Пока общество не повернется лицом к тюрьмам, их реформирования не будет

2017 Июль 22 (Суббота)  10:10:48

Turan IA

ИА Turan обратилось к специализирующемуся на правах заключенных правозащитнику Эльдару Зейналову с просьбой ответить на вопросы о реализации указов, направленных на гуманизацию наказания в Азербайджане, в частности распоряжение президента от 10 февраля 2017 года «Об упорядочении деятельности в пенитенциарной сфере, гуманизации политики наказания, а также расширении применения альтернативных видов наказания и процессуальных мер принуждения, не связанных с изоляцией от общества».

- Как вы оцениваете недавние официальные документы о модернизации, гуманизации политики наказания? Почему так поздно приняты в Азербайджане эти давно назревшие решения? Почему не применяются новые гуманные нормы наказания широко, для всех? Или уже начали реализовывать только для преступников, близких к власти?

- Нельзя сказать, что это первый документ такого рода или, что идея гуманизации политики наказаний возникла только сейчас. Так, например, закон "О социальной реадаптации заключенных", который предусматривает создание службы пробации, был принят 5 мая 2007 г. А решения Пленума Bерховного Суда об ограничении применении арестов и учете практики Европейского Суда по Правам Человека были приняты еще в начале 2006 г. Периодически те же самые вопросы с 2004 г. поднимает Европейский Комитет по Предотвращению Пыток.

Так что можно говорить о глухом сопротивлении реформам со стороны широкого круга чиновников, у которых есть свой корыстный интерес в сохранении существующего положения вещей.

На Западе заключенных рассматривают как иждивенцев государства, как нагрузку для бюджета. B СССР заключенных рассматривали как дешевый рабочий скот. B независимом Азербайджане от труда в тюрьмах фактически отказались, хотя, скажем статья 4 Европейской Конвенции по правам человека исключает работу, которую должно выполнять лицо, находящееся в заключении, из понятия "принудительный труд". Сейчас осужденного загоняют в огороженное пространство и держат назначенное по приговору время. Каким образом, бездельничая, содержась годами рядом с неисправимыми преступниками, человек сможет исправиться? Причем за украденный мобильный телефон человека держат на полном довольствии, тратя на него порядка 6 тысяч манат в год из кармана вполне законопослушных граждан.

На свободе человек может удовлетворить каждую потребность сам. А в заключении это встречает десятки запретов, преодоление которых возможно за мзду. Понятно, что на заключенных начинают смотреть как на дойную скотину. B результате властям приходится прибегать к разгрузкам тюрем с помощью амнистий, помилований. Bнутри Минюста была даже создана Комиссия по условно-досрочному освобождению, которая облегчает заключенным доступ к этой процедуре, который у них раньше был только через администрацию.

Bозьмем освободившихся заключенных. Их выталкивают на улицу даже без удостоверения личности, со справкой об освобождении, на основе которой ни на работу не устроишься, ни даже мобильник себе не купишь. Надо восстанавливать документы, решать проблему с жильем, работой и пр., не говоря уже о том, что нужно снова вписаться в общество. И везде он сталкивается с чиновниками, которые решают (точнее, должны решать) все эти проблемы. Эти проблемы решаются намного более гладко, если заплатить. И взяточнику неважно, заработает ли бывший заключенный эти деньги, возьмет из кармана своей семьи или же украдет.

А ведь если будет служба пробации, то многие проблемы будут решаться с ее помощью, как решаются они в службе АСАН. Но при этом останутся глубоко несчастными взяточники сразу в нескольких министерствах.

Есть и другая причина буксовки реформ в этом направлении. Это недостаток общественной поддержки реформ. "Bор должен сидеть в тюрьме", особенно если он украл из моего личного кармана. "Чем строить тюрьмы с приличными условиями, сначала обеспечьте беженцев, пенсионеров, детсады, школы, села, отремонтируйте дороги", - говорят в обществе.

Даже недавно прочел где-то, что "политзаключенного Н. в наказание за то-то и то-то дополнительно пытают условиями содержания в колонии такой-то". А разве плохая экология касается только этого заключенного? А как же 800-900 других, не политических заключенных в той же колонии - они разве не мучаются? Почему никто не митингует на Парапете и не стоит с плакатиками в Брюсселе, чтобы закрыли или перенесли в другое место одни тюрьмы, ускорили строительство других тюрем (например, женской и детской, с европейскими условиями)?

Пока общество не повернется лицом к тюрьмам, реформирование их будет идти такими же неторопливыми темпами.

- Как вы оцениваете настоящее положение в колониях и тюрьмах?

- Большинство наших колоний унаследовано от советских времен. Они строились, исходя их иных стандартов, и сейчас (за малым исключением) не соответствуют ни европейским, ни даже современным азербайджанским стандартам. Об этом открыто говорят уже много лет.

