Пятый корпус: "Разборки". "Системная хата" (30)

«РАЗБОРКИ»

С момента, когда «пресс» пошел на убыль, а «пресс-группа» постепенно покинула «пятый корпус», заключенных стали «убирать» более «тонкими» способами, например, «баней». Кахин прибегал и к помощи завербованных им сокамерников жертвы. Бывшие смертники утверждают, что старшина Кахин обещал такому завербованному в случае смерти жертвы добиться для него помилования. Агент провоцировал «разборку», которая заканчивалась появлением «прессовщиков» или смертью жертвы. После выполнения задания, в качестве «премии», завербованному выдавался чай, сахар, сигареты и даже спирт. 

Скрыть шум драки в «пятом корпусе» было практически безнадежным делом. Кричать во время драки считалось даже не «дурным тоном», а прямой подсказкой надзирателям, что в камере происходит конфликт. Однако даже без криков драка не бывает бесшумной. Кто-то ударится о стенку, кто-то перевернет ведро, и моментально прибегает надзиратель, чтобы избить. Даже в камере №125, расположенной дальше всего от «надзорки» (комнаты старшины), безнаказанным не проходил ни один конфликт.

В этих условиях демонстративное пренебрежение Кахина и надзирателей криками и громкими звуками из той или иной камеры означало только одно – организованную ими расправу. Старшина вопреки своим прямым обязанностям не только не предотвращал конфликты между заключенными, но разжигал их и провоцировал. Это тоже приводило к смертям. Вот что пишет очевидец: «Кахин помешал в одну камеру заключенных с прерванной «разборкой», между которыми были интриги и разногласия и пр. Все драки и побоища, возникающие во время «разборок», брались на заметку, протоколировались, представлялись контролерами руководству. Для того, чтобы якобы «восстановить дисциплину» в камере, Кахин являлся туда со своей бандой и демонстрировал свои зверства. 

Если кто-то из заключенных обращался к Кахину с просьбой разнять дерущихся, то на него набрасывались с дубинками, и тот замолкал. Если кто-то просил сменить ему камеру, то по вышеуказанной причине руководство запрещало это делать. В результате он или умерщвлялся своим соперником-сокамерником, или же погибал от травм, нанесенных ему ударами дубинок надзирателей. Этим я не хочу сказать, что большинство смертных случаев были результатами «разборок». Нет, это абсолютно не так! В корпусе заключенным смертельные травмы в основном наносились Кахином и его особой группой. Ими же совершались зверские убийства». 

Похоже, что на некоторых заключенных был политический «заказ» со стороны тех государственных чиновников, которых могли коснуться возможные разоблачения или же которые остерегались международного шума. «Нет человека – нет проблемы!» Некоторые из таких заключенных, стремясь предупредить события, предупреждали сокамерников и внешний мир о том, что их постараются убить. Кое-кому это определенно спасло жизнь.

Например, в августе 1996 г. во время очередного массового пресса начальник тюрьмы вместе с подручными жестоко, до предсмертного состояния, избил политических заключенных Альакрама Гумматова и Эльдара Алиева. Вскоре Гумматов заболел и был уже на грани смерти, когда из тюрьмы тайными путями просочилась и была опубликована информация о его состоянии. Не исключено, что именно с этим была связана побывавшая в «пятом корпусе» несколько позже комиссия.

...В этой связи вспоминается одна необычная «разборка», происшедшая намного позже описываемых событий, уже в Гобустанской тюрьме. Один из старых пожизненных заключенных полоснул своего более молодого сокамерника по щеке бритвой. Обычно таким образом уголовники метят доносчиков («сук»).

Подоспевшим надзирателям он объяснил, что таким образом расправился с «международным сукой». «Как это?» - опешили «менты». «А так: он «стучит» - дает информацию в международные организации. Раз «стучит» – значит, «сука», раз за границу «стучит», значит, международная».

Старика перевели в другую камеру, ради чего он, похоже, и затеял «разборку». Вспомним «разборку» Акифа с Гейдаром, затеянную ради того, чтобы не участвовать в побеге. Там тоже фигурировало нанесение шрама на щеке. 

