«Наши глаза все время на дороге. Мы не закрываем двери» — как на Кавказе до сих пор ждут тех, кто не вернулся с войны
10 Ноября 2019 14:51
Спартак Григорян приехал с передовой проведать семью 6 января 1994 года.
Это было в самый кровавый период Карабахской войны.
«Он не успел даже помыться — вызвали снова, — рассказывает мама, Вера Григорян. — Дочка хотела почистить ему ботинки. Он сказал: „Не нужно, я тороплюсь“. Я сказала ему: „Подожди. Может, в последний раз“».
Спартак служил в одной из самых горячих точек, в Физулинском районе Азербайджана. Армянская сторона наступала, но несла огромные потери. Каждое утро мамы бойцов отправлялись к штабу в Степанакерте, столице самопровозглашенной Нагорно-карабахской республики, читать списки раненых и убитых. 16 января Вера едва могла дождаться утра.
«Мы не спали всю ночь, — вспоминает она. — К утру меня трясло. Когда рассвело, мы с мужем пошли в штаб. Муж сказал: „Возьмите меня на передовую. Там мой единственный сын“. В штабе спросили: „Кто ваш сын?“ Когда мы назвали имя, там переглянулись. Нас с мужем обняли, провели домой, сказали: „Когда Спартак вернется, тогда тебя возьмем“».
Спартак не вернулся. Родители ищут его до сих пор.
Выгодный бизнес
«Вам будет интересно. Очень типичный случай». В своем кабинете в Тбилиси Паата Закареишвили протягивает исписанный от руки лист. 1994 год. Родственники ищут армянского парня по имени Роман. К Закареишвили, который до 1997 года пять лет возглавлял в Грузии комиссию по поиску пропавших без вести, часто обращались с такими письмами.
Дома у родственников в Тбилиси брат Романа познакомился с грузинским бизнесменом, который вел дела с азербайджанцами, говорилось в письме. Пообещав помощь в поиске пропавшего без вести парня, он попросил за это $6 тысяч.
Марнеульский муниципалитет Грузии населяют в основном азербайджанцы. Район выходит сразу и к грузино-азербайджанской, и к грузино-армянской границам. Один из пограничных пунктов пропуска — село Садахло под Арменией. До середины 2000-х здесь работал один из двух крупнейших в регионе международных рынков.
Здесь же заключались сделки по поиску, покупке и продаже пленных.
Убитых горем родственников поджидали банды мошенников. В 1990-е это была целая индустрия: в 1991-1994 годах только на территории трех южнокавказских республик прошло три кровавых вооруженных конфликта.
«Почти перед каждой семьей, которая была занята поиском, рано или поздно обязательно объявлялся кто-то, кто говорил: „Я его видел“, — говорит правозащитник из Азербайджана Эльдар Зейналов. — Родственники приходили и говорили: „Ищу сына“. „А как его зовут? А сколько ему лет? А рост какой? А цвет волос какой? Ну, мать, ты не переживай, поищем, я знаю два-три места“. „А, точно, видел его! Хотел сфотографировать — не дали, сволочи! Над ним так издеваются, камни он таскает. Хочешь, я его на легкую работу переведу? Дай мне немножко денег“. И так будет доить, пока не исчезнет».
Часто преступники сами выходили на семьи пропавших без вести. Некоторые, чтобы звучать убедительно, собирали предварительно досье на пропавшего. Очень часто семья, чей сын попал в плен или пропал без вести, брала к себе бойца со стороны противника, находила его родителей и просила разыскать ее сына, чтоб произвести обмен.
Самое ужасное происходило, когда семья, которая удерживала пленного для обмена, узнавала, что сын погиб. Односельчане могли потребовать «вражеского» солдата для расправы. Следы многих пропавших без вести теряются именно в селах, где их удерживали в семьях. Бывали случаи, когда человек был жив, но семье передавали информацию, что он погиб. Пытаясь выкупить хотя бы тело, семья получала тело. Иногда еще теплое.
«Я знаю о таких вещах, о которых я просто не рассказываю. Потому что это так грязно, что лучше, чтобы люди не знали и не говорили об этом», — отмечает Вардан Арутюнян, советский диссидент, занимавшийся поиском и обменом пленных и заложников в начале 1990-х.
