Пятый корпус: "Пятизвездочный отель" (3)

«С потолка камеры постоянно капало, как в парной бане»

Скрипнула закрываемая дверь, с лязгом защелкнулись замки. Смертник шагнул через порог и остановился в шаге от двери. Душу охватило пугающее, настороженное чувство, которое усугублялось тем, что после относительного светлого коридора камеру было почти невозможно разглядеть.

Она освещалась лампочкой примерно в 60 ватт, спрятанной за решеткой в маленьком вентиляционном окошке над дверью и бросавшей узкий луч тусклого света куда-то на потолок и стенку выше верхнего этажа «шконки». Лишь корпусные «буржуи» и «демагоги» удостаивались лампочки в 150 ватт, но из-за расположения лампы освещение и там не было нормальным.  В результате заключенные годами портили себе глаза.

Окно камеры изначально не были предназначено для освещения. Расположенное на высоте примерно 2 м (на 15-20 см выше верхней «шконки»), оно было закрыто решеткой из металлических угольников, поверх которой была натянута кроватная сетка. Глубже располагался еще один ряд решетки, к которой болтами был прикреплен «намордник» – металлическая коробка с жалюзи. Естественно, что вся эта конструкция могла пропустить лишь воздух, но не свет.

…Из полутьмы постепенно проступила двухэтажная «шконка». Трое примостились на верхнем ярусе, еще двое сидели на нижних нарах, шестой заключенный сидел слева от двери на железном столе. Вошедшего молча рассматривали шесть пар глаз – глубоко заинтересованных, возбужденных. Но не было ни одного злого или свирепого взгляда.

Обведя взглядом свое последнее обиталище, новичок отметил чрезвычайно малые размеры камеры – всего 2 х 2,5 метра, меньше квадратного метра на душу. Уже потом его просветили, что первоначально такие камеры были спланированы как одиночки. Потом к нарам нарастили второй ярус. Но даже и для 1-2 человек камера была тесноватой, учитывая отсутствие прогулок. Но не семеро же на таком пятачке?!

…Позже тем же вопросом задавался следователь Сабаильской районной прокуратуры, проводивший в январе 1995 г. дознание по случаю смерти в камере №121. На глазах изумленного следователя, из крохотной камеры сначала вынесли труп, затем один за одним вышли шестеро сокамерников погибшего! Зайдя в камеру для осмотра условий, следователь вскоре вышел и обратился к старшине с тем же недоуменным вопросом, что и наш новичок.

Был и другой «любопытный» - сотрудник прокуратуры, которому поручили разбирать жалобу родственников жертвы убийства о том, что мол, преступник, которого почему-то не казнят, сидит в комфортных условиях. Ознакомившись с жалобой, смертник пригласил прокурора самому осмотреть его камеру. Заглянув в нее, озадаченный прокурор не нашел слов и, лишь смущенно извинившись перед смертником, поскорее ретировался…

На этой левой стороне коридора, если не считать переделанную из туалета камеру-«петушатник» №133, все камеры были «малогабаритными». Одни немного больше, другие поменьше, где-то нары стояли вдоль, где-то – поперек.

...В этой же камере, куда поместили новичка, нары шириной примерно 80 см занимали пространство вдоль противоположной входу стены. Остаток занимал расположенный слева высокий стол площадью примерно 70 х 80 см, а также «север».

Странная конструкция «севера», как называют туалет заключенные, на секунду привлекла внимание новичка. Каменное возвышение высотой примерно 30 см, такого же размера, что и стол, с конической дырой – «очком» посредине. Умывальника нет – лишь короткий патрубок с надетым на него куском резинового шланга сантиметров 20 длиною. «Не «за падло» ли им умываться и пить воду оттуда же, где подмываются и промывают туалет?» - отметил для себя смертник, решив выяснить это позднее у сокамерников. Ведь, не зная местных «поняток», легко попасть в сложное положение.

