Пятый корпус: Общаковые войны: Физули и Рамиз (13)

Эльдар Зейналов

ФИЗУЛИ ИЗ САБИРАБАДА

В начале 1990-х в корпусе смертников старались уважать «понятки». Однако в случае с неким Физули из Сабирабада порядок назначения «общака» был нарушен.

Вначале Физули из камеры №127 вполне устраивал заключенных корпуса в качестве «общака». Несмотря на свою молодость, он был очень уважаемым в уголовном мире, что неоднократно подтверждалось рассылаемыми по камерам «ксивами» от «старших братьев». В свою очередь, он регулярно оповещал «братьев» о положении в корпусе и потребностях заключенных, вел себя «как настоящий старейшина».

В ответ 1-2 раза в неделю (в праздники – даже 3 раза) в корпус поступал «воровской грев», который приносил в мешке старшина Саладдин (имя изменено) и сдавал Физули. Обычно там были чай, сахар, конфеты, галеты, сигареты, деньги. Часто для неимущих или не посещаемых близкими заключенных вкладывалась нижняя одежда и хозяйственное мыло. По праздникам присылалось особое праздничное угощение («байрамлыг»). Физули проверял по «сопроводиловке» комплектность содержимого и писал ответную «ксиву», в которой передавались приветы от заключенных пятого корпуса и отмечались пропажи, если такое случалось.

Из «грева» особый пай выделялся уголовным авторитетам, остальное же поровну делилось между заключенными. Разносить «грев» по камерам приходилось надзирателям, но они и не были против – все, от старшины до контролеров, получали за это свое вознаграждение («ширинлик»).

Был 1991 г., заключенные размещались по 1-2 в двухместных камерах, не было конфликтов с применением силы, разве что временами у кого-то не выдерживали нервы и он начинал ругаться с товарищами через «кормушку». Обычно такие споры удавалось разбирать «общаку» без особого ущерба для атмосферы взаимной терпимости.

Положение начало меняться в худшую сторону, когда камеры начали «уплотнять» с поступлением новых заключенных – в том же 1991 г. их поступило 18, год спустя – еще 27. В этот период из 128-й камеры к общаку Физули перевели другого заключенного – «Лязги (лезгина) Фуада». Сел он за «убийство чести»: после очередной отсидки выяснил, что его жена на пару с его же сестрой в его отсутствие «загуляли», и зарезал обеих. Он тоже был авторитетен в уголовном мире, и ему постоянно передавались приветы от «братьев».

Одно было плохо – Фуад был закоренелым наркоманом и, приняв свою дозу, ради шутки («прикола») подходил к кормушке и начинал высмеивать других заключенных. Со временем он стал «прикалываться» все более зло, провоцируя конфликты между заключенными и получая от этого особое удовольствие. В уголовной среде таких заключенных называют «мутилами» или «мутильщиками».

Добраться до Фуада жертвам его «приколов» было невозможно, так как они сидели по разным камерам. Но в дело не вмешивался и «общак», который отвечал за «положение» в корпусе. Более того, он фактически взял его под свою защиту, отказываясь выгнать Фуада из своей камеры и постоянно доказывая, что Фуад авторитетен в уголовном мире и поэтому должен сидеть в «общаковой хате».

На деле «общак» в результате дружбы с Фуадом хорошо «грелся». Брат последнего, армейский офицер, пользуясь своими связями в тогдашнем руководстве Народного Фронта Азербайджана, каждое воскресенье присылал Фуаду полиэтиленовый пакет с едой и спичечный коробок с анашой, к которой был неравнодушен и «общак».

Немаловажно было и то, что брат Фуада «пробивал» в верхах замену смертного приговора на срок обоим сокамерникам. В конце концов, по иронии судьбы, он смог это сделать для Физули, но не для родного брата. Словом, у «общака» были веские причины не расставаться с Фуадом.

Тем временем ситуация накалилась. Количество оскорбленных «приколами» Фуада заключенных постоянно росло, а требования их к Физули положить конец «беспределу» Фуада не исполнялись. В конце концов «общаковую хату» стали ругать все, за исключением некоего Фазиля по кличке «Федя», который, будучи сам родом из Сабирабада, всегда поддерживал Физули как своего земляка. «Федя» сам любил прикалываться к сокамерникам, доводя их до открытого конфликта, после чего брал над ними верх и «обижал». 