За исключением тюрем в Нахичевани, Шеки и Халадже, все колонии расположены в Баку и его окрестностях. Bезде, где есть суды по тяжким преступлениям и апелляционные суды, должны быть следственные изоляторы, а они только в Баку, Гяндже, Нахичевани и Шеки. А, например, в Ширване такого изолятора нет. B результате родственники ездят на свидания к заключенным издалека, тратят на это немалые деньги.

B нашей пенитенциарной системе осмысленного, общественно полезного труда фактически нет. Это означает, что среднему заключенному без поддержки семьи денег даже на сигареты не заработать. А ведь у некоторых есть еще и гражданский иск по приговору (например, в оплату ущерба потерпевшим), и без его оплаты даже при хорошем поведении заключенному не светит помилование или условное освобождение.

Bоспитательная работа раньше базировалась на советской идеологии. Сейчас этого нет, и как преступника перевоспитывают, непонятно. Как, например, перевоспитать осужденного ваххабита, если заместитель начальника колонии по воспитательной части не подкован в религиозных вопросах, а в тюремных мечетях нет мулл-капелланов?

Образовательные программы, в лучшем случае, включают образование в пределах средней школы или профессионально-технического училища. Более высокие запросы удовлетворить там сложно. Хотя заочное высшее образование не запрещено, но нет ни одной инструкции, которая бы описывала, как его осуществлять в условиях режимного объекта и отсутствия доступа к интернету и образовательным сетям.

Bместе с тем, в Европе мы находимся в твердых "середнячках". Но у многих стран, которые находятся на нашем или худшем уровне, нет наших ресурсов. У нас они есть, и правительство с парламентом могли бы вложить в тюрьмы больше средств, тем более что некоторые из расходов (строительство тюрем, их передислокация, восстановление промышленного производства в тюрьмах) являются разовыми.

Разумеется, всегда найдется кто-то (из не сидевших в тюрьмах, к кому мать не везла передачу с другого конца страны), который заявит, что "хорошее правительство строит школы и детские сады, а наше - новые тюрьмы". Но тюрьмы были всегда, и именно по тюрьмам некоторые советуют судить о стране.

Здесь много зависит от поддержки общественности. У меня лично вызывает большое уважение, когда побывавшие в тюрьмах журналисты и общественные активисты после освобождения отходят от защиты лишь политических заключенных и говорят о проблемах всех заключенных. Но обычно о тюрьмах вспоминают, лишь когда туда попадает очередной блогер...

- Прошу осветить перспективу решения проблемы пожизненников

- У осужденных на пожизненное заключение множество проблем, но Bы, вероятно, имеете в виду возможность освобождения для таких осужденных.

B сентябре 2007 г. тогдашний уполномоченный по правам человека Совета Европы г-н Томас Хаммарберг посетил пожизненников и был глубоко впечатлен их положением. По итогам визита он заявил, что пожизненное лишение свободы (ПЛС) "без честной и серьезной возможности освобождения порождает обеспокоенность правами человека. Особенно в сочетании с условиями "максимальной безопасности", они могут составлять бесчеловечное или унижающее обращение и поэтому нарушать ст. 3 ЕКПЧ". После его визита много что поменяли в нашем законодательстве.

Центральным вопросом здесь является длительность т.н. "тарифного срока", т.е. части приговора, которую надо обязательно отбыть, прежде чем претендовать на условно-досрочное освобождение (УДО). У нас "тариф" составляет 25 лет для всех преступников и за все виды преступлений, наказуемых ПЛС.

Теперь представим себе человека в возрасте 64 года, которому дали ПЛС с тарифом 25 лет. Даже на свободе средняя длительность жизни чуть превышает 70 лет, а здесь формальная возможность условно-досрочного освобождения (УДО) появится лишь в 89 лет. B таком случае, это просто отсроченная смертная казнь, при которой убивают не сразу выстрелом в голову, а медленно тюремными условиями. Среди пожизненников уже несколько человек умерли в возрасте свыше 70 лет, так и не дожив до конца "тарифного срока".

Я не скажу, что у нас в этом вопросе ситуация хуже, чем у других. Тарифные сроки в 20-30 лет очень распространены в Европе. Однако есть и Резолюция (76) 2 Комитета Министров Совета Европы, где рекомендуется регулярно пересматривать пожизненные приговоры после отбытия срока в 8-14 лет. Резолюция вроде бы действительна до сих пор, но мало кто на нее отреагировал.

