"Возвращение нежелательно"

Такой гриф стоял на личных делах многих людей из различных уголков Европы, которые были посланы нацистами в концентрационный лагерь Маутхаузен, созданный в 1938 г. в Австрии после того, как произошел ее «аншлюсс» (аннексия) Германией. Еще в детстве, прочитав о трагической судьбе узников этой фабрики смерти, я постарался попасть туда в одну из своих поездок в Австрию.

Основной концлагерь Маутхаузен, называемый в обиходе сокращенно «ка-цет» (KZ), располагается на горке, в 5 км от небольшого одноименного местечка в Верхней Австрии. Внешне он имеет, по крайней мере сейчас, вид опрятной средневековой крепости, с высокими стенами из знаменитого местного серого гранита, грозными квадратными сторожевыми башнями, выступающими из-за стен аккуратными крышами бараков и служебных помещений. Вблизи лагеря можно обнаружить автостоянку, современный комплекс для школьных лекций, у стен которого как-то странно выглядит груда грубо отесанных камней, когда-то выломанных заключенными в близлежащей каменоломне.

Прежде чем войти в сам лагерь, я обошел его кругом, что не заняло много времени даже с остановками на фотографирование и детальное ознакомление с памятными местами. Было просто шоком, что в этом небольшом месте, которое предназначалось главным образом для концентрации, а не уничтожения заключенных (а ведь были еще и лагеря смерти, куда посылали именно для истребления) могли уничтожить более 120 тыс. заключенных! Правда, по ходу осмотра выяснилось, что вблизи основного были еще два лагеря («санитарный» и «палаточный»), где поступавших даже не регистрировали, т.к. состояние их здоровья и условия содержания сводили их шансы на жизнь к нулю.

Двухгодичное хозяйствование в концлагере Советской Армии, которая заняла это место после американцев и использовала в качестве военного городка, нанесло зримый ущерб всему комплексу (хотя, по официальной версии, к этому приложили руку местные жители). Были разобраны на дрова и стройматериалы большинство бараков, приведена в негодность баня, частично демонтировано оборудование в крематории.

В 1947 г. комплекс был в отремонтированном виде торжественно возвращен властям Австрии. В церемонии участвовали и бывшие узники Маутхаузена. От этих времен осталось множество табличек с надписями на русском языке, одна из которых, закрепленная на башне-дежурке («журхауз»), содержит статистику 122 тыс. смертей по странам. Лидирует Советский Союз. 

Различные страны, некоторые из которых сейчас уже не существуют, выставили на месте бывших эсэсовских бараков свои памятники, образовавшие целый парк. От Германии, например, установлены сразу два монумента – от ГДР и от ФРГ. «Социалистический», кстати, смотрится лучше. Замечательный памятник от Болгарии – заключенный с поднятым кулаком («Рот фронт») сопровождается цитатой Георгия Димитрова. Того самого, который, будучи в эмиграции в СССР, отправлял в советские концлагеря своих товарищей, а по возвращении в Болгарию организовал для «врагов народа» такой же концлагерь с каменоломней...

Да и внутри лагеря различные памятные таблички отражали веяние времени. Например, на «стене жалоб» от Испании была официальная правительственная табличка и поодаль – табличка от испанской оппозиции - «республиканцев», которых вытеснило из Испании в лапы нацистам это же правительство. С памятной таблички Румынии после падения режима Чаушеску тщательно соскребли упоминания о социализме. А вот надписи, упоминающие Советский Союз, так и остались в неприкосновенности. 

Среди парка памятников от главного входа к каменоломне спускается мощеная гранитом дорога, по которой гоняли на работу заключенных. Вдоль нее попадаются таблички на немецком, заботливо предупреждающие об опасности падения в обрыв. Немного позже я понял, что это было сделано не для заключенных, а для туристов. Ведь сталкивание в обрыв было одним из излюбленных способов уничтожения узников концлагеря. Одно из мест, где дорога подходит наиболее близко к обрыву, так и было прозвано с черным юмором «стеной парашютистов». Кто-то долго умирал там, переломав кости при падении с 30-метровой высоты, кто-то падал подальше, в ров с водой, и вдобавок к травмам тонул.

Каменоломня («штайнбрух»), в которой добывался серый гранит, была весьма доходным местом. Настолько, что несмотря на прямое распоряжение сверху в конце войны задействовать заключенных на более важных работах на военных заводах, каменоломню все же не закрыли. Последний раз туда выгнали заключенных на работу за несколько дней до освобождения лагеря.