Ведь из-за того, что сокамерник поддерживал контакты с правозащитными организациями, к их камере было особое внимание администрации, и старику не удавалось, как раньше, поддерживать свободные контакты с уголовным сообществом. А в «престмире» (преступном мире) не практикуется, чтобы «мужик», а тем более уголовник, ушел из камеры, где содержался вместе с таким же «мужиком», без веской причины. Вот раздосадованный старик и придумал, как опорочить сокамерника, тем более, что если у старика это была уже не первая отсидка, то его соперник был осужден впервые и не был уголовником, и старику было заведомо больше веры.

Но старик перестарался и «попал в косяк»: ведь уголовники не только не осуждают, но даже приветствуют борьбу за свои права. Кроме того, у них не принято «резать своих перед ментами», а старик порезал сокамерника как раз, когда надзиратели открыли дверь (вероятно, чтобы избежать ответных действий со стороны более молодого парня). Был и еще более подозрительный момент. Парень складывал свою переписку в потайное место, известное только ему и старику, которое обычно не «шмоналось». Именно в этот раз там впервые ковырялись, причем тщательней всего, но ничего не нашли – заподозривший старика в неискренности парень заблаговременно тайком уничтожил свои бумаги.

Событие долго обсуждалось, и в результате уголовники осудили действия старика, и на нем был «поставлен крест». Впрочем, через пару месяцев «крест» сняли по ходатайству пары авторитетных заключенных (такое тоже случается). Странности в его поведении списали на временное помутнение рассудка. Впоследствии, отсаженный из этой камеры старик проделал нечто похожее с новым сокамерником, и на него вновь поставили «крест». Потом, примерно через год, старика снова простили.

А вот парню теперь до конца жизни придется объяснять уголовникам в деталях происхождение подозрительного шрама на щеке.

Такие вот страсти...

«СИСТЕМНАЯ ХАТА»

В связи с разделением «мастей» необходимо упомянуть еще одну идущую с советских времен традицию, ныне уже безнадежно нарушенную – раздельное содержание «погонников», работников судов, прокуратуры, словом «бывших системных работников» от обычных уголовников. 

Для содержания такого рода узников была традиционно предназначена ближайшая к расстрельному «подвалу» 125-я «хата». Даже на пороге смерти, которая располагалась в данном случае буквально за стеной, советская система трогательно охраняла свою бывшую опору от «пресса» со стороны уголовников. «Системная» камера была относительно большой, как и все другие камеры в правом ряду, но имела двухярусные нары, что обеспечивало в ней некий относительный «простор» (такую же планировку имела и камера №127). 

В первое время независимости в 125-й камере содержался некий сержант Госавтоинспекции по имени Фируз, которого помиловали в феврале 1993 г. буквально за день до последней серии расстрелов и перевели в такую же «системную» колонию №9. Говорят, что некоторое время там же содержали и армян, во всяком случае на стенке камеры долгое время сохранялись выцарапанные ими надписи. После этого некоторое время там не было «системных» жильцов.

Однако во время независимости привилегия «системщиков» содержаться отдельно от «черной масти» была поставлена под вопрос. В первую очередь это было, конечно, связано с перегруженностью камер, но подобным «смешением мастей» также исподтишка закладывались будущие конфликты между заключенными. Например, традиция раздельного содержания «погонников» и «черной масти» была нарушена в случае с русскими офицерами Луговым, Лукиным, Страховым. Их раздали по разным камерам на растерзание. А с учетом того, что с 1996 г. большинство попадавших сюда «погонников» были политическими заключенными, ситуация получала совсем другую подоплёку.

В дальнейшем, когда корпус был уже перегружен, в корпусе появились «погонники» из числа воевавших за армян русских наемников. Их всей командой посадили отдельно от других в камеру №132. 

В августе 1994 г. «системная» камера вновь обрела «системного» заключенного. К сидевшим там уголовникам поместили бывшего офицера полиции А., который убил своего коллегу в Али-Байрамлы. Уголовники начали «прикалываться», получая достойный отпор. Вскоре, когда начался «пресс», уголовники получили неожиданную поддержку со стороны старшины корпуса Кахина.

