный и Бакинский Комитеты АКП(б) приняли совместное решение «О фактах потери бдительности в первичных парторганизациях УПД (Забрат), заводов «Большевик», имени Рыкова Ленинского района, завода им. Буденного и газового отдела Балаханского района». Директива ориентировала партийные комитеты уделять повышенное внимание доносам на предполагаемых троцкистов, и к ее выполнению всеми районными комитетами АКП(б) неоднократно возвращались.
Этот документ даже опередил циркулярное закрытое письмо «О террористической деятельности троцкистско-зиновьевского контрреволюционного блока», разосланное ЦК ВКП(б) республиканским организациям 29 июля 1936 г.
Так что же было поводом для тревоги? В Управлении промысловой дороги (УПД) в Забрате спецслужбы обнаружили троцкиста Петра Ковалева, который руководил техническим отделом всей службы тяги. Другой троцкист, Василий Демин был начальником инструментального цеха. Троцкист Бугаенко руководил нормированием по депо. «Исключенный из партии троцкист» Григорий Сергеев вел «антисоветскую контрреволюционную троцкистскую агитацию» на ж.д. станции Забрат. «Двурушник-троцкист» Василий Дурнов был парторгом цеха эксплуатации (получил 5 лет лишения свободы).
Похожая картина была на заводе им.Буденного в Балаханском районе. «Контрреволюционной клеветой на партию» там занимались член партии «двурушник» Сорокин и исключенные из партии троцкисты Денисов, Мохшинов и Чернышов.
На заводе им. Рыкова бывший комсомолец, троцкист Борис Бычков писал в стенгазету «контрреволюционные статейки, стихи» (в чем была их вредность, не сообщается, но дали расстрел). Он имел покровителя – «троцкиста-двурушника» Сапунова.
«Активные» и «двурушники»
Здесь имеет смысл разъяснить нюансы в ярлыках, которые на этапе осуждения троцкистов могли очень сильно повлиять на тяжесть наказания. Например, в УПД «троцкисты» П.Ковалев и В.Демин, «исключенный троцкист» Г.Сергеев получили расстрел (дважды!), а «двурушник» В.Дурнов – «лишь» 5 лет лишения свободы.
Итак, под «троцкистами», «активными троцкистами», «известными троцкистами» подразумевались те коммунисты, которые открыто присоединялись к платформе «Объединенной оппозиции» конца 1920-х.
В ноябре 1927 года VIII съезд АКП(б) «предложил всем без исключения группам, созданным на той или другой платформах, срочно распуститься, и поручает всем организациям осуществлять строгий контроль за недопустимостью любых фракционных выступлений. Невыполнение этого решения съезда должно являться причиной безусловного и немедленного исключения из партии». Аналогичную резолюцию принял в декабре 1927 г. и XV съезд ВКП(б). Это привело к тому, что троцкисты ушли в подполье и стали двурушничать.
Если троцкист каялся, то через полгода его могли восстановить в партии. Если же не каялся или же форма его покаяния не убеждала партийные органы, то его не восстанавливали. В таком случае его называли «неотошедшим» или «кадровым» троцкистом. Это имело значение даже 20 лет спустя, во время хрущевской оттепели. Согласно воспоминаниям одной из ключевых фигур реабилитации 1950-х, бакинской коммунистки Ольги Шатуновской, если на момент ареста троцкиста он не был членом партии, то независимо от юридической реабилитации, его в ней не восстанавливали. Многих таких «неотошедших» восстановили в партии посмертно лишь в конце 1980-х.
Кроме того, были и такие троцкисты, которые даже во время активной оппозиционной борьбы не афишировали своей принадлежности к оппозиции и даже на словах поддерживали сталинскую линию. Немало таких было разоблачено во время чисток и обменов партийных документов в 1929-36 гг. Таких было принято называть «двурушниками».
…После директивы ЦК АКП(б) по рабочим коллективам Баку, Кировабада (Гянджи) и районов под предлогом обмена партийных документов прошел вал «разоблачений» и исключений из партии. Судя по публикациям в партийной печати, в основном считался непозволительным даже сам факт, что человек, в прошлом известный как троцкист, занимал любую, даже рядовую должность (а тем более ответственную). Те, кто брали их на работу и оказывали протекцию, могли оказаться причисленными к «потерявшим бдительность», «пособникам троцкистского охвостья» или даже «двурушникам-троцкистам».
Так, начальник Баку-Сабунчинской электрической железной дороги Куракин проштрафился тем, что «окружил себя троцкистами» («разоблаченный» Заковырин и Стукалин).