Корпус потребовал от «общака» довести суть конфликта до «старших братьев» с тем, чтобы те выразили свое авторитетное мнение о сложившейся ситуации. Физули всячески этому противился, и тогда заключенные пошли на крайний шаг – коллективно отказались от «грева» (исключая упомянутых Физули, Фуада и Федю). Проходила неделя за неделей, «грев» накапливался, и Физули попал в критическое положение. Заключенные перешли к более радикальному требованию - «сложить положение».

Пришлось дать знать воровским авторитетам. Те порекомендовали Физули оставаться «общаком», а весь корпус призвали к примирению. Условием для такого примирения заключенные пятого корпуса поставили безусловное удаление Фуада из «общаковой хаты», а значит, из-под защиты Физули. «Общак» на это не пошел и начал исподтишка слать по тем или иным камерам записки, уговаривая их принять их долю накопившегося «грева». Расчет был на раскол «забастовщиков».

Однако корпус был уже доведен до предела. Авторитетные заключенные подготовили «ксиву» с выражением недоверия к 127-й камере и претензиями по поводу «беспредела» Фуада. «Ксиве» дали общий «прогон», т.е. пустили по всем камерам с тем, чтобы заключенные выразили свое мнение к поднятому вопросу. По сути дела, это был своеобразный референдум, результат которого был неутешительным для Физули.

Следующим шагом было «прокладывание курса» (посылка выверенной информации) за пределы пятого корпуса, через голову «общаковой хаты». Этому воспротивился уже не только «общак», но и старшина корпуса Саладдин, бывший в курсе происходящих событий. Саладдин питал большое уважение к Физули, да и получаемые им взятки тоже играли свою роль. Старшина не любил связываться по щекотливым финансовым делам с множеством людей, привык к Физули, и тот его вполне устраивал.

Так что стоило очень больших трудов доставить «ксиву» к «большим братьям». Те, наконец, прониклись серьезностью ситуации и предложили корпусу выбрать себе нового «общака» и сообщить им о результатах.

В ту пору главной целью акции протеста было не выдвижение кого-то конкретного на место Физули, а удаление его от «должности». Теперь же вопрос смены лидера встал ребром. Обстоятельства подтолкнули заключенных к решению, когда в корпус пришел очередной «грев», и Саладдин, уже проинформированный об «отставке» Физули, не знал, в какую камеру его сдать.

Пришли к мнению, что распоряжение общаком может добровольно взять на себя «чистый (хороший) парень». Под таковым в уголовной среде подразумевается заключенный без «грехов», имеющий личный авторитет ввиду знания и неукоснительного соблюдения «поняток». Как следствие, «хороший парень» не должен быть «беспредельником» – нагло игнорирующим «понятки», «быком» – драчуном, решающим все проблемы силой, «мутилой» – сбивающим других заключенных с толку и намеренно превратно толкующим «понятки», «ментом» – бывшим сотрудником правоохранительных органов, «сукой» – тайным агентом администрации, «опущенным» - пассивным гомосексуалистом, и т.д.

Однако таких в «пятом корпусе» было достаточно много, и каждый из них предлагал место «общака» другому. Вначале распоряжение общаком («обшаглыг») предложили одному из «аксакалов» пятого корпуса – Гурбанали по кличке «Курбаши» из камеры №120, главарю известной в свое время банды, в числе прочего убившей директора Хырдаланского пивзавода. Тот в свою очередь переадресовал эту честь другому уважаемому в уголовном мире и в корпусе заключенному – Ахаду из камеры №131, которого прозвали «Топал (хромой) Теймур», с намеком на историческую личность Тамерлана. Он тоже отказался, посоветовав в качестве «общака» Али из камеры №130. Предложение встретило поддержку всего корпуса, так как в 130-й камере собралась подходящая команда для «общаковой хаты». Но и тот отказался.

В конце концов Али и Ахад, посоветовавшись, сошлись на кандидатуре Рамиза (имя изменено) из камеры №123 – уголовника родом из Ленкарана. Несмотря на молодой возраст, он уже, однако, прошел воровские «университеты», отбывая наказание еще в малолетнем возрасте в воспитательно-трудовой колонии. В «пятый корпус» он попал за «правое дело» - убийство двух человек, виновных в убийстве его брата. 