«Приколы» в жизни смертников для основной массы узников, которая не блистала высокой нравственностью или же образовательным уровнем, носили характер извращенного развлечения, хотя нечасто заканчивались безвредно для жертвы. В немногочисленных «правильных хатах» это явление из инстинкта самосохранения старались подавлять на корню. В других камерах, где верх брали «быки», «мутилы» и «беспредельщики» и царил неписанный закон «ЧЧВ» («человек человеку – волк»), нормальные человеческие отношения были не в чести. Иногда конфликты затевались неуживчивыми заключенными просто для того, чтобы поменять камеру. Однако чаще целью «прикола» было унижение товарища по несчастью, вплоть до изнасилования. Не случайно же, хотя по официальной статистике по неофициальной «петушиной» 109-й статье УК (изнасилование) осуждается 3%, неофициальные подсчеты самих бывших смертников дают цифру «обиженников» в несколько раз большую цифру, чуть ли не четверть.

Но справиться с А. было не так легко. Имея до ареста опыт следователя полиции и обладая профессиональной проницательностью, он своевременно распознавал «приколы». В результате ему не смогли установить «рамку» или «опустить». К тому же, несмотря на то, что он был «ментом», понятиям уголовников, сел он по «уважительной» причине. С одной стороны, он защищал часть семьи, с другой, он убил одного и ранил другого «погонника» - сотрудника полиции. Это как-то уравновешивало в глазах уголовников его собственное прошлое «погонника». В «пятом корпусе», несмотря на свою былую профессию, он заслужил немалый авторитет. Он придерживался ровных отношений с надзирателями и, зная законы и отстаивая интересы заключенных своей камеры, прослыл «демагогом». С ним временами был вынужден считаться сам Кахин.

По интенсивности и характеру приколов, а главное – позиции старшины было похоже, что зажиточные родственники убитого А. высокопоставленного офицера полиции не оставляли его в покое и в «корпусе смерти». С другой стороны, и Кахин часто говорил о том, что А. – опасный свидетель его злодеяний: «Если он сдохнет, то я принесу в жертву барана. Если он останется жив и выберется отсюда, то меня рано или поздно посадят в тюрьму. Остальных я не боюсь – кто же их слушать-то станет?..»

Во всяком случае, Кахин определенно и без какого-либо видимого повода со стороны А. планомерно сживал его со света. Для того, чтобы получить поддержку своим планам, он дезинформировал начальника тюрьмы о том, что А. якобы ругал его и его семью. Во время техосмотра он избивал его сам. После этого сокамерники провоцировали скандалы, на которые сразу же реагировал Кахин. Пару раз зеки сильно избили А., но он держался стойко и умирать не собирался. Другой раз один из сокамерников попробовал задушить А. во сне, но «киллер» сам был настолько слаб и невменяем, что не смог причинить ему вреда.

Кахин откровенно побаивался А. и не подходил к нему на близкую дистанцию. И не напрасно. Дважды во время очередного «пресса» А. затаскивал Кахина в камеру, но не успевал захлопнуть дверь, чтобы остаться с ним наедине, сломать шею или перегрызть глотку. В дальнейшем Кахин уже не допускал такой оплошности и заковывал его руки в наручники, да и вообще не подходил к нему ближе метра-двух и бил на расстоянии, длинной дубинкой.

Ехидный и наблюдательный А. заметил, что Шариков, несмотря на всю свою жестокость и громогласные угрозы, страшно боится вида крови. Поэтому каждый раз, когда ему вырывали зубы, а делалось это в старшинской, он приглашал Шарикова поприсутствовать и получить удовольствие, демонстративно отказываясь от обезболивающих уколов – «мол, я смертник, каждый час готов к пуле в голову, что мне эта боль!» Один раз, где-то в начале 1996 г., это удалось организовать. Но когда врач-дантист начал с хрустом и кровью расшатывать его зуб, результат превзошел все ожидания: Шариков побелел как мел и начал, теряя сознание, оседать на пол. Пришлось дантисту и ассистировавшей ему врачихе, бросив А. с щипцами во рту, срочно откачивать старшину. Его вывели в коридор и напоили какими-то микстурами. На заключенного же, несмотря на сильную зубную боль, напал безудержный хохот. Даже после удаления зуба пришлось 3-4 раза менять вату, выпадавшую изо рта при очередном приступе истерического смеха.

