Пятый корпус: Общаковые войны: Гисмят и Эльман (14)

СУДЬБА ГИСМЯТА [1]

В конце концов «старшие братья» лишили Рамиза «обшаглыга» и, в качестве доброго совета, порекомендовали в качестве нового «общака» некоего Гисмята (имя переводится как «судьба») из камеры №118, который недавно поступил в пятый корпус из Шувелянской тюрьмы и представлялся кличками «Гена Барнаульский» и «Гена Золотой». Об этом сообщили по всему корпусу.

Рамиз, чтобы и в этом случае иметь отношение к «общаку», тайно списался с Гисмятом, и тот перевелся в 123-ю камеру. Таким образом, 123-я камера автоматически становилась «общаковой хатой», а сидевшие в ней – «смотрящими за положением», которые пользовались определенными привилегиями. Этот поступок Гисмята вызвал новую волну непонимания и недовольства, теперь уже новым «общаком». Возникли смутные подозрения в сговоре нового «общака» со старым. И вновь никто не принял грев из бывшей «общаковой хаты», и заключенные потребовали ухода Гисмята из 123-й камеры.

Наибольшую активность и принципиальность в борьбе с амбициями Рамиза проявили Д. из камеры №132 и А. из камеры №130. Они собрали «ксивы» со всего корпуса и переслали «старшим братьям» в «шпонке» - послании типа малой бандероли: «ксивы» скручиваются трубочкой и оборачиваются в полиэтиленовую пленку, которую затем оплавляют и запаивают. Это обеспечивало сохранность корреспонденции, которую заглатывают и переносят в желудке. Уже одно это показывает, насколько тяжело было вынести письмо из корпуса.

Рамиз всеми силами пытался отмстить этой паре своих недоброжелателей. Похоже, он задумал плохое и в отношении Д., используя нового «общака» Гисмята. Тот, как потом заподозрили, должен был перейти в камеру к Д. и при первой возможности его убить.

Итак, Гисмят объявил по всему корпусу, что желает перейти в камеру №132, которая станет «общаковой». Решение пришлось всем по душе, как как Д. знали как «хорошего парня». Обрадовались, что Гисмят наконец-то взялся за ум.

Д. был авторитетным заключенным, более 40 лет от роду, несколько раз судимым до появления в «пятом корпусе» в сентябре 1993 г., и хорошо знавшим «понятки». Долгие отсидки сделали его бдительным, и он быстро раскусил намерения Гисмята. В 120-ю камеру к Гурбанали ушла «ксива» с описанием ситуации, с которой затем ознакомился и А. «Авторитеты» решили следить за Гисмятом, и теперь, когда Д. спал, один из сокамерников все время бодрствовал.

Однажды А. получил от Д. «ксиву» о том, что, по его наблюдениям, действия Гисмята напоминают поведение «обиженного» и что это надо обязательно выяснить. Причем он написал это при самом Гисмяте и тот якобы не протестовал. В корпусе сидел еще один смертник, пришедший из той же Шувелянской тюрьмы – некий Азиз из камеры №125 (умер в 1995 г.), который заявил, что Гисмят был самозванцем. При своем поступлении в корпус он представил себя как «вора». Вор с именем «Лоту Гисмят» действительно существовал, и о нем понаслышке знали в «пятом корпусе»… Но в «пятом корпусе», по словам Азиза, сидел не этот авторитет, а его тезка-«обиженник», и об этом дали знать «старшим братьям».

Если так, то не исключено, что Рамиз, собиравший «компромат» на заключенных, узнал о реальной «масти» самозванца Гисмята и с самого начала шантажировал его – сначала заставив перейти в свою камеру, затем – планируя провокацию против Д. Кстати, само тесное общение заключенных 132-й камеры с «обиженником», поданное в эффектном свете, тоже могло бы стать «компроматом» против «замаранных». Не разбиравшийся в средствах Рамиз это не использовал - возможно, потому, что в таком случае и сам бы стал "опортаченным" после пребывания с Гисмятом в одной камере...

Тем временем Гисмят почувствовал, что над его головой сгущаются тучи. Однажды под предлогом приема у руководства он вышел из 132-й камеры и больше туда не возвращался. Его поместили в камеру №118. А от «старших братьев» пришел ответ, что Гисмят действительно самозванец, и ему надо указать его место на «севере». Но в 118-й камере не было такого заключенного, который был бы на это способен. Гисмят явно знал, куда сбежать...

Рассказывают, что после побега в камере №126, где он сидел некоторое время, была обнаружена довольно объемная ямка в бетоне. После обнаружения побега заключенные её сразу же замазали, но спустя несколько дней, во время техосмотра она обнаружилась. Заключенные клялись-божились, что это лишь тайник, но для тайника он был расположен нехарактерно. Скорее всего, правы были те, кто считает, что заключенные этой камеры тоже хотели сбежать, только поздно начали ковырять бетон.

По этой ли причине, или в силу какой-то другой причины, Гисмята одно время сильно били, причем всех сокамерников били в коридоре, а его внутри. Причем, зажав голову Гисмята между ног, режимник капитан Газанфар бил его по ране на позвоночнике, которая образовалась еще при аресте и никак не заживала.

Впоследствии, чтобы выжить, он проявил себя не с лучшей стороны, зарекомендовав себя «мутилой» и «стукачом», агентом своего земляка-старшины Кахина. Например, после побега, когда набрали людей в отремонтированную 132-ю камеру, через некоторое время его перевели туда же. Здесь он проявил себя не с лучшей стороны. Сначала он хотел спровоцировать Акпера (ныне покойного) к гомосексуализму. Тот резко вскочил с места и начал душить Гисмята. Заключенные их разъединили, и Гисмяту опять нечего было сказать. 

Заключенные перекрыли все возможные ходы, чтобы он не «стучал» Кахину. Во время техосмотра камеры, Гисмят лежал и не выходил в коридор, чтобы надзиратели зашли за ним в камеру, и появилась бы возможность поговорить со старшиной с глазу на глаз. Однако зеки, зная о таких трюках, заставляли его выйти в коридор. В конце концов, Кахин разозлился и избил Гисмята дубинкой, а ещё через неделю перевел его в 119-ую камеру. 

Страсти подогрел начальник режима Баиловской тюрьмы Г., который поклялся матерью, что он знает прошлое Гисмята, что он петух. 

Но в истории с «самозванством» Гисмята остается много неясностей. Например, многие были склонны не доверять свидетельству Азиза, во многих других ситуациях проявлявшего себя неискренним источником. К тому же, полагаться в таком важном вопросе на свидетельство одного человека явно не стоило.

Впоследствии всплыла и другая немаловажная деталь: выяснилось, что в Шувелянской тюрьме Азиз с Гисмятом сидели в одной камере и между ними произошла «разборка» с рукоприкладством, из которой победителем вышел Гисмят, бывший выше его ростом и обладавший атлетической фигурой. 

Причиной была страсть Азиза к попыткам побега, которые ввиду их непродуманности неизменно проваливались. Гисмят не поддержал идею Азиза сделать подкоп, и был прав. На очередном техосмотре было обнаружено разрушение бетона, и обоих сокамерников поместили в карцер. По «поняткам», Азиз не должен был подставлять сокамерника и должен был взять ответственность за свой поступок на себя. В противном случае (как и произошло), он попадал в «косяк» и совершал «грех».

По этой или какой-то иной причине, но уже в Баиловской тюрьме, в следственном корпусе, с него «получил» общетюремный «положенец», известный «авторитет» Тофиг по кличке «Аждароглу». При этом «авторитет» использовал уже редкий в то время ритуал - пометил, нанеся лезвием один шрам по щеке Азиза, сверху вниз. Так что он скрыл, что был «битым» («вурулмуш») и что вообще не имел права голоса в уголовной среде.