Попав в корпус в разгар конфликта с Фуадом, он с первой же стычки с ним проявил недюжинный характер и дал ему публичный отпор. Корпус, прислушивавшийся к их разговору, принял сторону Рамиза и, таким образом, «пацан с характером» стихийно выделился как неформальный лидер. Да и в повседневной жизни он проявил себя с положительной стороны и завоевал уважение заключенных. Помимо прочего, в тюрьме работал его дальний родственник, а также влиятельный земляк.

Таким образом «обшаглыг» перешел к Рамизу, от чего он отказываться не стал. Заключенные «положили курс» ожидавшим ответа «старшим братьям», те, в свою очередь, «дали прогон» по всей тюрьме. Таким образом, «выборы» состоялись, и следующий «грев» сдали в 123-ю камеру.

Это решение очень скоро определило судьбу и вышеупомянутого Фуада. Когда он в очередной раз по своей привычке начал нецензурно ругаться через «кормушку», терпение Физули наконец лопнуло. Потерявший из-за Фуада место «общака», да и просто добрую репутацию как в корпусе, так и в уголовном мире, Физули от души избил сокамерника. Сначала кулаками, потом куском доски, каким-то образом оказавшимся в камере. Корпус, прислушиваясь к их конфликту, не вмешивался – Фуад уже давно стал костью поперек горла, и Физули, в принципе, делал то, чего от него долгое время добивались в бытность его «общаком».

В конце концов Фуад, не стерпев побоев, прибег к позорному для зека поступку. Он громкими криками подозвал контролера Ислама и заявил ему, что, если с ним что-либо случится, то надзиратель будет за это в ответе, и потребовал довести информацию о своем положении до начальника тюрьмы. 

Ответом на это требование был перевод Фуада в камеру №129, за которой закрепилась репутация «пресс-хаты». У Феди, привыкшего обламывать «беспредельщиков», Фуаду тоже не поздоровилось. Уже вскоре после перевода Фуада по корпусу разнеслись звуки ругани Феди. Надо полагать, что этим дело не ограничилось, так как при очередном переводе Фуада в камеру №122 тот был уже в тяжелом, практически предсмертном положении.

Физули заменили расстрел на 15 лет и увели из корпуса 12 февраля 1993 г., за день до начала серии расстрелов. Он ушел на «зону». Много лет спустя, обжегшись на следующих общаках, иные из ветеранов вспоминали о Физули: «Хороший был «общак», честный арестант. Зря его «мутильщики» сняли...»

Фуада известие об удаче Физули буквально добило, тем более, что начавшаяся серия расстрелов происходила буквально через стенку камеры №125, где он теперь сидел. Он жаловался на весь корпус, что якобы Физули его обманул, устроив подмену документов (позже кто-то даже говорил, что они были однофамильцами). Здоровье его, подорванное наркоманией и побоями, стремительно ухудшалось. В день последнего расстрела (20 февраля того же года) «лезгин Фуад» был уведен в санчасть для лечения, что само по себе было сенсацией для «пятого корпуса», где лечили прямо в камере или в старшинской комнате. Возможно, опять постарался брат. Однако через три дня пришло известие о скоропостижной смерти Фуада. Это мало кого удивило, т.к. с подачи одного из заключенных, санчасть иронически прозвали «сон часть» (от азербайджанского слова «сон» – конец)...

ЛЕНКОРАНЕЦ РАМИЗ

Рамиз же, став общаком в 1992 г., «правил» достаточно долго, до начала января 1994 г. Этот период ветераны «пятого корпуса» вспоминают ностальгически. «Положение» постоянно улучшалось. Все камеры были обеспечены самодельными электропечами из спиралей. Свидания и передачи происходили регулярно. 

В принципе, свидания и передачи всем осужденным в Баиловской тюрьме полагались раз в месяц. Однако на деле это правило для смертников соблюдалось крайне неаккуратно. При Рамизе свидания наконец получили те, кто мечтал об этом долгими месяцами. Если это были состоятельные заключенные, то со свиданий они приносили деньги, поступавшие в «общий котёл». Деньги распределялись по всем камерам. «Грев» начал поступать еженедельно, и несостоятельные или одинокие заключенные получали из него постоянную помощь, снабжаясь предметами первой необходимости. Ни у кого не было недостатка в чае и сахаре.