«Активный троцкист» Али Мамедлинский, бывший членом Бакинского троцкистского центра в 1927 г., устроился в управлении Бакводопроводстроя. Бывший секретарь парткома Г.М.Багдасаров дал ему хорошую характеристику и ходатайствовал о восстановлении в партии. В этом же управлении работали и другие троцкисты: Брызгалов (начальник отдела кадров), Арзуманов, Мясник, Василий Молотов, Хмара, Каспаров. «Идейным вожаком» группы стал Мамедлинский, которого впоследствии расстреляли в июле 1941 г.
На Цементном заводе им. Воровского возникли претензии к Дорошенко. В 1927 г. он был секретарем партийной ячейки и вместе с бывшим председателем завкома Давтяном собирал подписи под троцкистской платформой и защищал троцкистов, исключенных тогда из партии (Осипов, Тимкарев, Шабанов, Дудин). Не порывали связи с исключенным из партии Арзумановым – организатором троцкистской ячейки на заводе. На момент «разоблачения» и исключения из партии и Дорошенко, и Давтян были простыми рабочими на том же заводе и было непонятно, как они могли вредить.
Довольно подробно описана деятельность троцкистов на Швейной фабрике им. Володарского. В 1927-29 гг. там сложилась группа троцкистов (Шарнопольский, Дубошин, Плаксенко, Бессонов, Фонкус). Ею руководила Мария Корхина, направленная в Азербайджан троцкистами и снабжавшая ее троцкистской литературой. Группа работала не только на заводе, но и за ее пределами, поддерживала связь с Баилово-Биби-Эйбатской группой троцкистов. Читали и распространяли литературу и поддерживали троцкистов коммунисты Каспаров, Водовозов, Лапин, Безносиков, Хуторенко, беспартийные Лернер и Гельман. Во время партийной чистки 1929 г. троцкистов исключили из партии. Но впоследствии Шаропольский, Плаксенко и Безносиков были восстановлены, а Гельман в 1932 г. стал кандидатом в члены партии. Группа продолжала собираться у Лернера (в 1937 г. это будет стоить ему жизни). Плаксенко же, став заместителем председателя парткома, уничтожил в архиве документы, разоблачающие троцкистов.
В Управлении рабочего снабжения (УРС) Азнефтпромышленности при обмене документов выявили целое «гнездо подлых двурушников». В группу входили «активные троцкисты»: инспектор Даниелян, завстоловой Свирский, инспектор и секретарь комитета комсомола Исмайлов, работник кормовой базы Лисицын (участник троцкистской организации в Балаханах, разоблаченный в 1928 г.), троцкист Каневский и зав. курсами Бакулин (в 1927-28 гг. бывший членом троцкистской организации на Баилове). В УРСе работал и троцкист Григорьев. Они были исключены из партии. Каневского включили в число террористов и расстреляли в 1937 г.
Троцкистская задержка зарплаты
Мало кому из троцкистов в тот период выдвигались внятные обвинения во вредительстве. В большинстве случаев, «вредительством» считали служебную халатность и пр. недостатки в работе, которые при применении презумпции невиновности вообще бы не принимались всерьез.
Например, в Институте марксизма-ленинизма исключили из партии решением бюро ЦК АКП(б), а уже потом обсуждали Махмуда Агаева. Грехи «троцкистского последыша» и «двурушника» свелись в конце концов к разбазариванию денежных средств Института и бытовому разложению.
В Касум-Исмайловском отделении Госбанка обнаружили некоего троцкиста Скребцова. В 1930 г. в Тифлисе он выступил на дискуссии в троцкистском духе, но сразу поправился. В 1931 г. в Кировабаде был исключен за троцкистское выступление, но восстановлен. В 1932 г. уехал в Ленинград был исключен из партии уже окончательно. «Вредительство» же в Касум-Исмайлове (ныне Гёранбой) заключалось в задержке выплат денег колхозам…
В «Бакстройтресте» исключенные из партии за троцкизм прораб 2-ой стройплощадки Габузов и помощник прораба 4-й стройплощадки Ганиев создавали недовольство рабочих, задерживая зарплату и несвоевременно составляя наряды и акты.
Журналисты-троцкисты
Как и в любой большевистской кампании, разоблачение «врагов народа» не могло обойтись без погромных публикаций в прессе. И тут журналисты оказались не «на высоте».
Под репрессии попал даже коллектив газеты ЦК АКП(б) «Бакинский рабочий». Причем беда пришла из Москвы: в газете «Правда» 16 августа была опубликована заметка «Бакинский рабочий» покровительствует троцкистам». Редактор Белый и зам. редактора Кадышев были обвинены в том, что не пропускают материалы с разоблачениями троцкистов от корреспондента Казакова. Кроме того, выяснилось, что ответственным секретарем газеты работал в прошлом «активный троцкист» Михаил Ахманов, скрывший свое прошлое при обмене документов.
