Пятый корпус: Общаковые войны: Гисмят и Эльман (14)

СУДЬБА ГИСМЯТА [1]

В конце концов «старшие братья» лишили Рамиза «обшаглыга» и, в качестве доброго совета, порекомендовали в качестве нового «общака» некоего Гисмята (имя переводится как «судьба») из камеры №118, который недавно поступил в пятый корпус из Шувелянской тюрьмы и представлялся кличками «Гена Барнаульский» и «Гена Золотой». Об этом сообщили по всему корпусу.

Рамиз, чтобы и в этом случае иметь отношение к «общаку», тайно списался с Гисмятом, и тот перевелся в 123-ю камеру. Таким образом, 123-я камера автоматически становилась «общаковой хатой», а сидевшие в ней – «смотрящими за положением», которые пользовались определенными привилегиями. Этот поступок Гисмята вызвал новую волну непонимания и недовольства, теперь уже новым «общаком». Возникли смутные подозрения в сговоре нового «общака» со старым. И вновь никто не принял грев из бывшей «общаковой хаты», и заключенные потребовали ухода Гисмята из 123-й камеры.

Наибольшую активность и принципиальность в борьбе с амбициями Рамиза проявили Д. из камеры №132 и А. из камеры №130. Они собрали «ксивы» со всего корпуса и переслали «старшим братьям» в «шпонке» - послании типа малой бандероли: «ксивы» скручиваются трубочкой и оборачиваются в полиэтиленовую пленку, которую затем оплавляют и запаивают. Это обеспечивало сохранность корреспонденции, которую заглатывают и переносят в желудке. Уже одно это показывает, насколько тяжело было вынести письмо из корпуса.

Рамиз всеми силами пытался отмстить этой паре своих недоброжелателей. Похоже, он задумал плохое и в отношении Д., используя нового «общака» Гисмята. Тот, как потом заподозрили, должен был перейти в камеру к Д. и при первой возможности его убить.

Итак, Гисмят объявил по всему корпусу, что желает перейти в камеру №132, которая станет «общаковой». Решение пришлось всем по душе, как как Д. знали как «хорошего парня». Обрадовались, что Гисмят наконец-то взялся за ум.

Д. был авторитетным заключенным, более 40 лет от роду, несколько раз судимым до появления в «пятом корпусе» в сентябре 1993 г., и хорошо знавшим «понятки». Долгие отсидки сделали его бдительным, и он быстро раскусил намерения Гисмята. В 120-ю камеру к Гурбанали ушла «ксива» с описанием ситуации, с которой затем ознакомился и А. «Авторитеты» решили следить за Гисмятом, и теперь, когда Д. спал, один из сокамерников все время бодрствовал.

Однажды А. получил от Д. «ксиву» о том, что, по его наблюдениям, действия Гисмята напоминают поведение «обиженного» и что это надо обязательно выяснить. Причем он написал это при самом Гисмяте и тот якобы не протестовал. В корпусе сидел еще один смертник, пришедший из той же Шувелянской тюрьмы – некий Азиз из камеры №125 (умер в 1995 г.), который заявил, что Гисмят был самозванцем. При своем поступлении в корпус он представил себя как «вора». Вор с именем «Лоту Гисмят» действительно существовал, и о нем понаслышке знали в «пятом корпусе»… Но в «пятом корпусе», по словам Азиза, сидел не этот авторитет, а его тезка-«обиженник», и об этом дали знать «старшим братьям».

Если так, то не исключено, что Рамиз, собиравший «компромат» на заключенных, узнал о реальной «масти» самозванца Гисмята и с самого начала шантажировал его – сначала заставив перейти в свою камеру, затем – планируя провокацию против Д. Кстати, само тесное общение заключенных 132-й камеры с «обиженником», поданное в эффектном свете, тоже могло бы стать «компроматом» против «замаранных». Не разбиравшийся в средствах Рамиз это не использовал - возможно, потому, что в таком случае и сам бы стал "опортаченным" после пребывания с Гисмятом в одной камере...