Пить воду из этого «крана» действительно когда-то считалось «за падло». Но это были благодатные времена до побега 1994 г. Корпус смертников хорошо «грели», и за мзду надзиратели охотно приносили кипяченой воды для питья, кипяток для чая… Потом все резко изменилось, и даже вода из этого «крана», открываемая дважды в сутки на полчаса, стала роскошью. Так что пришлось убрать запрет на потребление воды из туалетного патрубка…

 «Так что же все-таки в «севере» странного? Ах да, ведь он впритык к «шконке» и нет никакой перегородки, какие обычно бывают в других корпусах. Хотя, вон и простыня висит на стене – один конец закреплен за гвоздик, другой, наверное, цепляют за «кормушку» или дверную щель…»

 Заключенный, озираясь по сторонам, топтался на пятачке 1,2 х 1,2 м перед дверью – единственном свободном месте в камере. Пауза затягивалась. Наконец, с нижних нар послышалось дружелюбное приглашение: «Проходи, братишка! В ногах правды нет, садись с нами рядом, познакомимся».

 Проведший долгое время в следственном корпусе заключенный знал, что простое на первый взгляд приглашение имело скрытый подтекст, и что от его правильного ответа на это приглашение зависело его будущее. Например, если бы он был «обиженником», то это был тот единственный момент, когда можно было честно сообщить об этом без особых для себя последствий. «Обиженник» не мог бы сесть рядом с другими на «шконку» – его место было на «севере» или под нижней шконкой. Знали это и остальные заключенные и поэтому испытующе смотрели на новичка.

К счастью для себя, он не имел «грехов» и поэтому смог с чистой совестью отрапортовать об этом «хате». В ответ лица сокамерников расплылись в улыбках.

В тот день новичок перезнакомился со всеми сокамерниками. Они были азербайджанцами, из различных уголков страны. Все сидели за убийство, почти все - по первому разу. Исключением был некий Исмаил из Сальян, у которого это была уже вторая судимость. Первый раз он отсидел 14 лет и был самым старым по возрасту (за 40 лет). За ним водилось странное в глазах сокамерников «хобби» – в тюрьме он стал набожным и молился. За это над ним посмеивались, но не зло. Впоследствии, уже в Гобустанской тюрьме, Аллах услышал его молитвы об избавлении и прибрал его, и он умер от туберкулеза в 1999 г.

Тот день для сокамерников был первым счастливым днем за много месяцев отсидки. Свежий человек скрупулезно, терпеливо и с удовольствием отвечал на многочисленные вопросы истосковавшихся по информации заключенных. Это уже после, весной 1997 г., новая тюремная инструкция позволит им вновь слушать карманные радиоприемники, чего они были лишены уже три года. А тогда не было ни радио, ни газет, и каждый новичок был для них живым источником новостей. Да и большое количество людей в камере, как ни парадоксально, имело и положительную сторону – у каждого были свои истории, и было гораздо интереснее проводить время и труднее надоесть друг другу, чем впоследствии, когда они уже сидели попарно в Гобустане.

Так продолжалось целую неделю, за которую смертник познакомился с сокамерниками поближе и понемногу мучительно втягивался в новую для себя жизнь. Тесное пространство камеры сковывало, к тому же, в отличие от других корпусов тюрьмы, здесь не было прогулок.

«Кормушку» - окошко в двери, которое давало дополнительный приток воздуха, почти не открывали – в основном только на время кормления, когда на нее выставлялись миски и кружки, наполняемые заключенным-«баландёром». Из-за этого воздух в камере был донельзя спертый и к тому же влажный.

Лишь жарким летом-осенью 1994-го года начальник тюрьмы ввиду переполненности камер распорядился на свой страх и риск открыть «кормушки». До и после этого благословенного времени «кормушки» были закрыты.

Общение через открытую «кормушку» было почти единственным способом обмена информацией и передачи запрещенных вещей. Поэтому они закрывались на стандартный замок, который открывался общим для всех камер ключом. Другим стандартным ключом отпирались замки дверей камер. Для подстраховки существовали еще и электрические замки, которые открывались с пульта за пределами корпуса.

Сразу же после раздачи пищи «кормушки» запирались, и ключи сдавались старшине, а вечером, по окончании рабочего дня – отдавались дежурному помощнику начальника тюрьмы (ДПНК. Однако старые, опытные надзиратели умудрялись открывать замки кормушек даже гвоздями. Поэтому в августе 1996 г., после прибытия в корпус «политических», решили навесить на кормушки еще и висячие замки. Правда, заключенные тоже хитрили. Иногда по их просьбе прямо в замочной скважине «случайно» ломались ключи, и тогда кормушка оставалась без висячего замка, закрытой лишь на простой замок.