В карьере, безусловно, были кое-какие механизмы, но основным был все же ручной труд. Камни, весом иногда до 50 кг, таскали за спиной на деревянных приспособлениях, а проштрафившихся заставляли носить камни в руках, на плече. Такие заключенные были первыми кандидатами на «парашютный прыжок», расстрел за «попытку побега», либо на сталкивание с ведущей в каменоломню лестницы, которую заключенные называли «лестницей смерти» («тодештиге»). Падая вниз с лестницы, составленной из разнокалиберных каменных блоков, узник увлекал за собой и других товарищей по несчастью.

Сейчас лестницу привели в порядок, выровняв ступеньки, которых я насчитал 186. Но и то, подняться по ней на 30-метровую высоту даже в умеренном темпе, даже без камня в руках, было утомительно. Родственники погибших в концлагере и другие посетители проделывают этот символический ритуал, принося из каменоломни маленькие камушки к подножию «своего» национального мемориала.

Трудно поверить, но при всех расстрелах, повешениях, удушениях газом именно каменоломня отняла наибольшее количество жизней. Работа в ней была настолько тяжким трудом, что заключенные часто сами решались прекратить свои мучения «парашютным прыжком» либо имитировали самоубийственную попытку побега. Впрочем, под «попытку побега» маскировались и произвольные расстрелы.

Казнь, разумеется, не была единственным видом наказания за проступки в лагере, но безусловно, основным. Для групповых казней обычно использовалась газовая камера, замаскированная под банное помещение. Те же трубы, краны, души, только вместо воды компрессором подавался знаменитый удушающий газ «Циклон-Б». Самые крепкие сопротивлялись не более 10 минут. Затем газовую камеру проветривали, открывалась вторая дверь, и рабочие из числа заключенных переносили трупы в крематорий.

В другом месте того же подвала располагался ныне уже отсутствующий «прибор для измерения роста», где в планку напротив затылка было встроено устройство для выстрела. В двух шагах от этого места располагалась компактная виселица, поодаль – печка крематория на 1 труп (всего различных печей было 3, и их трубы выходили в одну общую трубу).

Рядом с основным крематорием располагалась маленькая комната для вскрытия трупов. Едва ли там пытались таким образом установить причину смерти заключенного – чаще всего эсэсовские врачи из расположенной по соседству медчасти проверяли последствия своих экспериментов. Здесь же у мертвецов выдирали золотые коронки, сдирали кожу с красивыми наколками.

К Маутхаузену административно относились еще более 40 «ближних лагерей», где содержали от несколько десятков до многих тысяч заключенных (в лагере Гузен, например), причем иногда довольно далеко от основного лагеря. Пара таких лагерей, относящихся к военно-авиационной промышленности, располагались даже вблизи нынешнего венского аэропорта Швехат. Кремировали не во всех этих лагерях, в некоторых практиковалось обычное захоронение. Уже после войны, некоторые такие захоронения перенесли на территорию основного лагеря, на место некоторых снесенных бараков.

Как я уже упоминал, концлагерь был предназначен для содержания заключенных, некоторые из которых по отбытии своего срока, если выживали, освобождались. Среди заключенных были разного рода категории: уголовники-рецидивисты, евреи и цыгане, арестованные за их национальную принадлежность, «свидетели Иеговы» - за антивоенную пропаганду, политические заключенные – коммунисты, социал-демократы и пр. Между прочим, среди узников концлагеря выделялась группа SV-заключенных (уголовных и политических), что в переводе с немецкого означало «заключенные из соображений безопасности» - выражение, используемое в настоящее время в Азербайджане Международным Комитетом Красного Креста для обозначения политзаключенных. Поистине, ничто не ново под луною!

Кстати, о Красном Кресте. В отличие от СССР, который не имел договора с МККК, остальные страны Европы имели возможность пользоваться услугами Красного Креста для пересылки писем и даже посылок. Обычно французы, итальянцы и пр. заключенные могли получать 1-2 раза в месяц посылки с едой и куревом, отправлять по 2 письма в месяц. Просто для сравнения: наши пожизненники в Азербайджане имеют право на 4 посылки в год, т.е. в 3-6 раз реже, чем узники концлагеря...

Вообще говоря, сравнение с нашими реалиями подспудно напрашивалось все время. Мне, насмотревшемуся на тюрьмы в Азербайджане, Армении, Грузии, Латвии, США, было с чем сравнивать...

На ужасном фоне бесчеловечного отношения к заключенным, бессудных казней обнаружилось много чего не вписывающегося в устоявшийся стереотип фашистского концлагеря - остатков знаменитого немецкого порядка. Например, продуктовый магазин (до 15 рейхсмарок в месяц), аптека, нерабочие дни по воскресеньям, футбольные команды, художественная самодеятельность, льготы для заключенных-«функционеров» (на нашем тюремном жаргоне – «козлов») больше напоминают нашу колонию. Ну, а еженедельный бордель для заключенных-функционеров вообще ни в какие ворота не лезет!