На закате Советской власти, Азиз получил большой срок по какому-то групповому делу, где, кстати, помимо краж, разбоев, убийства и пр., опять фигурировала попытка побега из заключения. Уже тогда ему грозила «вышка», но он умудрился свалить вину на подельника – бакинского еврея, который благодаря ему попал в «пятый корпус» и был расстрелян.

В 1993 г., когда Азизу оставалось до «звонка» чуть меньше 11 лет, он записался в «добровольцы» и был послан воевать в Карабах в числе 700 уголовников. Оттуда через неполный месяц сбежал с автоматом и таким же зеком-«добровольцем». Вдвоем они совершили 7 разбоев с оружием, за что Азиз был признан особо опасным рецидивистом и получил расстрел. Возможно, за этот «подвиг» с него и «получили».

Дело в том, что тогдашний министр внутренних дел Искендер Гамидов, впоследствии – политзаключенный, перед тем, как освободить уголовников, заручился «гарантией» со стороны воровских авторитетов, что освобожденные не разбегутся. «Добровольцев» предупредили, что в случае дезертирства или новых преступлений, с них «спросят». Одного из первых таких дезертиров, карманника из Сумгаита, говорят, сразу после поимки повесили («замочили») свои в той же Шувелянской тюрьме.

Так что, к слову говоря, свидетельства Азиза против Гисмята изначально не должны были иметь в уголовной среде какой-либо силы. А утверждения о «самозванстве» и статусе «обиженника» и вовсе не подтвердились.

Уже после этапирования в Гобустан Гисмят пользовался заметным авторитетом, особенно среди уголовников из Шемахинского региона, и никто не считал его «обиженником». Так что не исключено, что вся эта история было одноразовой провокационной акцией, чтобы свалить лидера («человек человеку волк»).

А проштрафиться перед уголовными авторитетами, которые передумали назначать его «общаком», Гисмят мог по другой причине. Дело в том, что при поступлении в корпус он расписал свой авторитет и подвиги в ярких красках, которые закономерно вызвали раздражение и ревнивый интерес. Среди них была и героическая история о том, как он пришел на разборку с противниками и броском гранаты убил двух и ранил еще нескольких. На деле же выяснилось, что у него действительно была «разборка», но посреди центрального рынка Шемахи. Брошенная им граната не причинила вреда противнику Гисмята, но зато убила и покалечила множество посторонних людей, в том числе убила женщину и, кажется, мальчика. По «строгим поняткам» это был «беспредел» и по одному этому он не должен был соглашаться на «обшаглыг», заведовать которым должен был «чистый парень»...

Не исключено даже то, что не Гисмят хотел убить сонного Д., а наоборот. Хотя Гисмят был сильнее каждого из сокамерников по отдельности, но во сне («по соннику») они могли навалиться на него все вместе. Не этим ли объясняется поспешное бегство его в другую камеру? Злые языки говорили, что в спешке он даже уронил одну тапочку и ушел, ковыляя, полубосой... В целом он продержался в роли «общака» всего около 10 дней.

После этапирования в Гобустан, Гисмят опять взялся за старое. По словам свидетелей, он «начал шлёпать языком как «идейный». Он воспользовался тем, что камеры были двухместными, и некому было дотянуться до него. И вообще, после «пресса» всем уже надоело доказывать что-то, после Баиловской бойни хотелось передышки и покоя. А Гисмят пользовался моментом, делился «гревом» и делал вид, будто душа горит к «бедолагам». Со стороны он смотрелся, как «уважительный арестант», особенно среди земляков-шемахинцев, но те, кто знали его, просто не вмешивались - у всех были свои проблемы». 

Гисмят умер от старых тюремных болезней уже в 2001 г.

ЭЛЬМАН

Опять встал вопрос, кто будет ответственным за «положение» в корпусе. Из опыта борьбы с «беспределом» Рамиза все прониклись симпатией к Д. из 132-й камеры и со всех сторон советовали ему занять это место. Аналогичное предложение пришло и от «старших братьев». Однако Д. не уступил давлению, заявив, что он «слишком стар для этого» (ему было за 40 лет) и что с этим делом лучше справится молодой.

Как видно из вышеприведенных примеров, «обшаглыг» был достаточно рискованной затеей, где в результате интриг «мутильщиков» можно было запросто потерять свой авторитет. Да и опасная для репутации «общака» ситуация «голяка», т.е. отсутствия или скудности «грева», в условиях изолированного корпуса смертников была вполне реальна. Поэтому авторитетные заключенные вроде Курбаши, Д. или Кямала киши никогда бы не согласились на этот пост. В лучшем случае они могли составить компанию «чистому пацану», закулисно руководя им и в качестве «положенцев» пользуясь своим особым паем из «грева»...

Выбор пал на некоего ленкоранца Эльмана из камеры №119, который впоследствии перебрался в камеру №130. Несмотря свою молодость, он уже побывал «общаком» первого корпуса Баиловской тюрьмы, где он сидел во время следствия, и это все знали. Он был одним из немногих, кто из принципиальных соображений (будучи к тому же земляком) до конца поддерживал Рамиза. Однако в конце концов и он убедился, что на деле Рамиз является «мутильщиком» и прикрытием «беспредела». Точку в его сомнениях поставило изнасилование Рамизом бедняги Мубариза.

От «старших братьев» вскоре пришло «добро». Однако неугомонный Рамиз и тут не успокоился. Подойдя к кормушке, он объявил на весь корпус, что якобы у Эльмана были какие-то «грехи» во время отсидки в первом корпусе тюрьмы, а посему он не должен вмешиваться в жизнь корпуса до окончания «разборки», так как для «общаглыга» необходим «чистый парень». По вечерам в коридоре «пятого корпуса» раздавались жаркие дебаты, в ходе которых одни поддерживали Рамиза, другие Эльмана. Заключенные по аналогии с волей называли эти споры «заседаниями Милли Меджлиса».

Вновь обратились к «старшим братьям», и очень быстро об Эльмане пришел положительный отзыв. Эльман был утвержден «общаком» и следующий «воровской грев» был сдан в 119-ю камеру.

Накануне Мубариз, не перенеся душевных страданий, все же смог покончить с собой. Кямал-киши, в камере у которого это произошло, очень переживал. Когда «обшаглыг» все-таки был отнят у Рамиза, он написал в 130-ю камеру свое «завещание», где с удовлетворением отмечал, что «наконец-то может спокойно покинуть этот мир». В качестве своей последней просьбы он завещал, чтобы «кровь Мубариза не осталась неотмщенной. Рамиз должен умереть!» Рамизу был фактически подписан смертный приговор, так как его поведение не оставляло никакого места для положенный в таких случаях «разборки». Многие заключенные послали Рамизу свой вызов: «До первой встречи!»

О подлинном качестве таких демонстративных «вызовов» стоит отметить, что Рамиз, на котором в Гобустане действительно поставили «крест», с тех пор неоднократно попадал в одну камеру или карцер с разными бывшими смертниками. И каждый раз переубеждал их, находя доводы в свое оправдание, так что убийцы нескольких людей пасовали перед твердым характером ленкоранца...