В дальнейшем старшина и кое-кто из надзирателей стал суеверно побаиваться А. и по другой причине. Во время очередного индивидуального «пресса», устроенного по инициативе Кахина в октябре 1996 г., тот от души обозвал и проклял старшину. На следующий же день выяснилось, что накануне вечером, возвращаясь откуда-то в пьяном и «обкуренном» виде, Кахин попал в аварию на своем «жигуленке» 11-й модели, купленном на «кровавые деньги», разбил машину вдребезги, да и сам попал в больницу! Через несколько дней, ковыляя, он появился в корпусе, но через короткое время повздорил с начальником и был уволен.

Другой раз в камеру поместили двух не ладивших друг с другом подельников-маштагинцев. Из-за их «разборки» в камере на 15 суток устроили т.н. «карцерное положение». Для этого, как обычно, устроили «шмон» и вынесли из камеры все, включая постельные принадлежности, полотенца и пр. В холодное время года, как в этом случае, это приводило к простудным заболеваниям, провоцировало туберкулез.

Такое же наказание в начале 1997 г. последовало, когда «стукач» донёс старшине на трех «чифиристов». Заключенные с большим сроком отсидки очень любят чифир(ь) – концентрированную настойку чая. При пониженном давлении дает ободряющий эффект, снимая головную боль, при этом вызывая привыкание и отрицательно влияя на почки и зубы «чифириста». Проблемой при этом является наличие как достаточного количества чайной заварки, так и кипятка. При отсутствии электрочайников, кипяток можно было выпросить у охранников или же вскипятить в металлической кружке на подручном горючем материале («дровах»). В данном случае «чифиристы» оторвали на «дрова» полосы от подкладки своих спецовок, тем самым нарушив правила. 

К счастью, дня через 3 в корпус пришли с проверкой начальник и замначальника тюрьмы, и А., докричавшись до них, с фактами на руках доказал несправедливость наказания. Вещи в камеру вернули. 

В течение 1994-1998 гг. старшина Кахин 4-5 раз по разным поводам устраивал «карцерное положение». Каждый раз, помимо виновных, страдали и непричастные, и в этом тоже был своеобразный расчет – перессорить всех со всеми. Ни от кого особым секретом не было, что основной мишенью такого служебного усердия Кахина был именно А.

Однажды, в мае 1996 г., А. впал, с точки зрения администрации, в крупный «косяк» - на него донесли, что он составляет какие-то зашифрованные записи о том, что происходит в «корпусе смерти». Донос подтвердился, у заключенного обнаружились списки смертников, дневники и т.п. После чего по инициативе Кахина конфисковали у А. все его книги, кодексы, материалы по его уголовному делу, тетради, ручки, даже разрешенные в тюрьме шахматы. Запретив узнику не только писать, но даже читать, ему устроили «веселую жизнь», регулярно «прессуя» (такая же история повторилась в начале 1997 г., когда он восстановил свои записи).

Тот, в свою очередь, выдвинул администрации ультиматум: раз уж он «погонник», то по закону должен содержаться в «системной» камере один или с таким же «погонником». Если не уберут всех 5 сокамерников и не оставят его в камере одного, то он через сутки начнет резать им во сне глотки – терять-то смертнику уже нечего!.. Угроза неожиданно сработала, и «Царь Парамон», которому доложили о происшествии, через 2-3 часа распорядился убрать всех его сокамерников в соседнюю камеру №126, стоявшую пустой после того, как дней за 10-12 до этого освободили смертников-армян и В.Лугового.

