Пятый корпус: Старшина (4)

Эльдар Зейналов

"Старшина исчезал из корпуса на несколько дней до и после расстрелов..."

Старшина корпуса, безусловно, является повседневным вершителем судеб заключенных. Разумеется, не единоличным. Но часто именно ему доводится решать, к кому из заключенных вызвать врача, кому можно тайком от официальных инстанций передать дополнительную передачу, лекарства, деньги (которые потом перекочуют в его карман). Он разбирает конфликты заключенных и в зависимости от своих отношений с заключенным дает или не дает ход официальному расследованию. Наконец, именно старшина в период существования смертной казни являлся главным источником информации о заключенном для родственников. Ввиду этого старшина, функции которого выполняет полицейский в чине прапорщика, в зависимости от его характера, вырастает то в «отца корпуса», то в почти демоническую фигуру.

Формально старшина корпуса больше завхоз, ответственный только за внутреннюю охрану в корпусе, содержание и снабжение заключенных. Но, хотя на нем и не лежит ответственность за проведение среди них оперативной работы, буквально все старшины имеют свою собственную внутрикамерную агентуру и бывают осведомлены о любом шевелении заключенных. Временами с помощью агентуры старшины занимаются провокациями против чем-то не угодивших им заключенных.

Начиная с последних советских времен и вплоть до конца 1994 г., старшиной «пятого корпуса» был некто с именем Саладдин (изменено).

Мне довелось слышать две полярно противоположные оценки этого человека. Бывшие смертники-армяне, например, охарактеризовали его как человека, «способного на все», «не уважающего даже свою мать». Но тут надо принимать во внимание то, что армяне составляли особую группу смертников, отношение к которым никогда не было таким же, как к остальным заключенным. К армянам он проявлял явную враждебность, в то время как азербайджанцев тогда не «прессовали». Когда же Саладдина сменил Кахин, заслуживший своим садизмом кличку «маленький Чикатило» и десятками убивавший своих, но не трогавший армян, последние характеризовали его как «хорошего», даже «бога по сравнению с Саладдином».

В отличие от армян, смертники-азербайджанцы давали Саладдину хотя и противоречивые, но более сдержанные оценки, и временами даже сбивались на похвалы типа «настоящий отец корпуса». Для того, чтобы получить более-менее объективное мнение, пришлось заочно опросить нескольких заключенных. Из их рассказов обрисовался следующий портрет.

Саладдин работал в «пятом корпусе» длительное время, пережил нескольких начальников, и со временем свыкся со своими «подопечными», десятки которых он доставил в расстрельный подвал. Несмотря на приобретенный при этом цинизм, он не был лишен человеческих чувств к смертникам. «Собачья работа» превратила его в алкоголика. Однако в трезвом виде он был вполне терпимым и правил своим маленьким «царством» с «видимостью справедливости». Один из бывших смертников, знакомый с ним несколько лет, вспоминал:

«Саладдин был в подлинном смысле отцом корпуса. Конечно, нет людей без ошибок. Не избегал ошибок и Саладдин. Но в целом, он никогда не терял человечности в отношении заключенных. Он старался сам разбираться с нарушениями закона, конфликтами между заключенными, чрезвычайными происшествиями, не жаловался начальству ни на одно конфликтное дело.

Помогал бедным. Выделяемые на корпус постельные принадлежности, нижнюю одежду, спецовки, стеганые бушлаты, шапки-ушанки и пр. давал в первую очередь тем, кто не имел родственников, и бедным. Не брал с родителей и родственников заключенных взяток за свидания. Старался, чтобы посылки доходили до заключенных полностью – никогда не возвращал лишние, сверх нормы продукты».

Например, обделенного жизнью глухонемого Ислама он всячески жалел, старался бескорыстно ему помочь, видимо, находя в этом утешение своей совести. Но он же, обманув инвалида, под видом визита к врачу однажды собственноручно отвел его в подвал.