Несмотря на резко выросшее количество заключенных «пятого корпуса», Эльман обеспечивал порядок и исправно обеспечивал снабжение «гревом». Старшина Саладдин уже не справлялся с его перетаскиванием и привлекал к переноске мешков двух заключенных из хозяйственной обслуги («шнырей»). Отдельно вручались «сопроводиловка» и деньги. Последние позволяли вызывать для больных заключенных врачей, а также закупать лекарства и запрещенные в тюремном обиходе вещи, например, провода, электролампочки, электроспирали, наркотические таблетки, анашу. За 50 долларов предлагали даже нож с фиксатором.

В «общаковую хату» со своими нуждами мог обратиться любой заключенный, который мог рассчитывать, что получит оттуда кусок мыла, нижнюю одежду или книгу. Даже «петухи», которым в уголовном мире было отведено свое неприглядное место, могли рассчитывать на пай из «общака». Единственно, на кого единогласно «положили крест», это были заключенные из бывшей «общаковой хаты» №123. Решили, что им «воровской грев» не положен.

Что касается личных качеств Эльмана, то о них есть скупые и неоднозначные отзывы, в основном связанные с побегом. Стоит упомянуть два случая, когда благодаря его позиции чуть не погибли его товарищи.

В соседней с «общаковой хатой» камере №131 в 1994 г. все время шла «разборка» между некими Гейдаром и Акифом. Когда однажды Акиф ночью сильно порезал спящего Гейдара и тот уже терял сознание от потери крови, Эльман начал уговаривать заключенных не делать этого. Он боялся, что вызов мог бы закончиться общим обыском («шмоном»), и пришлось бы расстаться с многими вещами, незаконно хранившимися в камерах, да и обнаружить следы подготовки к побегу. Вскоре Акифа в связи с этой «разборкой» перевели в другую камеру, чего, похоже, и добивался не желавший участвовать в готовящемся побеге зек. 

Другая невероятная история связана с подготовкой побега 1 октября 1994 г., в котором Эльман принял самое активное участие. Когда вдруг перед самым побегом тяжело заболел один из сокамерников - Игорь, Эльман испугался, что тот вызовет врача и раскроется подготовка к побегу, и якобы предложил задушить его во сне (некоторые из свидетелей считают, что это был блеф, чтобы Игорь начал самолечение).

Да и во время самого побега он повел себя не лучшим образом. Заявив, что в подкопе есть еще работа на час, он первым сбежал из тюрьмы, не только обеспечив себе отрыв от остальных (те целый час ждали его сигнала), но и поставив их в опасность разоблачения, если бы за это время подкоп обнаружила внешняя охрана.

Эльмана поймали в доме его любимой. Пока вели в «пятый корпус», обрили один ус, завязали на голову женский платок и, сев на него верхом, заставили бежать по тюрьме до корпуса, куда его ввели со словами: «Невесту привели!» под исполняемую надзирателями свадебную мелодию «вагзаллы». Поместили в камеру №118. Бывший тогда старшиной Саладдин упрекал «общака» в обманутой им «дружбе». А при старшине Кахине поверженного «общака» избивали каждый день, укоряя в том, что он «убежал, оставив корпус без головы – капитан должен покидать корабль последним!»

Особенно зверски бил Эльмана «шмонщик» Валех, про которого говорили, что он с какой-то стороны является родственником Рамиза. Возможно, такой была месть бывшего «общака». От избиений Эльман сильно заболел и скончался 5 марта 1995 года. 

Доводилось слышать мнение, что «обшаглыг» после смерти Эльмана опять вернулся к Рамизу, который смотрел за ним в 1995-1998 гг. Правда, это звучит маловероятно после произошедшей с Рамизом «разборки», наложенного «креста» и в свете событий после побега, когда в корпус вообще не поступало «грева». Как выразился один бывший смертник, «с конца 1994 г. в корпусе смерти никаких «блатных» явлений как «общак», «фитва» и пр. не было. Общаком стал старшина Кахин по кличке Шариков или Маленький Чикатило». В 1995-1997 гг. «Шариков» несколько раз по праздникам организовывал небольшие «гревы». Рамиз тоже пару раз в 1995-96 гг. организовал «левый грев», в обход вездесущего старшины, но оба раза «суки» вовремя проинформировали Шарикова, и «грев» был «запалён».

Другие говорят, что вместо «общака» в 1996 г. в корпусе появился «аксакал» (старейшина) в лице политзаключенного, бывшего министра Мюзамиля Абдуллаева. За счет личных средств этого тюремного «буржуя» производился ремонт корпуса, шел «грев» в некоторые из камер, «подкармливались» старшина и надзиратели – словом, выполнялась работа «положенцев».

Третьи утверждают, что вместо единого для всего корпуса «общака» в каждой камере появились свои вожаки. Причем необязательно из числа профессиональных уголовников, но даже из «погонников». Часто такую камеру называли не по номеру, а по имени «вожака», например, «Федина хата». Обитатели камеры могли меняться, но «вожак» свою камеру не покидал. Он делал это только тогда, когда кто-то его «подсиживал» и «вожак» проигрывал в борьбе за лидерство. А методов при этом не особенно выбирали – могли задушить во сне, зарезать, покалечить. По выражению одного из бывших смертников, который сам был лидером в свое камере, «это все равно, что быть вожаком голодной волчьей стаи. Даже спать надо морда к морде, не то загрызут и съедят!»

Однако совершенно достоверно, что после побега условия содержания сильно ужесточились и «пятый корпус» стал «красным» – все проблемы заключенных решала администрация («менты»). 

[1] Игра слов: имя "Гисмят" в переводе означает "судьба".

Продолжение:

Пятый корпус: "Голубые"... (15)

http://eldarzeynalov.blogspot.com/2015/07/15.html

Пятый корпус: Общаковые войны: Физули и Рамиз (13)

Эльдар Зейналов

ФИЗУЛИ ИЗ САБИРАБАДА

В начале 1990-х в корпусе смертников старались уважать «понятки». Однако в случае с неким Физули из Сабирабада порядок назначения «общака» был нарушен.

Вначале Физули из камеры №127 вполне устраивал заключенных корпуса в качестве «общака». Несмотря на свою молодость, он был очень уважаемым в уголовном мире, что неоднократно подтверждалось рассылаемыми по камерам «ксивами» от «старших братьев». В свою очередь, он регулярно оповещал «братьев» о положении в корпусе и потребностях заключенных, вел себя «как настоящий старейшина».

В ответ 1-2 раза в неделю (в праздники – даже 3 раза) в корпус поступал «воровской грев», который приносил в мешке старшина Саладдин (имя изменено) и сдавал Физули. Обычно там были чай, сахар, конфеты, галеты, сигареты, деньги. Часто для неимущих или не посещаемых близкими заключенных вкладывалась нижняя одежда и хозяйственное мыло. По праздникам присылалось особое праздничное угощение («байрамлыг»). Физули проверял по «сопроводиловке» комплектность содержимого и писал ответную «ксиву», в которой передавались приветы от заключенных пятого корпуса и отмечались пропажи, если такое случалось.

Из «грева» особый пай выделялся уголовным авторитетам, остальное же поровну делилось между заключенными. Разносить «грев» по камерам приходилось надзирателям, но они и не были против – все, от старшины до контролеров, получали за это свое вознаграждение («ширинлик»).

Был 1991 г., заключенные размещались по 1-2 в двухместных камерах, не было конфликтов с применением силы, разве что временами у кого-то не выдерживали нервы и он начинал ругаться с товарищами через «кормушку». Обычно такие споры удавалось разбирать «общаку» без особого ущерба для атмосферы взаимной терпимости.