Свою долю в букет запахов в камере вносил и «север». Когда им кто-то пользовался, из-за тошнотворных запахов заключенным порой приходилось спрыгивать с верхней «шконки». Смесь влажного воздуха с сигаретным дымом, запахами пота, испражнений, влажной одежды представлял, по выражению одного из свидетелей той поры, «невыносимый, омерзительный, никак неописуемый запах! Перед этим смрадом, вонь разлагающихся трупов в морге и самый вонючий человеческий кал – ничто, цветочный аромат».

В камере заключенные мыли и свои застиранные полосатые «спецовки». Здесь вся одежда была полосатой – шапки, спецовки, в лучшие времена - стеганые зимние бушлаты и такие же ватные штаны. Срок носки «спецовки» был всего один год, но строго соблюдался он лишь при легендарном старшине Саладдине (имя изменено), которого наш герой уже не застал. После побега раздаваемые спецовки были уже ношеными, быстро приходили в негодность, но не заменялись. Постиранное белье развешивалось для просушки в камере на веревке, которая к тому же не была положена – кто-то мог на ней повеситься или попробовать задушить ею надзирателя. Поэтому временами старшина брался наводить порядок и за бельевую веревку вполне мог «посчитать кости» заключенным.

С потолка камеры, где конденсировалась влага, постоянно, даже зимой капало, как в парной бане. Из-за этого пол, матрасы, подушки, постельное белье постоянно были сырыми.

При этом зимой в камере отнюдь не было тепло. Холодный воздух пронимал через тонкую спецовку до костей, не очень помогали от холода и тонкие одеяла. Правда, временами окно разрешали перекрывать полиэтиленовой пленкой (стекла в окнах были запрещены из соображений безопасности), но тогда уже нечем было дышать. А временами посреди зимы запрещали и пленку.

Несколько улучшилось положение, когда в 1997 г. начальник тюрьмы Дамир Байрамов разрешил установить на вентиляционном окне каждой камеры по небольшому вентилятору. Установили вентиляторы и в коридоре. Но все рано из-за страшной скученности воздух, особенно летом, был спертым.

В летнюю жару заключенные сильно потели. А мыться приходилось либо мокрым полотенцем, либо холодной водой из кружки, в «севере» за занавеской. При этом, по тюремным традициям, сокамерники не должны были видеть интимных частей тела. Воду для таких процедур иногда без очереди открывали из коридора надзиратели, если, конечно, у них был в камере земляк или же им хорошо платили. Правда, впоследствии  водопровод подключили к котельной и после этого иногда зимой в обычные трубы подавали и горячую воду. Тогда можно было устроить себя «праздник жизни», «баньку». Ради этого мирились даже с тем, что после «бани» со стен и потолка часа три капала влага.

Той же горячей водой в такие дни заваривали и чай. В принципе, можно было бы вскипятить воду и в кружке, но для этого нужны были «дрова». На газете, вате из матраса, тряпках, других горючих материалах готовился кипяток, а сухой чай распределялся по камерам из «общака».

Лампа в камере горела день и ночь. Ночью она мешала спать, приходилось накрываться одеялом с головой. Днем же ее света было явно недостаточно, чтобы нормально читать. Это приводило к порче зрения.

Не случайно, когда смертную казнь отменили, и после перевода большинства смертников в Гобустанскую тюрьму заключенные в пятом корпусе стали содержаться в камерах попарно (вместо 7-8 человек), бывший смертник, политзек Альакрам Гумматов не без ехидства назвал свою 126-ю камеру «пятизвездочным отелем». Наверное, такой же роскошью бывшим смертникам на первых порах казались и камеры в Гобустане…

http://impulsqazeti.az/index.php/k2-dzomponent/featured-post/item/227-e-e

Продолжение:
Пятый корпус: Старшина (4)
http://eldarzeynalov.blogspot.com/2014/12/4.html