Бюро ЦК АКП(б) отреагировало быстро: после двухдневной работы срочно созданной комиссии, уже 19 августа было принято постановление, которым сняли с работы Белого, Кадышева и заодно зав. отделом жалоб Попова. Исполнение обязанностей редактора возложили на А.Рахмана. Впоследствии Николай Кондратьевич Белый был арестован и расстрелян.
Случай с «Бакинским рабочим» обсуждался и в других редакциях азербайджанских газет. Сторонникам журналистской этики и примиренцам с троцкизмом был преподнесен наглядный урок…
Под контроль были взяты даже заводские многотиражки и стенгазеты, где тоже искали крамолу. Вспомним про Бычкова, попавшего под горячую руку Берия. Но он был не единственным…
На Электротоке им К.Маркса издавалась стенгазета «Красный трансформатор». Среди ее авторов разоблачили трех троцкистов (Вахрамеев, Пустохин, Долганов). На предприятии троцкисты выступали на собраниях (Бережнов, Севостьянов, Бусаров), да и вообще мозолили бдительные взоры. Например, здесь работали «активные троцкисты» Илюшкин, Мордяхин, Потапов, бывший секретарь парткома Боженков.
На Кировабадском текстильном комбинате им. С.Орджоникидзе разоблачили «двурушника» Владимира Скржетуйского – ответственного секретаря заводской многотиражки «Челнок». На квартире у него были обнаружены типографские шрифты и «подпольная троцкистская литература и документы», и это потянуло на срок (приговор по категории 2 санкционировал сам И.Сталин).
Другой журналист, Багдасаров - бывший корреспондент ЗакТАГ и «Зари «Востока», тоже хранил и распространял некий неназванный «троцкистский документ» в Степанакерте (Ханкенди). За покровительство ему были исключены из партии Вартан Багдатьев и Ашот Даниелян.
В Еленендорфе (ныне Гёйгёль) разоблачили еще одного журналиста-троцкиста – Гевонда Севликяна, который с 1934 г. работал там редактором армянской газеты «Ленинян Уги». Как оказалось, он скрыл свое троцкистское прошлое. В 1926-27 гг. он был троцкистом в Горисе (Армения). В 1929 г. переехал в Баку, возглавил школу №25 и развалил в ней работу, после чего его уволили. В 1931 перешел в редакцию газеты «Коммунист» (на армянском). Кто-то припомнил, что он избегал говорить на тему победы социализма в одной стране, заявляя, что в этом он «сам не разбирается». 13 августа его исключили из партии как «двурушника».
«Троцкистскую литературу» (как видно из текста, легальные издания авторов-троцкистов 1920-х) бдительные граждане обнаружили в библиотеках, в том числе в Детской библиотеке им Ф.Энгельса в Баку. А «двурушник», инструктор «Азеркитаб» Баба Гейдар оглы Багир-заде вкладывал в рассылаемые в районы труды Ленина «листы из контрреволюционной троцкистской литературы». Багир-заде исключили из партии.
Одобряем!
Во время «Московского процесса» в трудовых коллективах проводили собрания и обсуждали (точнее, осуждали) деятельность троцкистов. Удивительно, что в достаточно агрессивной атмосфере этих собраний и при реальной угрозе исключения из партии и ареста, все-таки находились такие выступающие, которые выступали фактически в защиту обвиняемых. Естественно, что в газетных статьях тексты их «вражеских» выступлений не публиковались. Но можно догадаться, что эти люди выступали против смертных приговоров тем, кого считали оступившимися борцами за революцию.
Так, на партсобрании в Бакинском порту выступил замначальника Каспийского пароходства Сергей Савиных. 16 августа он был исключен из партии за то, что «своим выступлением пытался популяризировать роль Троцкого, Зиновьева и Каменева в прошлом и фактически взял их под свою защиту». В политотделе он отказался признать свое выступление клеветническим. Сергей Михайлович поплатился за свои взгляды жизнью (расстрел санкционировал Сталин).
Бухгалтер Ревнивцев, работавший в монтажно-инструментальной конторе треста «Сталиннефть» «выступил в защиту предателей и изменников Родины. Прикрываясь Евангелием, этот враг народа клеветал на Советскую власть и ее вождей». Бухгалтера немедленно исключили из профсоюза и потребовали уволить.