Положение начало меняться в худшую сторону, когда камеры начали «уплотнять» с поступлением новых заключенных – в том же 1991 г. их поступило 18, год спустя – еще 27. В этот период из 128-й камеры к общаку Физули перевели другого заключенного – «Лязги (лезгина) Фуада». Сел он за «убийство чести»: после очередной отсидки выяснил, что его жена на пару с его же сестрой в его отсутствие «загуляли», и зарезал обеих. Он тоже был авторитетен в уголовном мире, и ему постоянно передавались приветы от «братьев».

Одно было плохо – Фуад был закоренелым наркоманом и, приняв свою дозу, ради шутки («прикола») подходил к кормушке и начинал высмеивать других заключенных. Со временем он стал «прикалываться» все более зло, провоцируя конфликты между заключенными и получая от этого особое удовольствие. В уголовной среде таких заключенных называют «мутилами» или «мутильщиками».

Добраться до Фуада жертвам его «приколов» было невозможно, так как они сидели по разным камерам. Но в дело не вмешивался и «общак», который отвечал за «положение» в корпусе. Более того, он фактически взял его под свою защиту, отказываясь выгнать Фуада из своей камеры и постоянно доказывая, что Фуад авторитетен в уголовном мире и поэтому должен сидеть в «общаковой хате».

На деле «общак» в результате дружбы с Фуадом хорошо «грелся». Брат последнего, армейский офицер, пользуясь своими связями в тогдашнем руководстве Народного Фронта Азербайджана, каждое воскресенье присылал Фуаду полиэтиленовый пакет с едой и спичечный коробок с анашой, к которой был неравнодушен и «общак».

Немаловажно было и то, что брат Фуада «пробивал» в верхах замену смертного приговора на срок обоим сокамерникам. В конце концов, по иронии судьбы, он смог это сделать для Физули, но не для родного брата. Словом, у «общака» были веские причины не расставаться с Фуадом.

Тем временем ситуация накалилась. Количество оскорбленных «приколами» Фуада заключенных постоянно росло, а требования их к Физули положить конец «беспределу» Фуада не исполнялись. В конце концов «общаковую хату» стали ругать все, за исключением некоего Фазиля по кличке «Федя», который, будучи сам родом из Сабирабада, всегда поддерживал Физули как своего земляка. «Федя» сам любил прикалываться к сокамерникам, доводя их до открытого конфликта, после чего брал над ними верх и «обижал». 

Корпус потребовал от «общака» довести суть конфликта до «старших братьев» с тем, чтобы те выразили свое авторитетное мнение о сложившейся ситуации. Физули всячески этому противился, и тогда заключенные пошли на крайний шаг – коллективно отказались от «грева» (исключая упомянутых Физули, Фуада и Федю). Проходила неделя за неделей, «грев» накапливался, и Физули попал в критическое положение. Заключенные перешли к более радикальному требованию - «сложить положение».

Пришлось дать знать воровским авторитетам. Те порекомендовали Физули оставаться «общаком», а весь корпус призвали к примирению. Условием для такого примирения заключенные пятого корпуса поставили безусловное удаление Фуада из «общаковой хаты», а значит, из-под защиты Физули. «Общак» на это не пошел и начал исподтишка слать по тем или иным камерам записки, уговаривая их принять их долю накопившегося «грева». Расчет был на раскол «забастовщиков».

Однако корпус был уже доведен до предела. Авторитетные заключенные подготовили «ксиву» с выражением недоверия к 127-й камере и претензиями по поводу «беспредела» Фуада. «Ксиве» дали общий «прогон», т.е. пустили по всем камерам с тем, чтобы заключенные выразили свое мнение к поднятому вопросу. По сути дела, это был своеобразный референдум, результат которого был неутешительным для Физули.

Следующим шагом было «прокладывание курса» (посылка выверенной информации) за пределы пятого корпуса, через голову «общаковой хаты». Этому воспротивился уже не только «общак», но и старшина корпуса Саладдин, бывший в курсе происходящих событий. Саладдин питал большое уважение к Физули, да и получаемые им взятки тоже играли свою роль. Старшина не любил связываться по щекотливым финансовым делам с множеством людей, привык к Физули, и тот его вполне устраивал.

Так что стоило очень больших трудов доставить «ксиву» к «большим братьям». Те, наконец, прониклись серьезностью ситуации и предложили корпусу выбрать себе нового «общака» и сообщить им о результатах.

В ту пору главной целью акции протеста было не выдвижение кого-то конкретного на место Физули, а удаление его от «должности». Теперь же вопрос смены лидера встал ребром. Обстоятельства подтолкнули заключенных к решению, когда в корпус пришел очередной «грев», и Саладдин, уже проинформированный об «отставке» Физули, не знал, в какую камеру его сдать.

Пришли к мнению, что распоряжение общаком может добровольно взять на себя «чистый (хороший) парень». Под таковым в уголовной среде подразумевается заключенный без «грехов», имеющий личный авторитет ввиду знания и неукоснительного соблюдения «поняток». Как следствие, «хороший парень» не должен быть «беспредельником» – нагло игнорирующим «понятки», «быком» – драчуном, решающим все проблемы силой, «мутилой» – сбивающим других заключенных с толку и намеренно превратно толкующим «понятки», «ментом» – бывшим сотрудником правоохранительных органов, «сукой» – тайным агентом администрации, «опущенным» - пассивным гомосексуалистом, и т.д.

Однако таких в «пятом корпусе» было достаточно много, и каждый из них предлагал место «общака» другому. Вначале распоряжение общаком («обшаглыг») предложили одному из «аксакалов» пятого корпуса – Гурбанали по кличке «Курбаши» из камеры №120, главарю известной в свое время банды, в числе прочего убившей директора Хырдаланского пивзавода. Тот в свою очередь переадресовал эту честь другому уважаемому в уголовном мире и в корпусе заключенному – Ахаду из камеры №131, которого прозвали «Топал (хромой) Теймур», с намеком на историческую личность Тамерлана. Он тоже отказался, посоветовав в качестве «общака» Али из камеры №130. Предложение встретило поддержку всего корпуса, так как в 130-й камере собралась подходящая команда для «общаковой хаты». Но и тот отказался.

В конце концов Али и Ахад, посоветовавшись, сошлись на кандидатуре Рамиза (имя изменено) из камеры №123 – уголовника родом из Ленкарана. Несмотря на молодой возраст, он уже, однако, прошел воровские «университеты», отбывая наказание еще в малолетнем возрасте в воспитательно-трудовой колонии. В «пятый корпус» он попал за «правое дело» - убийство двух человек, виновных в убийстве его брата. 

Попав в корпус в разгар конфликта с Фуадом, он с первой же стычки с ним проявил недюжинный характер и дал ему публичный отпор. Корпус, прислушивавшийся к их разговору, принял сторону Рамиза и, таким образом, «пацан с характером» стихийно выделился как неформальный лидер. Да и в повседневной жизни он проявил себя с положительной стороны и завоевал уважение заключенных. Помимо прочего, в тюрьме работал его дальний родственник, а также влиятельный земляк.

Таким образом «обшаглыг» перешел к Рамизу, от чего он отказываться не стал. Заключенные «положили курс» ожидавшим ответа «старшим братьям», те, в свою очередь, «дали прогон» по всей тюрьме. Таким образом, «выборы» состоялись, и следующий «грев» сдали в 123-ю камеру.

Это решение очень скоро определило судьбу и вышеупомянутого Фуада. Когда он в очередной раз по своей привычке начал нецензурно ругаться через «кормушку», терпение Физули наконец лопнуло. Потерявший из-за Фуада место «общака», да и просто добрую репутацию как в корпусе, так и в уголовном мире, Физули от души избил сокамерника. Сначала кулаками, потом куском доски, каким-то образом оказавшимся в камере. Корпус, прислушиваясь к их конфликту, не вмешивался – Фуад уже давно стал костью поперек горла, и Физули, в принципе, делал то, чего от него долгое время добивались в бытность его «общаком».