Тем временем Гисмят почувствовал, что над его головой сгущаются тучи. Однажды под предлогом приема у руководства он вышел из 132-й камеры и больше туда не возвращался. Его поместили в камеру №118. А от «старших братьев» пришел ответ, что Гисмят действительно самозванец, и ему надо указать его место на «севере». Но в 118-й камере не было такого заключенного, который был бы на это способен. Гисмят явно знал, куда сбежать...

Рассказывают, что после побега в камере №126, где он сидел некоторое время, была обнаружена довольно объемная ямка в бетоне. После обнаружения побега заключенные её сразу же замазали, но спустя несколько дней, во время техосмотра она обнаружилась. Заключенные клялись-божились, что это лишь тайник, но для тайника он был расположен нехарактерно. Скорее всего, правы были те, кто считает, что заключенные этой камеры тоже хотели сбежать, только поздно начали ковырять бетон.

По этой ли причине, или в силу какой-то другой причины, Гисмята одно время сильно били, причем всех сокамерников били в коридоре, а его внутри. Причем, зажав голову Гисмята между ног, режимник капитан Газанфар бил его по ране на позвоночнике, которая образовалась еще при аресте и никак не заживала.

Впоследствии, чтобы выжить, он проявил себя не с лучшей стороны, зарекомендовав себя «мутилой» и «стукачом», агентом своего земляка-старшины Кахина. Например, после побега, когда набрали людей в отремонтированную 132-ю камеру, через некоторое время его перевели туда же. Здесь он проявил себя не с лучшей стороны. Сначала он хотел спровоцировать Акпера (ныне покойного) к гомосексуализму. Тот резко вскочил с места и начал душить Гисмята. Заключенные их разъединили, и Гисмяту опять нечего было сказать. 

Заключенные перекрыли все возможные ходы, чтобы он не «стучал» Кахину. Во время техосмотра камеры, Гисмят лежал и не выходил в коридор, чтобы надзиратели зашли за ним в камеру, и появилась бы возможность поговорить со старшиной с глазу на глаз. Однако зеки, зная о таких трюках, заставляли его выйти в коридор. В конце концов, Кахин разозлился и избил Гисмята дубинкой, а ещё через неделю перевел его в 119-ую камеру. 

Страсти подогрел начальник режима Баиловской тюрьмы Г., который поклялся матерью, что он знает прошлое Гисмята, что он петух. 

Но в истории с «самозванством» Гисмята остается много неясностей. Например, многие были склонны не доверять свидетельству Азиза, во многих других ситуациях проявлявшего себя неискренним источником. К тому же, полагаться в таком важном вопросе на свидетельство одного человека явно не стоило.

Впоследствии всплыла и другая немаловажная деталь: выяснилось, что в Шувелянской тюрьме Азиз с Гисмятом сидели в одной камере и между ними произошла «разборка» с рукоприкладством, из которой победителем вышел Гисмят, бывший выше его ростом и обладавший атлетической фигурой. 

Причиной была страсть Азиза к попыткам побега, которые ввиду их непродуманности неизменно проваливались. Гисмят не поддержал идею Азиза сделать подкоп, и был прав. На очередном техосмотре было обнаружено разрушение бетона, и обоих сокамерников поместили в карцер. По «поняткам», Азиз не должен был подставлять сокамерника и должен был взять ответственность за свой поступок на себя. В противном случае (как и произошло), он попадал в «косяк» и совершал «грех».

По этой или какой-то иной причине, но уже в Баиловской тюрьме, в следственном корпусе, с него «получил» общетюремный «положенец», известный «авторитет» Тофиг по кличке «Аждароглу». При этом «авторитет» использовал уже редкий в то время ритуал - пометил, нанеся лезвием один шрам по щеке Азиза, сверху вниз. Так что он скрыл, что был «битым» («вурулмуш») и что вообще не имел права голоса в уголовной среде.

На закате Советской власти, Азиз получил большой срок по какому-то групповому делу, где, кстати, помимо краж, разбоев, убийства и пр., опять фигурировала попытка побега из заключения. Уже тогда ему грозила «вышка», но он умудрился свалить вину на подельника – бакинского еврея, который благодаря ему попал в «пятый корпус» и был расстрелян.