Свидетельств о том, как подействовала на старшину казнь его любимца, не сохранилось. Но со стороны было заметно, что в целом такие сцены отрицательно действуют на его психику. Не случайно он исчезал из корпуса на несколько дней до и после очередной серии расстрелов, упиваясь водкой. В корпусе иногда объясняли это тем, что и он сам якобы был одним из «исполнителей».

Со временем Саладдин стал хроническим алкоголиком и мог напиться и без повода. В такие дни он менялся, теряя человеческий облик, срывая на заключенных свою злость. «Придет в хорошем настроении, откроет кормушку в камере, спросит, что нам надо. А через час напьется, и начинает зверствовать»,- вспоминал один из смертников.

Другой дополнил: «В пьяном виде он терял над собою контроль, ругался самыми плохими ругательствами. На хорошо ведших себя заключенных, пожилых, уважаемых в уголовном мире он никогда не поднимал руку, не говорил им плохого. Но он распускал руки на безликих заключенных, и правильно делал!»

После развала СССР, когда зарплата тюремного персонала превратилась в фикцию, Саладдин быстро коррумпировался и сдружился с «общаком». В свою очередь, заключенные хорошо его «подкармливали», выделяя старшине хороший куш с каждого «воровского грева». Да и со свиданий заключенных он тоже получал свою долю-«ширинлик», хотя и не со всех. У Саладдина не было дурной привычки вымогать с заключенных деньги, он не позволял себе даже «прозрачно» намекать на это. Давали ему деньги лишь те, кто действительно этого хотел.

Конец этой семейной иллюзии положил побег заключенных, среди которых был и его приятель-«общак». Саладдин воспринял этот отчаянный шаг заключенных как личное оскорбление. Но даже в те пару недель, что оставались до его увольнения (1-15 октября), будучи уже фактически бесправным, он старался оградить от избиений тех, кто, по его мнению, этого не заслуживал. Не бил даже первых пойманных при нем «побегушников», ставших причиной его увольнения.

После побега смертников (1994 г.) состоялся суд, и Саладдина с учетом его прежних заслуг, говорят, осудили к двум годам исправительных работ (без лишения свободы). С работы его, конечно, уволили, и некоторое время после этого он работал в одной из школ неподалеку от «родной» тюрьмы учителем физкультуры.

Пару недель корпус был практически без «хозяина». В тот период бывшее руководство тюрьмы пугало заключенных назначением нового старшины. Анонсируя его назначение, начальство злорадно заявило заключенным: «Не оценили хорошего старшину – получайте плохого! Кахин найдет на вас управу!»

Правда, первое время, до назначения нового первого замначальника Магомеда в ноябре и нового начальника тюрьмы Шамаила (имена изменены) в декабре 1994 г., назначенный на должность старшины младший сержант Кахин (имя изменено), родом из Шемахинского района, производил впечатление стеснительного тихони. Он и был позаимствован для этой роли из сотрудников вещевого склада тюрьмы. Зато потом его «таланты» развернулись вовсю.

Пожалуй, «плохой» про него было сказано слишком мягко. Отношение Кахина к заключенным «пятого корпуса» было подчеркнуто предвзятым. Похоже, он получал очевидное удовольствие, уничтожая смертников физически и морально. Одних он доводил до смерти побоями, других умело вербовал и натравливал на сокамерников. В отличие от Саладдина, он помещал в одну камеру людей с незавершенными «разборками», между которыми были интриги и разногласия, смешивал «масти», что порой кончалось трагически. Все драки и побоища, возникающие во время «разборок», брались им на заметку, протоколировались и представлялись контролерами руководству. Потом, выслуживаясь перед начальством, он отыгрывался на заключенных под предлогом «восстановления дисциплины». Среди заключенных за специфические черты характера он заслужил клички «Маленький Чикатило» и «Шариков».