В конце концов Фуад, не стерпев побоев, прибег к позорному для зека поступку. Он громкими криками подозвал контролера Ислама и заявил ему, что, если с ним что-либо случится, то надзиратель будет за это в ответе, и потребовал довести информацию о своем положении до начальника тюрьмы. 

Ответом на это требование был перевод Фуада в камеру №129, за которой закрепилась репутация «пресс-хаты». У Феди, привыкшего обламывать «беспредельщиков», Фуаду тоже не поздоровилось. Уже вскоре после перевода Фуада по корпусу разнеслись звуки ругани Феди. Надо полагать, что этим дело не ограничилось, так как при очередном переводе Фуада в камеру №122 тот был уже в тяжелом, практически предсмертном положении.

Физули заменили расстрел на 15 лет и увели из корпуса 12 февраля 1993 г., за день до начала серии расстрелов. Он ушел на «зону». Много лет спустя, обжегшись на следующих общаках, иные из ветеранов вспоминали о Физули: «Хороший был «общак», честный арестант. Зря его «мутильщики» сняли...»

Фуада известие об удаче Физули буквально добило, тем более, что начавшаяся серия расстрелов происходила буквально через стенку камеры №125, где он теперь сидел. Он жаловался на весь корпус, что якобы Физули его обманул, устроив подмену документов (позже кто-то даже говорил, что они были однофамильцами). Здоровье его, подорванное наркоманией и побоями, стремительно ухудшалось. В день последнего расстрела (20 февраля того же года) «лезгин Фуад» был уведен в санчасть для лечения, что само по себе было сенсацией для «пятого корпуса», где лечили прямо в камере или в старшинской комнате. Возможно, опять постарался брат. Однако через три дня пришло известие о скоропостижной смерти Фуада. Это мало кого удивило, т.к. с подачи одного из заключенных, санчасть иронически прозвали «сон часть» (от азербайджанского слова «сон» – конец)...

ЛЕНКОРАНЕЦ РАМИЗ

Рамиз же, став общаком в 1992 г., «правил» достаточно долго, до начала января 1994 г. Этот период ветераны «пятого корпуса» вспоминают ностальгически. «Положение» постоянно улучшалось. Все камеры были обеспечены самодельными электропечами из спиралей. Свидания и передачи происходили регулярно. 

В принципе, свидания и передачи всем осужденным в Баиловской тюрьме полагались раз в месяц. Однако на деле это правило для смертников соблюдалось крайне неаккуратно. При Рамизе свидания наконец получили те, кто мечтал об этом долгими месяцами. Если это были состоятельные заключенные, то со свиданий они приносили деньги, поступавшие в «общий котёл». Деньги распределялись по всем камерам. «Грев» начал поступать еженедельно, и несостоятельные или одинокие заключенные получали из него постоянную помощь, снабжаясь предметами первой необходимости. Ни у кого не было недостатка в чае и сахаре.

Однако всеобщая признательность Рамизу сыграла с ним плохую шутку. Он начал задаваться, считая себя исключительным и непогрешимым, «идеалистом» (защитником воровских «идей»). Если кто-то начинал при нем хвастаться своими собственными заслугами в уголовном мире, это его злило.

«Идеалист» иногда насаждал «понятки» буквально на пороге смерти. Вот как описывает один из таких жутких случаев смертник-очевидец:

«У содержащего в 119-ой камере Салмана Фарманова были противоречивые отношения с Рамизом, который являлся, как говорят на криминальном жаргоне, смотрителем общака. Рамиз объявил по корпусу, что Салман «фуфлошник». Обычно в уголовном мире объявляли «фуфлошником» человека, не сдержавшего данное слово или же вовремя не отдавшего карточный долг. Такого типа арестанты не участвовали в общих разговорах, им указывали на их место. Короче, эти люди становились обезличенными». 

Слово «фуфлошник» (или фуфлыжник») происходит от жаргонного «фуфло» - зад. Подразумевается, что тот, кто не может оплатить карточный долг, «играл на фуфло» и должен расплатиться своим задом, т.е. быть «опущен» (изнасилован).

Один из ветеранов, припомнив эту историю, рассказал, что Рамиз, который во время следствия находился в одном тюремном следственном корпусе с Салманом, обвинил его в том, что Салман не противодействовал «беспредельному» изнасилованию в его камере некоего конкретного заключенного. А может, и сам в этом поучаствовал. Таким образом, Рамизом был нанесен ущерб авторитету Салмана среди уголовников. Тот все отрицал.

Вскоре в камеру к Салману перевели некоего К., который, как земляк, поддерживал Рамиза. На следующее утро К. прислал в общаковую камеру записку, что якобы ночью он «опустил» Салмана. Не исключено, что это был блеф.

Не выдержав оскорблений, Салман ночью перерезал себе вены и от кровотечения потерял сознание. Лежащий на нижней койке (в 119-ой камере нары были двухярусными) арестант проснулся от капавшей на него крови и сразу вызвал помощь. Через 3 дня, после оказания ему медицинской помощи, он пришел в сознание. После этого случая Салмана перевели в 125-ю камеру, где в это время находились Николай Шурупов и Фейруз. Таким образом было принято разъединять заключенных с прерванным конфликтом («разборкой»). 

Салман не успокоился и с помощью «ног» (посланца) послал на волю просьбу найти «опущенного» заключенного и взять у него объяснение. Вскоре такая «малява» прибыла и была доведена до уголовных авторитетов. В ней однозначно говорилось о том, что в момент, когда беднягу изнасиловали, Салмана в камере не было.

Тем временем 20 февраля 1993 года подошел день исполнения приговора Салмана. Когда его вывели из камеры, которая находилась прямо у входа в расстрельный подвал, он громко окликнул Рамиза и во весь голос обрушился на него с нецензурной бранью. Разозлившись, Рамиз вызвал старшину корпуса Саладдина и сказал, что бы Салману одну пулю пустили в анальное отверстие, при этом обещав Саладдину крупную сумму денег. Из подвала была слышна пара выстрелов. 

После исполнения приговора, старшина Саладдин, открыв «кормушку» 123-й камеры, сказал Рамизу, что его просьба исполнена и последняя пуля была выпущена в Салмана сзади. Довольный Рамиз, протянув Саладдину две тысячи рублей (в 1993 году рубль был еще ценен), во весь голос крикнул: «Молодцы, идите, все вместе ешьте, пейте и кайфуйте». Это диалог слышали все заключенные, содержавшиеся в то время в корпусе. 

Напомню, что в тот день, помимо Салмана, были жестоко убиты еще двое человек, прямо в камере, что вызвало протест всего корпуса. А Рамиз дал палачам деньги на «кайф»… 

При всей бесчеловечности, жестокости этой сцены она имела свою внутреннюю логику. Ставший «общаком» Рамиз всячески старался укрепить свой авторитет и показать себя ревнителем уголовных традиций. Будучи главным толкователем «поняток», он фактически обрек Салмана на неминуемое изнасилование. Тот смог уйти от предназначенного ему «наказания», пусть даже и таким страшным путем. Обрадованный, что умирает «не опортаченным», он решил напоследок унизить «общака» и обругал его. Тот же решил отомстить любой ценой, на что указывает и характер его поручения Саладдину (пуля должна быть выпущена в «фуфло»). 