Пара слов о нормах питания заключенных. Если исключить последнюю пару месяцев войны, то в неделю заключенному полагалось 2450-2740 г серого хлеба, 200-400 г мяса или мясопродуктов (в основном колбасы), 170-200 г жиров (в основном маргарина), 150-255 г «питательных средств» (в основном бобовых), 125-255 г муки или мучных продуктов, 100 г повидла, 80 г сахара, 63-84 г эрзац-кофе (или 28 г «немецкого чая»), 50 г сыра, 2,8-5 кг картофеля, 2,6-4 кг корнеплодов, в 1944-45 гг. также 1,75 л обедненного молока. Заключенным, занятым на тяжелой работе (каменоломня), полагалось дополнительное усиленное питание, где мяса было 280-400 г, жиров – 100 г, хлеба – 1400 г. в неделю.

В среднем это составляло около 1452 килокалорий в день, а для работающих на тяжелой работе – 2223 килокалории для тоннельщиков и 1690 для работающих в каменоломне. В конце войны питание упало до 600-1000 килокалорий в день. И это при том, что исследователи считают нормой для неработающего человека 2300 ккал, а для работающего – 3000-5000 ккал, в зависимости от вида работ. Надо еще учесть, что на концлагерный паек накладывали лапу эсэсовцы и «функционеры».

Для сравнения скажем, что современная норма питания для заключенных Гобустанской тюрьмы составляет (в неделю): белый хлеб – 4900 г, мука и макаронные изделия – 210 г, крупы – 875 г, мясо – 560 г, рыба – 700 г, растительное масло – 140 г, сахарный песок – 210 г, чай – 7 г, соль – 140 г, картофель – 3,5 кг, овощи – 2100 г, томатная паста – 35 г, сливочное масло – 70 г, лавровый лист – 0,7 г, яйца – 2 шт. Питательная ценность равна 3265 ккал/мес. Понимаю, что заключенный Гобустана иронически ухмыльнется, представив себе горы теоретически положенных ему продуктов, но в любом случае никто из них не падает в голодный обморок. А в Маутхаузене средняя продолжительность жизни заключенного, составлявшая в 1938-39 гг. 15 мес., к концу войны упала до 5.

По архивным документам, на одного заключенного-мужчину тратили 40 рейхсмарок в месяц, из них на одежду – 11,7, проживание – 9, еду – 19,5. Для занятых на тяжелой работе – 60 рейхсмарок. Кроме того, заключенные рабочих команд могли покупать товаров в ларьке до 15 рейсхсмарок в месяц, если он имел на своем счету деньги (таковых было от силы 20% заключенных). Много ли это было в пересчете на наши деньги? По некоторым расчетам западных исследователей, покупательная способность 1 рейхсмарки соответствовала примерно 7 долларам США. Но это за пределами лагеря, поэтому к этим расчетам надо подходить осторожно, и лучше вести пересчет через основную лагерную «валюту» - сигареты. 

На 5 сигарет на «черном рынке» можно было выменять 1 яйцо, на 25 – килограмм масла, на 40 – новые кожаные высокие ботинки, на 50 – литр шнапса, на 100 – золотые часы. Как видим, ворованные или доставленные контрабандой продукты питания и курево стоили здесь выше, чем за пределами лагеря, и значительно дороже, чем остальные (несъедобные) вещи: ведь литр шнапса обходился дороже ботинок. С учетом того, что наиболее ходовые сигареты стоили в ларьке как раз 15 рейхсмарок, получим, что для не имевших особой ценности для заключенных несъедобных товаров 1 рейхсмарка соответствовала в ценах нашего рынка примерно $1,5 (ботинки – 45 долларов, часы – 100 долларов). 

Отсюда получим, что рейх тратил на содержание неработающего заключенного примерно 60 долларов в месяц, из которых на питание уходило 30. Такую же сумму тратит наше государство на азербайджанского заключенного, откуда ясно, что даже при относительной дешевизне наших продуктов добиться в 2,5 раза большей калорийности пищи, чем в Маутхаузене, едва ли реально. Можно сколько угодно ругать нашу систему, но при недофинансировании тюрем так и будет...

Разумеется, регулярно получавший посылки из дома западноевропейский «буржуй» жил в относительно лучших условиях, чем советский военнопленный. Помимо «функционеров», поблажки делались лагерными охранниками своим землякам - немецкоговорящим заключенным, даже политическим, некоторые из которых были старожилами лагеря аж с 1938 г. 