На промысле им. Ильича на собрании 20 августа в мастерской ремонтного цеха неудачно выступил начальник монтажно-инструментального отдела Гурович. О чем он сказал в связи с судом, не сообщалось, но немедленно после собрания было созвано бюро Ильического райкома партии, которое исключило Гуровича из кандидатов в члены партии и сняло с работы как «двурушника». Судя по датам, этим человеком может быть Григорий Михайлович Гуревич, расстрелянный в конце 1937 г.
На собрании Азпищеторга 25 августа директор этой организации по фамилии Пронзенный, согласно газетному отчету, «по существу подверг сомнению правильность приговора Верховного Суда». Работники обратились в райком с требованием наказать начальника («докладчик в роли защитника банды убийц»!).
На собрании в управлении Азнефтеразведки выступил экономист Шонгарской разведки Шимановский. Он потребовал «осветить платформу Троцкого, Зиновьева и Каменева». Это было встречено в штыки как попытка «открыть здесь дискуссию о политической платформе этой мерзкой банды убийц, чтобы смягчить гнев народный и оправдать их». Собрание потребовало принять к экономисту меры. А журналист поделился в статье о «наглой вылазке агента фашистских убийц» слухом о том, что Шимановский якобы сын царского генерала.
Либеральные времена завершаются
Следует отметить, что в эти, более-менее либеральные времена, были случаи, когда вышестоящие партийные комитеты одергивали наиболее ретивые парткомы и восстанавливали некоторых исключенных из партии.
Так, постановлением Бюро ЦК АКП(б) было отменено, как неправильное, решение Молотовского райкома об исключении из партии бывшего завкультпропа Мкртычяна и инженера-геолога Вишневского. Их восстановили в партии, но дали выговор. В Шушинском райкоме 24 сентября восстановили нескольких коммунистов, исключенных по необоснованному обвинению в троцкизме.
Однако обычно исключенные из партии за троцкизм сразу брались в оборот НКВД. Во многих случаях, когда не набиралось материала для суда, тем не менее, вина арестованного считалась «доказанной». Таких троцкистов осуждали во внесудебном порядке приговором Особого Совещания (ОСО) НКВД, созданного в 1934 г. Оно имело право применять к «лицам, признанным общественно опасными», такие меры, как ссылку, высылку или помещение в исправительно-трудовой лагерь сроком до 5 лет. Однако к троцкистам после замечания Берия, что ссылка их не исправила, из этих мер в 1936 г. применялось лишь лишение свободы. Многих троцкистов, уже находившихся в ссылке , арестовывали и отправляли в лагеря. Прикрыли политизоляторы - тюрьмы НКВД для политзаключенных из числа социалистов, где был относительно легкий режим...
29 сентября 1936 г. в ВКП(б) был закончен «обмен партийных документов» и возобновлен прием новых членов. Но это отнюдь не означало конца начавшейся чистке. Просто копать стали уже глубже, и с молотобойцев и бухгалтеров переключились на фигуры покрупнее.
Так, 5 сентября Бюро ЦК АКП(б) вынесло постановление «О саботаже вторым секретарем Геокчайского райкома Пашаева и председателем Геокчайского райисполкома Рустамовым выполнения решения Бюро ЦК АКП(б) от 7 июля 1936 г.». За покровительство контрреволюционерам (троцкистам и мусаватистам) обоих исключили из партии. Заведующего райземотделом Ахмеда Агаева не только исключили из партии, но и отдали под суд «за тесную связь с контрреволюционером-троцкистом Имамали Ахундовым». Впрочем, этим дело не закончилось, и мы находим Рустамова Гамида Аббас оглу в списке приговоренных к расстрелу в 1938 г., санкционированному Сталиным.
Постановления Бюро ЦК АКП(б) публиковались в тот период часто, но не все. Так, 17 декабря 1936 года было вынесено постановление об исключении из партии как «контрреволюционера, троцкиста» члена этого же Бюро - известного революционера Ахундова Рухуллу Али оглы, который на тот момент возглавлял Азербайджанский филиал Академии Наук СССР и Управление по делам искусств при СНК АзССР. Ему припомнили и голосование за троцкистов в 1921 году, и участие в групповщине 1920-30-х годов и в т.н. «право-левацком блоке» Сырцова - Ломинадзе – Шацкина в 1930-м. Впоследствии сюда добавили национализм, вредительство, повстанчество, шпионаж и т.д. Ахундов держался 7 месяцев, но потом сломался и был расстрелян 21 апреля 1938 года по приговору Военной Коллегии Верховного Суда СССР.
Либеральные времена заканчивались, и уже маячил 1937 год…