Выполнил ли Саладдин на самом деле бесчеловечный заказ «общака»? Очевидцы свидетельствуют, что старшина питал к Салману уважение и даже, вызывая из камеры на расстрел, уважительно обратился к нему «бей», т.е. «господин». Кроме того, пара выстрелов, которые произвели в Салмана, явно были обычные выстрел в затылок и контрольный. Так что не исключено, что просьба Рамиза была проигнорирована – ведь проследить за ее исполнением никто не мог, зато была возможность заработать солидную сумму денег. Как бы то ни было, диалог между Рамизом и Саладдином явно был расчитан на публику как доказательство всемогущества «общака» и неизбежности выполнения «поняток».

Свидетели рассказывают, что, войдя в роль вершителя судеб заключенных, Рамиз приобрел привычку выносить провинившимся приговоры («фетва»), в том числе смертные. Выносить смертные приговоры в корпусе смерти, будучи таким же смертником, как и все остальные, и тем самым как бы «возвысившись» до положения тех палачей, кто их охранял и расстреливал - что может быть более извращенным?..

А в другом случае Рамиз и вовсе проявил себя «беспредельщиком». В один из дней содержавшегося в его «общаковой» камере заключенного по имени Мубариз неожиданно перевели в камеру №128. Обычно такие перемещения были связаны с неразрешенными жестокими конфликтами между заключенными («разборками») и по меньшей мере должны были согласовываться с заключенными из той камеры, в которую заключенного переводили. В этом же случае Рамиз ни с кем не посоветовался. А на недоуменные вопросы отвечал, что Мубариз, мол, сам решил покинуть камеру №123.

Через несколько дней корпус привлек шум «разборки» в 128-й камере. Сидевший в ней старый авторитетный заключенный по имени Кямал подошел к кормушке и огласил сенсационную новость. По его словам, Мубариз уже два дня пытался покончить с собой, хватаясь за оголенные провода. Объясняя причину, он заявил, что в 123-й камере его, связав по рукам и ногам, изнасиловали. В этой связи Кямал-киши вызвал к «кормушке» Рамиза и дав резко негативную оценку его действиям, заявил, что тот ответит за свой «беспредел». Все были в шоке.

Уже потом кто-то говорил, что Мубариз якобы пришел в корпус «петухом» и скрывал это. Другие считали, что он заслужил изнасилование в качестве наказания за какой-то недостойный поступок, например, изнасилование с убийством. Третьи заявляли, что его никто вовсе не насиловал. Но ни у кого не было весомых оснований для таких умозаключений (а впоследствии, в 1994 г., двое из трех сокамерников Мубариза умерли). Единственное, что было известно, что парня неожиданно, без официальной причины изгнали из камеры и что тот пытался покончить с собой. Если бы он был бы разоблачен как тайный «петух», его, наоборот, ославили бы на весь корпус. Так что, скорее всего, Кямал-киши был прав. Старик взял себе за привычку трижды в день - с утра, в полдень и вечером от души ругать Рамиза. Это было началом конца «общака».

К тому моменту Рамиз своей заносчивостью и неоднозначными поступками уже успел восстановить против себя весь корпус. Чувствуя это, он начал собирать компрометирующие сведения о других «авторитетах» корпуса – своих потенциальных конкурентов, и в результате потерял и их поддержку. Перестали уважать Рамиза также надзиратели. Так что история с Мубаризом была уже последней каплей. Заключенные прервали с «общаковой хатой» всякое общение и поставили об этом в известность «старших братьев». Передаваемый из «общаковой» камеры «грев» никто не принимал, тем самым выражая неприязнь к Рамизу.

Продолжение:

Пятый корпус: Общаковые войны: Гисмят и Эльман (14)

http://eldarzeynalov.blogspot.com/2015/06/118.html

Пятый корпус: Общак и его смотрители (12)

Эльдар Зейналов

«Общак» (от слово «общее») является одним из краеугольных камней («поняток») уголовного сообщества любой тюрьмы. Само существование этого полулегального денежно-вещевого фонда должно доказывать действенность воровского закона, необходимость его соблюдения. И ведь действительно: существуют отношения, существенные для повседневной жизни и в то же время независимые от официальных правил, построенные на своеобразной неформальной иерархии во главе со «смотрителями», постоянной связи местной «братвы» с невидимыми «старшими братьями». Не выходя из тесных стен камеры, можно узнать новости, получить пищу и лекарства, деньги на подкуп надзирателей, поделиться с внешним миром своими проблемами, получить авторитетный внешний арбитраж в спорах.

В традициях уголовного мира всегда считалось необходимым материально поддерживать «братву», попавшую в трудное положение - будь то тюремный карцер или корпус смертников. Основным видом поддержки был т.н. «воровской грев», поступавший в пятый корпус из других корпусов Баиловской тюрьмы, особенно следственных.

По логике, «грев» должен идти с воли, от тех, кто занимается там преступным промыслом. Ведь и они когда-нибудь сядут, и их будут «греть» таким же образом. Так делается в других местах, но не в Азербайджане, где «грев» отрывается от простых «зеков», от их семей. От общего «грева» особый пай выделяется наказанным карцером, а также смертникам.

Один из бывших смертников вспоминал, что, сидя в следственном корпусе Баиловской тюрьмы, регулярно участвовал в сборе «грева» для «пятого корпуса». Вскоре этот заключенный сам получил расстрельный приговор и попал из следственного в «пятый корпус», узнав там, что никакой грев извне уже давно не поступал – со времени, когда после побега «менты разбили общак». Куда поступал в тот период «грев», собиравшийся для смертников, так и осталось загадкой. Но до побега он поступал регулярно, и его таскали в «пятый корпус» мешками.

В «пятом корпусе», где свидания с родными, продуктово-вещевые передачи от них были чрезвычайно редким явлением, где врач без оплаты почти никогда не подходил к больному, значение «общака» было еще более важно. Здесь жизнь превращалась в выживание, а «общак» – в буквально жизненно необходимый элемент существования. Соответственно возрастала роль смотрителя общака (или просто «общака», на тюремном жаргоне) и группы его сокамерников («общаковой хаты», «положенцев»), которые были ответственны за «положение» в корпусе.

Под нормальным «положением» считалось стабильное пополнение общака, постоянная связь со «старшими братьями» (верхушкой уголовного сообщества), строгое соблюдение заключенными «поняток», мирное урегулирование конфликтов - как между самими заключенными, так и между заключенными и надзирателями, наказание тех заключенных, кто предпочитал решать конфликты с товарищами силой («быков»), либо вообще не считавшихся с «понятками» («беспредельников»), и удовлетворение множества других, более мелких нужд. Все вместе это создавало обстановку, необходимую для спокойного сосуществования и физического выживания заключенных-смертников.

Специфическим фактором «пятого корпуса» являлось то, что заключенные годами сидели по камерам, поддерживая между собою контакты лишь записками или голосом. Это, в принципе, запрещено законом, но на деле практикуется при содействии дружелюбно настроенных или подкупленных надзирателей. Перевод из одной камеры в другую тоже чрезвычайно трудное дело, обставленное множеством условностей (согласие сокамерников, начальства, отсутствие между заключенными незавершенных конфликтов – «разборок», и т.п.). Соответственно, утверждать в тюремном корпусе «воровские понятки» силой, с помощью «братвы», практически невозможно.

Поэтому на первый план выходили, особенно в «беспредельно-бардачное» время перед побегом, заочные словесные поединки, где часто побеждал не самый правый, а тот, у кого был лучше подвешен язык. Находясь за закрытыми дверями в недосягаемости, иные «беспредельщики» использовали самую мерзкую матерщину, не признавая ничего святого. 