В 1993 г., когда Азизу оставалось до «звонка» чуть меньше 11 лет, он записался в «добровольцы» и был послан воевать в Карабах в числе 700 уголовников. Оттуда через неполный месяц сбежал с автоматом и таким же зеком-«добровольцем». Вдвоем они совершили 7 разбоев с оружием, за что Азиз был признан особо опасным рецидивистом и получил расстрел. Возможно, за этот «подвиг» с него и «получили».

Дело в том, что тогдашний министр внутренних дел Искендер Гамидов, впоследствии – политзаключенный, перед тем, как освободить уголовников, заручился «гарантией» со стороны воровских авторитетов, что освобожденные не разбегутся. «Добровольцев» предупредили, что в случае дезертирства или новых преступлений, с них «спросят». Одного из первых таких дезертиров, карманника из Сумгаита, говорят, сразу после поимки повесили («замочили») свои в той же Шувелянской тюрьме.

Так что, к слову говоря, свидетельства Азиза против Гисмята изначально не должны были иметь в уголовной среде какой-либо силы. А утверждения о «самозванстве» и статусе «обиженника» и вовсе не подтвердились.

Уже после этапирования в Гобустан Гисмят пользовался заметным авторитетом, особенно среди уголовников из Шемахинского региона, и никто не считал его «обиженником». Так что не исключено, что вся эта история было одноразовой провокационной акцией, чтобы свалить лидера («человек человеку волк»).

А проштрафиться перед уголовными авторитетами, которые передумали назначать его «общаком», Гисмят мог по другой причине. Дело в том, что при поступлении в корпус он расписал свой авторитет и подвиги в ярких красках, которые закономерно вызвали раздражение и ревнивый интерес. Среди них была и героическая история о том, как он пришел на разборку с противниками и броском гранаты убил двух и ранил еще нескольких. На деле же выяснилось, что у него действительно была «разборка», но посреди центрального рынка Шемахи. Брошенная им граната не причинила вреда противнику Гисмята, но зато убила и покалечила множество посторонних людей, в том числе убила женщину и, кажется, мальчика. По «строгим поняткам» это был «беспредел» и по одному этому он не должен был соглашаться на «обшаглыг», заведовать которым должен был «чистый парень»...

Не исключено даже то, что не Гисмят хотел убить сонного Д., а наоборот. Хотя Гисмят был сильнее каждого из сокамерников по отдельности, но во сне («по соннику») они могли навалиться на него все вместе. Не этим ли объясняется поспешное бегство его в другую камеру? Злые языки говорили, что в спешке он даже уронил одну тапочку и ушел, ковыляя, полубосой... В целом он продержался в роли «общака» всего около 10 дней.

После этапирования в Гобустан, Гисмят опять взялся за старое. По словам свидетелей, он «начал шлёпать языком как «идейный». Он воспользовался тем, что камеры были двухместными, и некому было дотянуться до него. И вообще, после «пресса» всем уже надоело доказывать что-то, после Баиловской бойни хотелось передышки и покоя. А Гисмят пользовался моментом, делился «гревом» и делал вид, будто душа горит к «бедолагам». Со стороны он смотрелся, как «уважительный арестант», особенно среди земляков-шемахинцев, но те, кто знали его, просто не вмешивались - у всех были свои проблемы». 

Гисмят умер от старых тюремных болезней уже в 2001 г.

ЭЛЬМАН

Опять встал вопрос, кто будет ответственным за «положение» в корпусе. Из опыта борьбы с «беспределом» Рамиза все прониклись симпатией к Д. из 132-й камеры и со всех сторон советовали ему занять это место. Аналогичное предложение пришло и от «старших братьев». Однако Д. не уступил давлению, заявив, что он «слишком стар для этого» (ему было за 40 лет) и что с этим делом лучше справится молодой.

Как видно из вышеприведенных примеров, «обшаглыг» был достаточно рискованной затеей, где в результате интриг «мутильщиков» можно было запросто потерять свой авторитет. Да и опасная для репутации «общака» ситуация «голяка», т.е. отсутствия или скудности «грева», в условиях изолированного корпуса смертников была вполне реальна. Поэтому авторитетные заключенные вроде Курбаши, Д. или Кямала киши никогда бы не согласились на этот пост. В лучшем случае они могли составить компанию «чистому пацану», закулисно руководя им и в качестве «положенцев» пользуясь своим особым паем из «грева»...