Небескорыстный помощник в поиске Романа якобы встретился в Садахло с неким азербайджанцем, который утверждал, что видел парня. Его история казалась родственникам убедительной, потому что, помимо поверхностной информации о Романе, он достоверно рассказал об еще одном пропавшем.
Вскоре выяснилось, что история об азербайджанском свидетеле — постановка, а грузинский посредник просто запутался в долгах и остро нуждался в деньгах. Деньги семье вернули после вмешательства спецслужб Грузии и Армении. Но родственники так и не поверили в подлог.
В конце письма они сообщали, что бежавший из азербайджанского плена армянин видел Романа на каком-то острове, где его держали вместе с одиннадцатью другими армянскими пленными.
По всему южному Кавказу таким образом расползались слухи о тайных лагерях, где бойцов, которые считались в своих странах пропавшими без вести, содержали как рабов. Некоторые распространители таких слухов утверждали, что видели эти лагеря лично.
По последним следам
Последний «нулевой» обмен пленными между Грузией и Абхазией прошел в конце 1993 года, между Арменией и Азербайджаном — в 1995-м. После этого во всех трех странах не осталось официально удерживаемых пленных. Некоторые, однако, еще находились в частных руках. И в камерах смертников.
Супруги Залиха Тагирова и Эльдар Зейналов специализируются на мониторинге тюрем. Они рассказывают, что во второй половине 1990-х в азербайджанских пенитенциарных учреждениях, особенно — в переполненных камерах смертников, люди стали массово умирать от туберкулеза. Властям пришлось принять меры. Доступ в тюрьмы получили международные организации.
«Когда казалось, что уже всех освободили, выяснилось, что армяне сидят в корпусе смертников в Баиловской тюрьме, — вспоминает Зейналов. — Власти уперлись, что это уголовники, а не военнопленные. В январе 1999 года в Гобустанской тюрьме был бунт и повстанцы хотели использовать армян в качестве живого щита. Когда пошли вести об этом событии, минюст сказал, что он больше не будет связываться с пленными и министерство национальной безопасности вынуждено было взять их к себе».
По завершении боевых действий во всех трех южнокавказских республиках и на отколовшихся территориях власти начали вводить жесткие меры по отношению к семьям, которые продолжали удерживать пленных, все еще рассчитывая на обмен или требуя выкуп. Найденных таким образом пленных обменивали или просто передавали на родину.
«В январе 1997 года я вывел последнего человека, о котором было точно известно, что он живой. Вся остальная информация у меня на руках была липовой», — говорит Паата Закареишвили, который оставил комиссию по поиску пропавших без вести в 1997 году, понимая, что больше никого не сможет найти. «По моему опыту, если от человека нет вестей два-три года — он не живой».
В 1998 году на южном Кавказе начала работать Международная рабочая группа по освобождению пленных и поиску без вести пропавших и заложников в зоне Карабахского конфликта, в которую вошел Закареишвили. Даже несмотря на заключенные перемирия, стычки продолжались и люди продолжали погибать и попадать в плен.
Группа стала также принимать информацию от родственников тех, кто пропал без вести. С ней участники группы отправлялись на поиски в последние определенные места пребывания пропавших. Они получали, в частности, разрешения сторон на посещение Нагорного Карабаха, доступ в который азербайджанцам фактически закрыт.
«Мы приезжали и опрашивали людей. Выяснилось, например, что в 1991 году пропавшего солдата держали в семье, сын которой находился в плену. Потом стало известно, что сына убили, пленного кто-то купил или забрал и о его судьбе здесь ничего больше не знают. Бывало, что родители получали информацию о смерти сына и в селе требовали, чтобы им выдали азербайджанца, и в двух местах пленных убили и сожгли. Но в основном информация от родителей была необоснованная. Кто-то где-то кого-то видел, кто-то что-то кому-то сказал», — рассказывает Аваз Гасанов, координатор Международной рабочей группы от Азербайджана.