Например, как-то раз некий К. затеял перебранку сразу с некоторыми камерами. Под конец, когда ему достойно ответил кто-то из камеры №120, не найдя, что ответить, К. обложил матом и его, всех его сокамерников. Один из них, уважаемый в корпусе старейшина Г., подойдя к «кормушке», попытался призвать К. к благоразумию. И в ответ вместо извинений дождался прямого оскорбления: «Помнишь, мы недавно с тобой вместе выходили на свидание с семьями? Там еще была твоя 13-летняя дочь, у нее уже сиськи появились. Так вот, я и твою дочку тоже имел во все отверстия». От такой мерзости Г. чуть удар не хватил. Он дал слово, что если оба освободятся, поймает К. и отрежет его поганый язык, и даже попытался добиться от начальства того, чтобы их посадили вместе. Но так и умер с жаждой мести. А вот надзиратели, которых К. тоже ругал, в период «пресса» своего часа дождались, и хорошенько на нем отыгрались...

С одной стороны, камерное содержание смертников временами приводило к частичной потере «общаковой хатой» контроля над корпусом, как в описанном случае, а с другой – поддерживало своеобразную «демократию»: «общаком» мог быть выбран не самый сильный, а лишь самый авторитетный и «чистый» (в смысле отсутствия «грехов» перед воровским законом) заключенный. Разумеется, авторитет «общака» должен был быть признан не только местной «братвой», но и «старшими братьями», но последние не смогли бы насильно навязать зекам-смертникам своего мнения.

Что давала «общаку» играемая им роль? 

Он становился первым, к кому поступал «воровской грев», и кто совместно с сокамерниками определял специальную долю, выделяемую «авторитетам» (в том числе и самой «общаковой хате»), больным и «бедолагам» - бедным, не посещаемым родными заключенным, даже «голубым». Специальным пай «черной масти» делали входившие в него деньги и наркотики, которые полагались только им, в то время как остальная часть «воровского грева» распределялась поровну (за исключением «сук»).

Он же становился главным трактователем «поняток» в корпусе. Соответственно, у всех так или иначе зависящих от «общака» заключенных, а также у наркоманов появлялись личные мотивы поддерживать его в конфликтах с претендентами на это место. Через него же шла и обратная связь со «старшими братьями», т.е. посылаемые им тайные письма-«ксивы» создавали у «старших братьев» мнение о том, как обстоит «положение» в корпусе. Наконец, из его рук кормились старшина корпуса и надзиратели, доставлявшие «общаку» извне пресловутый «грев» и получавшие за это дань – «хёрмят» (буквально – «уважение»). Соответственно, обитатели «общаковой хаты» не подвергались тем притеснениям, что остальные зеки.

Необходимо учитывать также, что, если на воле человек может сделать карьеру разнообразными путями – в бизнесе, в науке, в искусстве, в политике, поменять свой социальный статус, став чиновником или миллионером, то в тюрьме его положение жестко увязано с его местом в иерархии.

Причем жизнь вне тюрьмы часто определяет заведомо низкое положение зека. Например, исключена тюремная карьера «пидоров» и «обиженных». Похожая ситуация с положением «ментов», «погонников»: погоны, которые они носили на воле, отрезают им возможность как-то возвыситься в уголовной среде, хотя большинство из таких заключенных этого и не ищут. Хотя смягчившиеся в последнее время тюремные нравы допускают уравнивание некоторых из «погонников» с «мужиками» и даже их лидерство на уровне камеры.

Более того, опустившись в иерархии вниз, зек навечно теряет возможность как-то возвыситься. Единственный путь – постоянная борьба за сохранение своего положения или стремление наверх.

Следует отметить и немаловажный момент: по «строгим поняткам» исключено, чтобы коронованный «вор в законе» был убийцей («мокрушником»), разбойником и пр. Поэтому даже простой «черный» заключенный был среди смертников редкостью, не говоря уже о «коронованных». Правда, туда довольно часто попадали особо опасные рецидивисты. Но это была квалификация Уголовного Кодекса, а не воровской иерархии, где рецидивист мог оказаться внизу пирамиды, будучи «обиженником», а «чистый парень»- первоходочник обладал куда большим авторитетом. Многие смертники, вначале выдававшие себя за уголовных авторитетов, впоследствии разоблачались «братвой» и оказывались на севере.

Так что выбор на это место был небольшим. Зато, ввиду слабого «грева» многих смертников их родственниками, был большой соблазн попасть ближе к «общему котлу». Именно с этим, наряду с тягой к деньгам и наркотикам, и был связан парадокс, что если в следственных корпусах тюрьмы «воры» избегали ответственности и неохотно становились «общаками», то в «корпусе смерти» за это место происходила трагическая борьба. 

Каждый из кандидатов формировал своеобразную «партию» из числа своих земляков, подельников, «хлебников» (заключенных, с которыми делишься «гревом» из дома). Неудивительно, что история назначения и смены «общака» представляла собой настоящую политическую борьбу с проведением «дебатов», борьбой за «избирателей», «голосованием», апелляциями к мнению внешнего мира и т.п. По своему накалу и трагизму такие «предвыборные кампании» отнюдь не уступали тем, которые велись на воле, разве что бури разражались в гораздо меньшем «стакане воды».

Несмотря на поголовное внешнее признание авторитета «общака», почти всегда существуют некие равные ему по воровской биографии, знанию и соблюдению «поняток» зеки. При таком равенстве они могут сменить лидера лишь тогда, когда он оступится. Поэтому конкуренты внимательно следят за поведением «общака» и его «хаты». Информация о них непрерывно фильтруется и анализируется с целью дальнейшей компрометации в борьбе за лидерство. Однако до тех пор, пока этот «багаж» не станет весомым, недовольство тщательно скрывается, чтобы оно не выглядело простым «подсиживанием».

Наконец, в какой-то момент конкуренты «предъявляют» собранный «компромат» («грехи»), и начинается открытая борьба за власть. Основными аргументами являются просчеты и ошибки лидера, которые не прощаются и становятся началом конца его карьеры «общака». Конкуренты эксплуатируют свойственное людям стремление к переменам к лучшему, которое в условиях «пятого корпуса» болезненно усиливалось, а также боязнь большинства зеков проявлять инициативу, которая может быть и наказана.

В обычных условиях «общак» пятого корпуса под давлением обстоятельств - старости, накопившихся «грехов», наконец, возможности расстрела «общака», как и любого обычного смертника, добровольно сдавал свою «должность» выбираемому им же преемнику. После этого «братва» информировала об этом «старших братьев» («клала курс»), которые утверждали или оспаривали кандидатуру нового «общака».

Однако в случае с неким Физули из Сабирабада этот порядок был несколько нарушен.

Продолжение:

Пятый корпус: Общаковые войны: Физули и Рамиз (13)

http://eldarzeynalov.blogspot.com/2015/06/13.html

Азербайджанский «пожизненник» - рекордсмен Федя не хочет покидать Гобустанскую тюрьму

Vesti.Az 09 Апреля 2013 15:03

Свою казнь Тагиев ждал 9 лет…

В конце прошлого месяца в Джалилабадском районе совершено преступление, которое потрясло всю страну. Житель Джалилабада хладнокровно перерезал горло своей золовке и двум ее малолетним детям.

Эта страшное тройное убийство послужило толчком к тому, что в нашем обществе вновь начали поговаривать о том, что в отдельных случаях необходима смертная казнь.

Общественность разделилась на два лагеря: сторонников смертной казни и приверженцев сохранения пожизненного заключения. Представители обоих лагерей приводили свои аргументы целесообразности того или иного вида наказания.