Тогда это был мужчина невысокого роста лет 30, с пьяным и озлобленным лицом, вид и взгляд которого оставлял самое дурное и неприятное ощущение. По отзывам заключенных, «Кахин был крайне невоспитанным и невежей, мерзкой личностью. Весь его лексикон состоял из мата, и это оскорбляло достоинство и честь каждого заключенного. По этой причине Кахина не уважали не только заключенные, но и товарищи по работе. Его можно охарактеризовать одним предложением: вместо людского, в маленький рост этого человека вместилось все нечеловеческое, мерзкое и грязное!» При всей эмоциональности этой оценки, должен сказать, что я не слышал об этом старшине ни одного положительного отзыва ни от его бывших сослуживцев, ни от бывших подопечных.

Даже у коллег по службе он заслужил неблаговидную кличку «Ограш Кахин», чтобы не путать его с другим старшиной - «хорошим» Кахином, тоже шемахинцем. Характерно, что и сам он тоже был склонен давать себе такую характеристику: «Мы здесь все «ограши», не мужчины! Настоящий мужчина здесь не будет работать...»

На мой вопрос, какая разница между Саладдином и Кахином, один из заключенных ответил: «Как между небом и землей». В этом были солидарны как азербайджанцы, так и армяне, хотя и по разным, кардинально противоположным причинам. Не один раз, плюясь кровью после очередного «пресса», заключенные недобрым словом поминали «побегушников», из-за которых пришлось уйти Саладдину.

Надо сказать, что начальник тюрьмы Шамаил (имя изменено), которому вконец надоел старшина Кахин, в октябре 1996 г. уволил его с работы. Тот по наущению недовольных начальником заместителей Шамаила побежал жаловаться в МВД и донес, что Шамаил за взятки нарушает негласный запрет на передачи и свидания заключенным (что спасало жизни некоторым смертникам). В качестве свидетелей Кахин выставил родственников 2-3 смертников, своих «стукачей». К тому же Шамаил имел привычку за провинности «давать по шее» не только заключенным, но и собственным подчиненным – от рядовых до заместителей.

В МВД обрадовались доносу, т.к. про Шамаила там уже сложилась слава человека, не любящего делиться своими «доходами». Через месяц его уволили, а в декабре 1996 г. назначили нового начальника. В эти месяцы безвластья обязанности начальника тюрьмы исполнял первый замначальника Магомед, который восстановил на работе Кахина.

Когда же Кахина, наконец, в мае 1998 г. убрали из «пятого корпуса», по словам свидетеля, «все без исключения заключенные оскорбляли его и под общее улюлюканье изгнали из корпуса». Некоторое время он работал завхозом тюрьмы. Говорят, что его и позже иногда видели у «родной» тюрьмы, где он брался за посредничество в сомнительных делах…

Промежуточным типом между Саладдином и Кахином являлся Захар (имя изменено) - старшина «пятого корпуса» осенью и зимой 1996 г. и с 1998 г. Он определенно не был ни «отцом корпуса», как Саладдин, ни маньяком-убийцей, как Кахин.

Высокий, с злобным взглядом маленьких глаз, он долгое время работал в Баиловской тюрьме. Про него, как и про Саладдина, также ходил слух, что он был одним из исполнителей расстрелов. Но таких бурных эмоциональных оценок, как Кахин, он не заслужил.

Свою кличку «Гитлер» он получил от заключенных за внешность – челку и прямоугольной формы усы, делавшие его похожим на «бесноватого фюрера», а также за достаточно враждебное отношение к заключенным в период «пресса».  В более спокойное время, тем более зная, что за тюрьмой присматривают местные и международные правозащитные организации, он старался особенно не усердствовать. У Кахина таких внешних «тормозов» не было.

Уже после перевода последних пожизненников в Гобустан в январе 2001 г., Захар рассказывал знакомым, что, бродя по тихому, обезлюдевшему «пятому корпусу», скучал по своим подопечным. Может, и правда – работа такая собачья, что надзиратели как бы «мотают срок» вместе с зеками…

В 2002 г. Захар скоропостижно скончался от инфаркта, как говорили, сидя за столом своей старшинской комнаты.

Старшинская комната 5-го корпуса (фото Э.Зейналова)

Продолжение

Пятый корпус: "Подвал" (5)

http://eldarzeynalov.blogspot.com/2014/12/5.html