Рынок в Садахло, где, как считалось, процветала контрабанда, президент Грузии Михаил Саакашвили закрыл в середине 2000-х. Но гонцы с невнятными вестями о давно пропавших прибывают по сей день. Близкий родственник Вардана Арутюняна тоже пропал во время Карабахской войны. Вместе с ним пропали еще порядка 30 бойцов. Вардан предполагает, что они попали в руки к уголовникам, которых было немало среди бойцов с обеих сторон, и над ними просто расправились. «Родители до сих пор их ищут. И, представьте себе, до сих пор поступают какие-то слухи: то что могилу нашли, то что они живые», — говорит он.
Азербайджанская сторона даже на международных площадках продолжает утверждать, что в Армении и Нагорном Карабахе удерживаются сотни пленных. Родителям давали доступ в местные тюрьмы для проверки, но у тех осталось подозрение, что к их приезду пленных спрятали.
В Азербайджане членам Международной рабочей группы пришлось ехать на карьер, где, как утверждали некоторые родители с армянской стороны, их сыновей держали в качестве рабов. Азербайджанские рабочие в карьере сказали, что если бы туда привели армян, их бы убили, потому что работы не хватает даже местным. Затем стали распространяться слухи, что Азербайджан передал пленных Турции.
«В Стамбуле были наши торговцы. Они видели на кирпичном заводе бородатых мужчин. В это время один из них заговорил на карабахском армянском. Торговцы спросили: „Вы кто?“ Они ответили: „Мы пленные, нас привезли из Баку“. Я была в Стамбуле в 2006 году. Там есть одно здание, в котором, как нам сказали, содержат 85 военнопленных. Я ходила возле этого здания, гладила его стены: может быть, в этом здании мой сын», — рассказывает Вера Григорян.
Офис Международного Комитета Красного Креста в Баку пишет о более чем 4,5 тысячах пропавших без вести в Армении и Азербайджане. Во всем регионе, включая Грузию с двумя самопровозглашенными республиками на ее территории, пропавших — около 7,5 тысяч.
«Время от времени появляются слухи или заявления об удерживаемых людях, иногда предполагается, что их прячут. МККК принимает такие заявления всерьез и запрашивает более подробную информацию, однако до сих пор нам не было предоставлено никаких конкретных данных для подкрепления таких заявлений. МККК на личном опыте убеждается, насколько такие заявления вредят семьям, заставляя их думать, что, возможно, это их родные живы где-то и страдают», — говорится в письменном ответе азербайджанского офиса МККК на мои вопросы, где также отмечается, что, регулярно посещая тюрьмы, МККК не встречает там никого, кто удерживался бы с 1990-х.
Мои собеседники в Грузии, Армении и Азербайджане говорят, что после 1999 года в регионе не было найдено ни одного живого человека из числа пропавших в период активных боевых действий.
В ожидании прогресса
Константин Андриадзе ушел добровольцем на войну 22 сентября 1992 года. 5 октября он пропал в районе Гагры в Абхазии. «Там везде лес. Шли такие бои, что они уже не видели друг друга. Говорят, что у него была рация и его просили ее сохранить, и что четыре человека вместе с Котиком выходили из боя. Но куда, я не знаю», — говорит его мама Нинели Андриадзе. Как рассказывает она, в местах боев нашли телогрейку, в которую был одет Котэ. Вместе с ним в Гагрском районе пропали еще 124 грузинских бойца.
Сразу после войны в Армении, Грузии, Азербайджане и в самопровозглашенных республиках на территориях двух последних сформировались организации родителей пропавших без вести бойцов. Каждая наладила сотрудничество с организацией с противоположной стороны для обмена информацией. Нинели Андриадзе совозглавляет такую организацию в Грузии. Она называется «Ожидание». Как и многие другие родители, Нинели не верит, что ее сын погиб.
Нинели Андриадзе в Музее пропавших без вести в Тбилиси. В книгах — имена и фото пропавших с грузинской и абхазской стороны, фото
Нинели Андриадзе в Музее пропавших без вести в Тбилиси. В книгах — имена и фото пропавших с грузинской и абхазской стороны
Во время войны и после абхазская сторона давала доступ на контролируемую ею территорию некоторым грузинам, в том числе родителям пропавших и Паате Закареишвили. Кроме того, в комиссию Закареишвили поступали заявления от свидетелей или участников военных событий. «Улица Бараташвили, ..., на левой стороне — разрушенный дом. Во дворе есть колодец, недалеко от него похоронен высокопоставленный военный. Н... Г... 4 марта 1996 года», — зачитывает он одну из своих заметок на основе такого заявления.