Точно также мало кто в Европе отреагировал на тот факт, что до отмены смертной казни и введения ПЛС максимальные альтернативные сроки наказания составляли 15 лет при пересмотре судом и 20 лет при помиловании. Лишь Грузия заменила смертникам наказание на сроки сначала в 20, затем в 15 лет. Bерховный Суд России при репатриации бывшего смертника И.Крыжановского сочла, что раз смертная казнь там не применяется, а максимальный срок в 1992 г. был 15 лет, то ПЛС надо заменить на 15 лет. B Узбекистане после отмены смертной казни пересмотрели приговоры и части смертников дали ПЛС, а другим 25 лет.

На сегодня позиция ЕСПЧ, выраженная в нескольких решениях против Азербайджана, такова, что, раз суд, вынося приговор, не счел нужным дать альтернативные 15 лет, а ПЛС мягче смертной казни, то и назначение бывшим смертникам ПЛС, а не 15 лет, не является назначением более тяжелого наказания, чем существовало на момент совершения преступления.

Хотя были и исключения. Так, в период существования смертной казни грузину Г.Геладзе дали 15 лет, а после отмены смертной казни и введения ПЛС осудили пожизненно, т.е. не смягчили, а отяготили наказание. B Азербайджане он проиграл все суды, но в Грузии суд прислушался к этим доводам и освободил его.

Есть несколько пожизненных заключенных, которым дали расстрел за бандитизм, потом смягчили до ПЛС. Но в действующем УК за бандитизм больше 15 лет уже не дают, а у нас оставили ПЛС, т.е. наказали в нарушение закона.

Есть и другой момент, связанный с пересмотром верхнего предела санкции по некоторым преступлениям. Так, за убийство уже осуждают максимум на 20 лет или на ПЛС. Раньше, как я сказал, этот альтернативный срок был 15 лет. Понятно, что судьи, которые дали ПЛС, сделали это, потому что посчитали 15 лет слишком малым сроком. Но, если бы в то время была возможность дать срок в 16-20 лет, может, они выбрали бы эту альтернативу?

B данном случае, мы имеем дело с ситуацией, когда изменение законодательства могло бы смягчить положение осужденного, и потому такому закону можно дать обратную силу, применить ретроактивно. Для этого необходимо обратиться в суд, который вынес приговор. Хотя, разумеется, это не гарантирует, что приговор будет изменен.

- Оппозиционные заключенные сообщают об избиениях. Руководство Минюста отрицает. Как в реальности?

- B этом для меня лично нет ничего удивительного. Одно из ключевых правил бюрократии (в том числе нашей), это "без бумажки мы букашки". То есть, даже если на виду у тысяч свидетелей будет избит человек, но это не будет должным образом задокументировано, то этого события как бы и "не было". Если человека избили, но он официально не пожаловался, то избиения "не было". Если он пожаловался, но потом отозвал свою жалобу, то события "не было". Если не отозвал, но официальная проверка не зафиксировала следов избиения, то события тоже "не было".

Конечно, не за каждым сигналом стоит факт. Но документирование случаев применения спецсредств, а также обязанность дознания по делам о пытках, избиениях, смертях заключенных лежит на начальнике учреждения. Понятно, что он лицо заинтересованное и в общем случае сделает все, чтобы замять дело.

Эффективность такой тактики самообороны подтверждается тем, что за 17 лет после введения в УК наказания за пытки, ни один (!) случай пыток не подтвердился. Bместе с тем, ЕСПЧ и ООН уже вынесли несколько решений, где нашли нарушение соответствующих статей 2 (право на жизнь) и 3 (запрет пыток) Европейской Конвенции по правам человека. Последний пример - решение ЕСПЧ по делу "Бабаева против Азербайджана" (о смерти заключенного после избиений в колонии №14).

B законе применение физической силы, в принципе, не запрещено. Но применение "спецсредств" ограничено лишь конкретными конфликтными ситуациями (активное сопротивление, бунт и т.п.). Оно должно документироваться, рапорт должен быть отправлен районному прокурору для проверки целесообразности и соразмерности их применения. Немаловажно, что заключенный имеет право обжаловать применение к нему дубинки в суде. Нарушение любого из этих пунктов делает избиение незаконным.

Для тех, кто решил жаловаться до конца, очень важно понять механику жалоб в тех случаях, когда отрицается сам факт избиения. Нужно не посылать по 50 телеграмм главе государства и всем-всем-всем до президентского шофера включительно, а нанять адвоката, потому что здоровье и жизнь человека дороже потраченных денег. Мать в тюрьму пустят только в день свидания, а адвоката не имеют права не пустить, если у него правильно оформлены полномочия. Если не пустят - пишите жалобу в суд на неправомерные действия администрации. Чем больше зафиксировано неправомерных действий, тем больше вероятность, что они покрывают что-то незаконное. После прохождения всех инстанций жалуйтесь в ЕСПЧ. Прецеденты уже есть.

http://www.contact.az/ext/news/2017/7/free/Interview/ru/64244.htm