Выбор пал на некоего ленкоранца Эльмана из камеры №119, который впоследствии перебрался в камеру №130. Несмотря свою молодость, он уже побывал «общаком» первого корпуса Баиловской тюрьмы, где он сидел во время следствия, и это все знали. Он был одним из немногих, кто из принципиальных соображений (будучи к тому же земляком) до конца поддерживал Рамиза. Однако в конце концов и он убедился, что на деле Рамиз является «мутильщиком» и прикрытием «беспредела». Точку в его сомнениях поставило изнасилование Рамизом бедняги Мубариза.

От «старших братьев» вскоре пришло «добро». Однако неугомонный Рамиз и тут не успокоился. Подойдя к кормушке, он объявил на весь корпус, что якобы у Эльмана были какие-то «грехи» во время отсидки в первом корпусе тюрьмы, а посему он не должен вмешиваться в жизнь корпуса до окончания «разборки», так как для «общаглыга» необходим «чистый парень». По вечерам в коридоре «пятого корпуса» раздавались жаркие дебаты, в ходе которых одни поддерживали Рамиза, другие Эльмана. Заключенные по аналогии с волей называли эти споры «заседаниями Милли Меджлиса».

Вновь обратились к «старшим братьям», и очень быстро об Эльмане пришел положительный отзыв. Эльман был утвержден «общаком» и следующий «воровской грев» был сдан в 119-ю камеру.

Накануне Мубариз, не перенеся душевных страданий, все же смог покончить с собой. Кямал-киши, в камере у которого это произошло, очень переживал. Когда «обшаглыг» все-таки был отнят у Рамиза, он написал в 130-ю камеру свое «завещание», где с удовлетворением отмечал, что «наконец-то может спокойно покинуть этот мир». В качестве своей последней просьбы он завещал, чтобы «кровь Мубариза не осталась неотмщенной. Рамиз должен умереть!» Рамизу был фактически подписан смертный приговор, так как его поведение не оставляло никакого места для положенный в таких случаях «разборки». Многие заключенные послали Рамизу свой вызов: «До первой встречи!»

О подлинном качестве таких демонстративных «вызовов» стоит отметить, что Рамиз, на котором в Гобустане действительно поставили «крест», с тех пор неоднократно попадал в одну камеру или карцер с разными бывшими смертниками. И каждый раз переубеждал их, находя доводы в свое оправдание, так что убийцы нескольких людей пасовали перед твердым характером ленкоранца...

Несмотря на резко выросшее количество заключенных «пятого корпуса», Эльман обеспечивал порядок и исправно обеспечивал снабжение «гревом». Старшина Саладдин уже не справлялся с его перетаскиванием и привлекал к переноске мешков двух заключенных из хозяйственной обслуги («шнырей»). Отдельно вручались «сопроводиловка» и деньги. Последние позволяли вызывать для больных заключенных врачей, а также закупать лекарства и запрещенные в тюремном обиходе вещи, например, провода, электролампочки, электроспирали, наркотические таблетки, анашу. За 50 долларов предлагали даже нож с фиксатором.

В «общаковую хату» со своими нуждами мог обратиться любой заключенный, который мог рассчитывать, что получит оттуда кусок мыла, нижнюю одежду или книгу. Даже «петухи», которым в уголовном мире было отведено свое неприглядное место, могли рассчитывать на пай из «общака». Единственно, на кого единогласно «положили крест», это были заключенные из бывшей «общаковой хаты» №123. Решили, что им «воровской грев» не положен.

Что касается личных качеств Эльмана, то о них есть скупые и неоднозначные отзывы, в основном связанные с побегом. Стоит упомянуть два случая, когда благодаря его позиции чуть не погибли его товарищи.

В соседней с «общаковой хатой» камере №131 в 1994 г. все время шла «разборка» между некими Гейдаром и Акифом. Когда однажды Акиф ночью сильно порезал спящего Гейдара и тот уже терял сознание от потери крови, Эльман начал уговаривать заключенных не делать этого. Он боялся, что вызов мог бы закончиться общим обыском («шмоном»), и пришлось бы расстаться с многими вещами, незаконно хранившимися в камерах, да и обнаружить следы подготовки к побегу. Вскоре Акифа в связи с этой «разборкой» перевели в другую камеру, чего, похоже, и добивался не желавший участвовать в готовящемся побеге зек. 