При этом, кстати, убрали не только уголовников, но и другого «погонника», бывшего офицера полиции Э. по кличке «Эдик». Тот особенно не возражал, т.к. сдружившись, как ему показалось, с уголовниками, он задумал стать их «паханом» и верховодить в камере. Идея абсолютно дикая с учетом отношения «мастей» и источника власти в преступном мире. И действительно, через 2-3 дня из 126-й «хаты» послышались крики «разборки». Оказалось, что Эдик очень быстро чем-то не угодил уголовникам, и те начали «общаково» на него давить. Еще через 2-3 дня старшина обратился к А. с просьбой принять Эдика обратно – ведь и он же «погонник». Тот отказался. «Разборки» в соседней камере не стихали, и Кахин несколько раз устраивал заключенным «пресс». Наконец, еще через 5 дней, несмотря на протесты А., Эдика вселили насильно – якобы по распоряжению начальника тюрьмы (тому же, как стало впоследствии известно, сказали, что А. "скучает один и попросил вернуть Эдика").

Сумев настоять на своем во время этой истории, А. стал для сокамерников авторитетом, хотя и в дальнейшем происходили рецидивы «разборок». В июне 1996 г. по просьбе А., к Эдику добавили армейского лейтенанта Физули Гандиева (умер спустя год, в июне 1997 г.), но с «довеском» в виде уголовников Т. и Г. И в дальнейшем в «системную» камеру тоже помещали «погонников» - бывшего опоновца Сафу Поладова, бывшего капитана Махира Мамедова, но обязательно «разбавляя» их уголовниками. 

В целом, подальше от греха, администрация старалась не собирать вместе слишком много «политических» заключенных. Именно поэтому в «системную» камеру не попали, хотя и должны были, «политические» министры и офицеры, начавшие поступать в «пятый корпус» с начала 1996 года.

Между тем, «погонник» А. установил в «системной» камере порядок, основанный на всем понятных и очевидных правилах самосохранения, и прежде всего требовании чистоты и самогигиены. Здесь на полу не было не только жидкой грязи, от которой в других камерах была повышенная влажность, но и обычной цементной пыли – пол тщательно, до блеска мыли. «Север» огораживали самодельной занавеской, которую соорудили из простыни и цепляли за маленькие крючки в стене. Каждый «север» имеет отдельную трубу, выходящую на улицу и механически не связанную с другими такими же трубами, чтобы по ним не общались заключенные. После пользования туалетом простыня тотчас складывалась в несколько раз и в виде подушки для сиденья укладывалась на канализационную трубу – это предотвращало запахи и влажность.

На столе было нечто вроде скатерти. Существовал даже своеобразный «общак» – пластмассовые банки с чаем и сахаром для общего пользования, за пополнением и распределением которого следил А. Матрасы, простыни всегда были чистыми. Спецовки регулярно стирались, хотя сушить приходилось на себе – сменной спецовки не было.

Несколько раз новички заносили с собою вшей. И тогда А., показывая пример, 4 раза в день, несмотря на погоду, раздевался и, обследовав всю одежду, давил вшей и гнид, требуя того же от всех. Процедура неприятная, но зато за 10-15 дней выводили всех вшей, тем самым оберегая себя от многих переносимых ими болезней.

А. всегда возмущался, когда кого-то из камеры били. Поэтому в 1997-1998 гг. эту камеру в массовом порядке не «прессовали».

В целом, обстановка в «системной камере» настраивала на оптимизм и выживание. Поэтому, несмотря на близость расстрельного подвала, вход в который располагался прямо за левой смежной стенкой, в этой камере отсутствовал животный страх перед расстрелом. О «подвале», если и заговаривали, то только с юмором.

Когда в 1998 г. начался перевод заключенных в Гобустанскую тюрьму, и А. отправили туда по этапу, старшина Кахин (имя изменено) в сердцах заявил находившимся в камере пятерым уголовникам: «Пепел на вашу голову! Один «собака»-следователь к вам попал, а вы его не смогли убить, ушел от вас живым-здоровым. Убили бы вы его, я бы вам создал хорошие условия!..»

Эльдар Зейналов

Продолжение:
Пятый корпус: "Царь Парамон" (31)
http://eldarzeynalov.blogspot.com/2016/08/31.html