Однако всеобщая признательность Рамизу сыграла с ним плохую шутку. Он начал задаваться, считая себя исключительным и непогрешимым, «идеалистом» (защитником воровских «идей»). Если кто-то начинал при нем хвастаться своими собственными заслугами в уголовном мире, это его злило.

«Идеалист» иногда насаждал «понятки» буквально на пороге смерти. Вот как описывает один из таких жутких случаев смертник-очевидец:

«У содержащего в 119-ой камере Салмана Фарманова были противоречивые отношения с Рамизом, который являлся, как говорят на криминальном жаргоне, смотрителем общака. Рамиз объявил по корпусу, что Салман «фуфлошник». Обычно в уголовном мире объявляли «фуфлошником» человека, не сдержавшего данное слово или же вовремя не отдавшего карточный долг. Такого типа арестанты не участвовали в общих разговорах, им указывали на их место. Короче, эти люди становились обезличенными». 

Слово «фуфлошник» (или фуфлыжник») происходит от жаргонного «фуфло» - зад. Подразумевается, что тот, кто не может оплатить карточный долг, «играл на фуфло» и должен расплатиться своим задом, т.е. быть «опущен» (изнасилован).

Один из ветеранов, припомнив эту историю, рассказал, что Рамиз, который во время следствия находился в одном тюремном следственном корпусе с Салманом, обвинил его в том, что Салман не противодействовал «беспредельному» изнасилованию в его камере некоего конкретного заключенного. А может, и сам в этом поучаствовал. Таким образом, Рамизом был нанесен ущерб авторитету Салмана среди уголовников. Тот все отрицал.

Вскоре в камеру к Салману перевели некоего К., который, как земляк, поддерживал Рамиза. На следующее утро К. прислал в общаковую камеру записку, что якобы ночью он «опустил» Салмана. Не исключено, что это был блеф.

Не выдержав оскорблений, Салман ночью перерезал себе вены и от кровотечения потерял сознание. Лежащий на нижней койке (в 119-ой камере нары были двухярусными) арестант проснулся от капавшей на него крови и сразу вызвал помощь. Через 3 дня, после оказания ему медицинской помощи, он пришел в сознание. После этого случая Салмана перевели в 125-ю камеру, где в это время находились Николай Шурупов и Фейруз. Таким образом было принято разъединять заключенных с прерванным конфликтом («разборкой»). 

Салман не успокоился и с помощью «ног» (посланца) послал на волю просьбу найти «опущенного» заключенного и взять у него объяснение. Вскоре такая «малява» прибыла и была доведена до уголовных авторитетов. В ней однозначно говорилось о том, что в момент, когда беднягу изнасиловали, Салмана в камере не было.

Тем временем 20 февраля 1993 года подошел день исполнения приговора Салмана. Когда его вывели из камеры, которая находилась прямо у входа в расстрельный подвал, он громко окликнул Рамиза и во весь голос обрушился на него с нецензурной бранью. Разозлившись, Рамиз вызвал старшину корпуса Саладдина и сказал, что бы Салману одну пулю пустили в анальное отверстие, при этом обещав Саладдину крупную сумму денег. Из подвала была слышна пара выстрелов. 

После исполнения приговора, старшина Саладдин, открыв «кормушку» 123-й камеры, сказал Рамизу, что его просьба исполнена и последняя пуля была выпущена в Салмана сзади. Довольный Рамиз, протянув Саладдину две тысячи рублей (в 1993 году рубль был еще ценен), во весь голос крикнул: «Молодцы, идите, все вместе ешьте, пейте и кайфуйте». Это диалог слышали все заключенные, содержавшиеся в то время в корпусе. 