Условия существования (жизнью это нельзя было назвать даже с натяжкой) тех или иных групп заключенных не оставались постоянными, меняясь от настроения высшего начальства. Но несомненно, что в 1944-45 гг. наихудшими были условия у заключенных категории «К», т.е. смертников (от слова Kugel – пуля), приговоренных к казни за попытку побега из заключения. С марта 1944 по февраль 1945 г. сюда поодиночке и группами прислали 4.700 таких заключенных, в основном советских пленных. Они получали половинное питание, спали на полу, в любую погоду от подъема до отбоя находились без верхней одежды во дворе своего изолированного от остального лагеря блока №20, подвергаясь различным издевательствам. В день здесь умирало 20-30 и даже больше узников, а средняя продолжительность жизни составляла считанные недели.

Но именно отсюда произошел знаменитый групповой побег примерно 500 остававшихся в живых смертников. Интересно, что даже в такой обреченной на смерть среде нашелся предатель, выдавший организаторов восстания, к счастью, не всех. И через 5 дней после их ареста, 2 февраля 1945 г., побег все же состоялся. Заключенные, вооружившись камнями, огнетушителями, пожарным инвентарем, перебили охрану, замкнули электропроводку и, перелезши через стену, убежали в направлении Чехословакии. 

Внутренний вид барака №20 после побега

Я видел эту местность, разумеется, существенно изменившуюся за почти 60 лет. Тогда, зимой 1945 г., здесь был снег глубиной 20-30 см и глубже, мороз –8 градусов, кругом эсэсовские посты, из укрытия – только редкий лес в отдалении. В поселках были жандармы и военные, да и сами местные крестьяне были настроены враждебно. Уже утром началась погоня, которая сейчас широко известна в Австрии как «Мюльфиртельская (название местности) охота на зайцев». Заключенных травили собаками, расстреливали – был приказ не брать их в живых, рубили топорами и резали ножами. Уже в первый же день убили и поймали более 300 из 419 беглецов. И только две семьи из всей округи решились помочь беднягам.

Стена, около которой велся подсчет трупов беглецов

Так что бежать было практически бессмысленно. И все же после войны обнаружились 11 уцелевших беглецов, а всего, говорят, эсэсовцы недосчитались 17 или 19 человек. Всего же, не считая этого эпизода, за неполные 7 лет из основного лагеря Маутхаузен успешно сбежал всего 31 заключенный, причем большая половина - в условиях хаоса 1945 г. Так что восстание узников 20-го блока было поистине героической страницей.

Встреча выживших беглецов из блока смерти №20

...Сравнивая его с историей азербайджанских смертников, где также было издевательство над людьми, приведшее к массовой их гибели, а также дерзкий побег, я все же улавливаю существенную разницу. Если в смертниках Маутхаузена нечеловеческие условия пробудили лучшие героические чувства и сплоченность, то в смертниках 5-го корпуса Баиловской тюрьмы «время фашизма-большевизма», как они его справедливо называют, вызвали разобщенность и самые низкие инстинкты. Причина лежит на поверхности: если в 20-й блок попали герои-офицеры, которые и в неволе не смирились и однажды уже решились на побег, то в 5-м корпусе были собраны в основном убийцы и рецидивисты...

Казалось бы, неизбежность смерти должна была бы стимулировать солидарность заключенных концлагеря, по меньшей мере политических. Но на деле верхом этой солидарности было создание 17 землячеств по национальному признаку (испанцы, чехи, русские и пр.). Несколько попыток создать единый лагерный комитет так и не принесли успеха до конца апреля 1945 г., когда коммунистами был создан Интернациональный Комитет. Интересно, что уже после освобождения лагеря к американской администрации явились до того времени пассивные конкуренты коммунистов и заявили, что комитет самозванный и состоит из коммунистов, и в ответ на что американцы распустили эту организацию. После протестов членов комитета его восстановили, введя туда представителей всех национальных комитетов, и заставили американцев с ним считаться. В некоторых из лагерей в отместку за издевательства со стороны нацистов заключенные начали после освобождения издеваться над своими же товарищами-заключенными – немцами и австрийцами.

Эти примеры показывают, как глубоко пустило корни политическое соперничество, если даже годы нацистского террора не истребили в заключенных духа политических интриг и шовинизма. Сходные тенденции, к сожалению, наблюдаются и среди наших политзеков...

Покидая концлагерь, я подумал о том, что Австрия - бывшая страна-участница фашистского блока сумела извлечь из этой горькой истории нужные уроки. У нас же в Азербайджане на уроках сталинского террора учатся лишь те, кто пытается вновь воспроизвести атмосферу гонений на «врагов народа» и членов их семей. Ни одного памятника на месте расстрелов, ни одной памятной доски на зданиях бывших НКВД-КГБ, ни одной экскурсии школьников к памятным местам, ни одной попытки издать книгу памяти жертв «Большого Террора». 

Общество, которое так поступает со своей историей, обречено на бесконечное повторение своих трагедий.

Эльдар Зейналов,

Директор Правозащитного Центра Азербайджана.