«Я мог взять с собой двух-трех человек, обычно — старых мужчин, которых точно не могли заподозрить в том, что они воевали, и мы искали тела. Представьте себе, опустошенная деревня, после этнической чистки, свиньи и собаки едят трупы. Я отгонял их, но людей было уже не описать, просто обглоданные черепа. Я только считал количество трупов и, если находил что-то в карманах, производил опись, затем хоронил и делал пометку, что в таком-то месте похоронены столько-то человек», — рассказывает Закареишвили.
Сейчас весь его огромный архив, как и информация, которую собрали родители пропавших без вести, в распоряжении Красного Креста.
МККК в течених трех лет создавал в регионе базу данных о пропавших без вести: физические и медицинские характеристики, информация о месте и обстоятельствах исчезновения. Затем у родственников взяли образцы ДНК.
Следующим этапом должна быть эксгумация тел в установленных местах захоронений. Пока она идет только в Грузии, где правительство склонилось к сотрудничеству с абхазской стороной. Около 200 человек уже были опознаны и переданы родным. ДНК экспертизу проводят в Грузии и Хорватии. Нинели Андриадзе говорит, что ее результаты ни у кого не вызывают сомнений.
В Азербайджане сбор образцов ДНК продолжается, но процесс эксгумации будет, вероятно, тормозиться отказом официального Баку от какого-либо взаимодействия с непризнанной Нагорно-карабахской республикой. Боевые действия велись на ее территории и на территории окружающих ее районов Азербайджана. Большей частью они остаются оккупированными. Провести там эксгумацию и перезахоронить тела в другой части страны, где живут родственники погибших, для азербайджанских властей равнозначно признанию независимости Карабаха и официальному отказу от этих территорий.
Пропавшими без вести в Азербайджане официально считаются 3888 человек. Относительно многих из тех, кого Баку включает в число пропавших, у армянской стороны есть достоверные данные о гибели. Вера Григорян говорит, что сама находила трупы с документами.
Финал с троеточием
Фотограф Герман Авакян делал в Армении и Нагорном Карабахе серию портретов матерей, которые уже двадцать лет ждали сыновей с войны.
«В Капане я зашел к одной женщине, она мне говорит: „Я тебя во сне видела. Я знала, что ты придешь. Ты принес новость?“. Я говорю: „Нет...“, — рассказывает он. — Понимаете, это значит, что до меня к ней никто не приходил».
Неизвестность, замкнутость в своем горе и робкая надежда уже четверть века держат в плену самих родственников тех, кто пропал без вести. Это плен мучительного ожидания. «Наши глаза все время на дороге. Мы не закрываем двери. Мы постоянно ждем», — говорит Вера Григорян, добавляя, что счастливы те, у кого есть хотя бы могила.
Нинели Андриадзе рассказывает, что ее покойный муж тоже мечтал увидеть пусть могилу Котэ, если не его самого. «Мне не жаль себя, мне жаль моего сына», — говорит она, когда я решаюсь спросить, готова ли она принять положительные результаты ДНК-экспертизы.
На кладбище Дигоми в Тбилиси подготовлены места для новых эксгумированных и опознанных тел. Нинели Андриадзе заведует здесь же Музеем пропавших без вести, который создали родственники.
Такой же музей есть у Веры Григорян в Степанакерте. Она приходит туда, как на работу, каждый день, громко здоровается с портретами пропавших парней и просит потерпеть тех из них, кто страдает в плену.
Материал подготовлен в рамках проекта «Giving Voice, Driving Change — from the Borderland to the Steppes» при поддержке Института освещения войны и мира (IWPR). Выводы и заключения, выраженные в этой публикации, принадлежат ее автору и не обязательно отражают официальную политику или позицию IWPR.
Автор: Юлия Абибок
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.