Напомню, что в тот день, помимо Салмана, были жестоко убиты еще двое человек, прямо в камере, что вызвало протест всего корпуса. А Рамиз дал палачам деньги на «кайф»… 

При всей бесчеловечности, жестокости этой сцены она имела свою внутреннюю логику. Ставший «общаком» Рамиз всячески старался укрепить свой авторитет и показать себя ревнителем уголовных традиций. Будучи главным толкователем «поняток», он фактически обрек Салмана на неминуемое изнасилование. Тот смог уйти от предназначенного ему «наказания», пусть даже и таким страшным путем. Обрадованный, что умирает «не опортаченным», он решил напоследок унизить «общака» и обругал его. Тот же решил отомстить любой ценой, на что указывает и характер его поручения Саладдину (пуля должна быть выпущена в «фуфло»). 

Выполнил ли Саладдин на самом деле бесчеловечный заказ «общака»? Очевидцы свидетельствуют, что старшина питал к Салману уважение и даже, вызывая из камеры на расстрел, уважительно обратился к нему «бей», т.е. «господин». Кроме того, пара выстрелов, которые произвели в Салмана, явно были обычные выстрел в затылок и контрольный. Так что не исключено, что просьба Рамиза была проигнорирована – ведь проследить за ее исполнением никто не мог, зато была возможность заработать солидную сумму денег. Как бы то ни было, диалог между Рамизом и Саладдином явно был расчитан на публику как доказательство всемогущества «общака» и неизбежности выполнения «поняток».

Свидетели рассказывают, что, войдя в роль вершителя судеб заключенных, Рамиз приобрел привычку выносить провинившимся приговоры («фетва»), в том числе смертные. Выносить смертные приговоры в корпусе смерти, будучи таким же смертником, как и все остальные, и тем самым как бы «возвысившись» до положения тех палачей, кто их охранял и расстреливал - что может быть более извращенным?..

А в другом случае Рамиз и вовсе проявил себя «беспредельщиком». В один из дней содержавшегося в его «общаковой» камере заключенного по имени Мубариз неожиданно перевели в камеру №128. Обычно такие перемещения были связаны с неразрешенными жестокими конфликтами между заключенными («разборками») и по меньшей мере должны были согласовываться с заключенными из той камеры, в которую заключенного переводили. В этом же случае Рамиз ни с кем не посоветовался. А на недоуменные вопросы отвечал, что Мубариз, мол, сам решил покинуть камеру №123.

Через несколько дней корпус привлек шум «разборки» в 128-й камере. Сидевший в ней старый авторитетный заключенный по имени Кямал подошел к кормушке и огласил сенсационную новость. По его словам, Мубариз уже два дня пытался покончить с собой, хватаясь за оголенные провода. Объясняя причину, он заявил, что в 123-й камере его, связав по рукам и ногам, изнасиловали. В этой связи Кямал-киши вызвал к «кормушке» Рамиза и дав резко негативную оценку его действиям, заявил, что тот ответит за свой «беспредел». Все были в шоке.

Уже потом кто-то говорил, что Мубариз якобы пришел в корпус «петухом» и скрывал это. Другие считали, что он заслужил изнасилование в качестве наказания за какой-то недостойный поступок, например, изнасилование с убийством. Третьи заявляли, что его никто вовсе не насиловал. Но ни у кого не было весомых оснований для таких умозаключений (а впоследствии, в 1994 г., двое из трех сокамерников Мубариза умерли). Единственное, что было известно, что парня неожиданно, без официальной причины изгнали из камеры и что тот пытался покончить с собой. Если бы он был бы разоблачен как тайный «петух», его, наоборот, ославили бы на весь корпус. Так что, скорее всего, Кямал-киши был прав. Старик взял себе за привычку трижды в день - с утра, в полдень и вечером от души ругать Рамиза. Это было началом конца «общака».

К тому моменту Рамиз своей заносчивостью и неоднозначными поступками уже успел восстановить против себя весь корпус. Чувствуя это, он начал собирать компрометирующие сведения о других «авторитетах» корпуса – своих потенциальных конкурентов, и в результате потерял и их поддержку. Перестали уважать Рамиза также надзиратели. Так что история с Мубаризом была уже последней каплей. Заключенные прервали с «общаковой хатой» всякое общение и поставили об этом в известность «старших братьев». Передаваемый из «общаковой» камеры «грев» никто не принимал, тем самым выражая неприязнь к Рамизу.

Продолжение:

Пятый корпус: Общаковые войны: Гисмят и Эльман (14)

http://eldarzeynalov.blogspot.com/2015/06/118.html