Другая невероятная история связана с подготовкой побега 1 октября 1994 г., в котором Эльман принял самое активное участие. Когда вдруг перед самым побегом тяжело заболел один из сокамерников - Игорь, Эльман испугался, что тот вызовет врача и раскроется подготовка к побегу, и якобы предложил задушить его во сне (некоторые из свидетелей считают, что это был блеф, чтобы Игорь начал самолечение).

Да и во время самого побега он повел себя не лучшим образом. Заявив, что в подкопе есть еще работа на час, он первым сбежал из тюрьмы, не только обеспечив себе отрыв от остальных (те целый час ждали его сигнала), но и поставив их в опасность разоблачения, если бы за это время подкоп обнаружила внешняя охрана.

Эльмана поймали в доме его любимой. Пока вели в «пятый корпус», обрили один ус, завязали на голову женский платок и, сев на него верхом, заставили бежать по тюрьме до корпуса, куда его ввели со словами: «Невесту привели!» под исполняемую надзирателями свадебную мелодию «вагзаллы». Поместили в камеру №118. Бывший тогда старшиной Саладдин упрекал «общака» в обманутой им «дружбе». А при старшине Кахине поверженного «общака» избивали каждый день, укоряя в том, что он «убежал, оставив корпус без головы – капитан должен покидать корабль последним!»

Особенно зверски бил Эльмана «шмонщик» Валех, про которого говорили, что он с какой-то стороны является родственником Рамиза. Возможно, такой была месть бывшего «общака». От избиений Эльман сильно заболел и скончался 5 марта 1995 года. 

Доводилось слышать мнение, что «обшаглыг» после смерти Эльмана опять вернулся к Рамизу, который смотрел за ним в 1995-1998 гг. Правда, это звучит маловероятно после произошедшей с Рамизом «разборки», наложенного «креста» и в свете событий после побега, когда в корпус вообще не поступало «грева». Как выразился один бывший смертник, «с конца 1994 г. в корпусе смерти никаких «блатных» явлений как «общак», «фитва» и пр. не было. Общаком стал старшина Кахин по кличке Шариков или Маленький Чикатило». В 1995-1997 гг. «Шариков» несколько раз по праздникам организовывал небольшие «гревы». Рамиз тоже пару раз в 1995-96 гг. организовал «левый грев», в обход вездесущего старшины, но оба раза «суки» вовремя проинформировали Шарикова, и «грев» был «запалён».

Другие говорят, что вместо «общака» в 1996 г. в корпусе появился «аксакал» (старейшина) в лице политзаключенного, бывшего министра Мюзамиля Абдуллаева. За счет личных средств этого тюремного «буржуя» производился ремонт корпуса, шел «грев» в некоторые из камер, «подкармливались» старшина и надзиратели – словом, выполнялась работа «положенцев».

Третьи утверждают, что вместо единого для всего корпуса «общака» в каждой камере появились свои вожаки. Причем необязательно из числа профессиональных уголовников, но даже из «погонников». Часто такую камеру называли не по номеру, а по имени «вожака», например, «Федина хата». Обитатели камеры могли меняться, но «вожак» свою камеру не покидал. Он делал это только тогда, когда кто-то его «подсиживал» и «вожак» проигрывал в борьбе за лидерство. А методов при этом не особенно выбирали – могли задушить во сне, зарезать, покалечить. По выражению одного из бывших смертников, который сам был лидером в свое камере, «это все равно, что быть вожаком голодной волчьей стаи. Даже спать надо морда к морде, не то загрызут и съедят!»

Однако совершенно достоверно, что после побега условия содержания сильно ужесточились и «пятый корпус» стал «красным» – все проблемы заключенных решала администрация («менты»). 

[1] Игра слов: имя "Гисмят" в переводе означает "судьба".

Продолжение:

Пятый корпус: "Голубые"... (15)

http://eldarzeynalov.blogspot.com/2015/07/15.html