Однако, судя по всему, смертная казнь все же может явиться более действенным и устрашающим механизмом для нелюдей, которым ничего не стоит отнять чужую жизнь.

Дело в том, что условия жизни для осужденных на пожизненное заключение уж вовсе и не такие ужасающие и неадекватны совершенному ими преступлению. Оказывается, что нашим «пожизненникам» живется не хуже, чем тем, кто оказался в доме престарелых и инвалидов. Во всяком случае, такой вывод напрашивается из слов директора Правозащитного центра Азербайджана Эльдара Зейналова. Однако, все по порядку.

Напомним, что  в Азербайджане смертный приговор не приводился в исполнение с июня 1993 года. Экс-президентом Гейдаром Алиевым фактически был наложен мораторий на его исполнение.  3 февраля 1998 года Г.Алиев обратился в парламент с инициативой об отмене смертной казни.

Таким образом, с момента отмены смертной казни в Азербайджане прошло 15 лет. Смертная казнь была заменена пожизненным заключением с правом  на пересмотр дела через 25 лет.

В беседе с корреспондентом Vesti.Az Э.Зейналов сообщил, что на момент замены смертной казни на пожизненное  заключение в 1998 году в Азербайджане насчитывалось 128 смертников.

По его словам, из них в живых сегодня осталось 80 человек, они продолжают отбывать пожизненный срок. Из 48 человек лишь несколько  помилованы, остальные отошли в мир иной в застенках Гобустанской крытой тюрьмы. 

По словам Зейналова, если еще несколько лет назад осужденные «крытки» чаще всего жаловались на невыносимые условия  содержания, то сегодня жалобы такого характера практически прекратились. Условия содержания более или менее улучшились и это факт.

Сегодня «пожизненники»  все  больше жалуются на несправедливость суда. Эта проблема остается и она особенно болезненна для той категории  лиц,  которые были осуждены еще в советское время. Среди обитателей «крытки» есть такие, которые отсидели более 20 лет.

Но на сегодняшний день самый долгий срок  из 80 бывших смертников отсидел Тагиев Фазиль Абыш оглу.  Ему  сейчас более 70 лет. Через год исполнится 25 лет с того, момента, как он сидит, но обращаться с заявлением  о пересмотре своего уголовного дела он  не намерен.

Тагиев уже давно никуда не жаловался. Последний раз его имя фигурировало в обращении 89 заключенных - «пожизненников» к президенту Ильхаму Алиеву. В июне 2005 года осужденные просили президента  снизить сроки их заключения.   

Вот уже 7 лет, как Фазиль Тагиев перестал бороться за свою свободу. «Да и незачем ему это», - говорят правозащитники.

Жизнь в реальном мире не стоит на месте, но здесь в «крытке» время, как будто застыло и люди, пробывшие в тюрьме долгий срок, уже не представляют жизни за колючей проволокой.   В тюрьме  не нужно строить планов на будущее, за тебя уже все решено.

Сегодня  Тагиев, которого все здесь называют Федей, уже слепой старик, инвалид.  И как кажется правозащитнику, он не особенно  рвется на волю.

Всю свою сознательную жизнь Тагиев провел в тюрьме. Почему его  приговорили к смертной казни через  расстрел? Потому что он был профессиональным уголовником.  В последний раз Тагиев совершил двойное убийство на автозаправочной станции. Двое молодых людей  нагрубили ему. Тагиев съездил домой за двустволкой и вернулся на АЗС, где застав своих обидчиков, пристрелил их. В 1989 году его заслуженно приговорили к расстрелу.  Свою казнь Тагиев ждал 9 лет, но в 1998 году ситуация изменилась…

Вместе с Тагиевым в начале 90-ых в  камерах смертников сидело 30 человек. Из них только два человека освободились, 28 осужденных умерли, либо расстреляны.

«Даже если человека помилуют,  слепому инвалиду пойти будет некуда. Родные отказались от Тагиева еще во время его ареста.

Куда он попадет?  Либо в дом инвалидов, либо в дом престарелых», - говорит Эльдар Зейналов.

Едва ли в домах инвалидов  и престарелых условия содержания лучше, чем в Гобустанской крытой тюрьме, если не такие же,  а местами даже хуже.

«В доме престарелых или инвалидов контроль со стороны неправительственных и международных правозащитных организации намного слабее. В тюрьме осужденному точно  есть, где поспать. Ему постоянно меняют белье, выстирывают одежду, кормят три раза в день, выводят на прогулку не меньше часа в день. Если заболеет, окажут медицинскую помощь, пусть даже не на том уровне, на каком хотелось бы, но все же.  Смертность в психиатрических больницах, домах престарелых и инвалидов не ниже, чем в пенитенциарных учреждениях. Но кто об этом говорит. Эти цифры как - будто выпали из поля зрения», - завершил правозащитник.

Наверное, никто не будет спорить с тем, что жизнь в тюрьме – это самое тяжелое испытание, выпавшее на долю человека. Но для  немощного слепого Феди губительна жизнь на свободе.

Как это ни цинично звучит, но думается, что наилучшим вариантом для Феди будет дожить последние годы жизни в затхлой тюремной атмосфере, нежели дышать свежим воздухом свободы. Многие, наверное, помнят нашумевший фильм «Побег из Шоушенка» и одного из героев картины библиотекаря Брукса.

Судьбы реального Феди и вымышленного персонажа Брукса удивительно похожи. Большую часть жизни проведший в тюрьме Брукс, никак не хотел покидать неволю, которая стала для него родным домом. И оказавшись на свободе, несчастный старик так и не смог адаптироваться к нормальным человеческим условиям жизни и нашел выход из проблемы, повесившись в собственной квартирке.

Не знаем, смотрел этот фильм Федя или нет, но на подсознательном уровне, ему, наверняка, хорошо известно, что на воле он проживет недолго.

Рамелла Ибрагимхалилова 

http://m.vesti.az/news/154034

P.S. Федя протянул в тюрьме 25 лет, достаточные для просьбы об условно-досрочном освобождении, но так и не обратился в суд. 25 марта 2014 г. он умер от нажитых в тюрьме болезней.  Э.З.

Подобные встречи полезны для всех участников

9 июня 2015

Азербайджанский правозащитник, директор Правозащитного центра Азербайджана (ПЦА) Эльдар Зейналов подвел итоги завершившегося в Киеве рабочего семинара по обмену опытом и лучшими практиками "Повышение навыков правозащитников в сфере адвокаси (продвижение и защита прав человека)".

"Подобные встречи обоюдно полезны", - высказал мнение Эльдар Зейналов.

По словам главы ПЦА, в семинаре приняли участие пять представителей Азербайджана. "Кроме меня, свое участие в семинаре позднее обнародовал адвокат Фариз Намазлы. Имена остальных троих участников, не знаю, смогу ли обнародовать.

Организаторы просили не упоминать имена участников без согласования с ними. Могу только сказать, что от Азербайджана приняли участие два правозащитника и три адвоката".

Напомним, что семинар, проведенный в столице Украины 4-5 июня, организован Нидерландским Хельсинкским Комитетом и Хельсинкским Фондом по правам человека (Польша) для правозащитников из ряда стран бывшего СССР, включая Азербайджан.

В течение двух дней участники семинара обсуждали планирование и стратегии по адвокаси (продвижение и защита прав человека), включая работу с такими международными организациями, как ООН, Совет Европы, Европейский Союз и ОБСЕ, а также провели обмен между правозащитниками различных стран инновационными подходами в этой сфере.

По словам эксперта, подобные мероприятия раньше проводили чаще. Это были тренинги общего порядка, объяснения путей и европейских стандартов, и так далее.

"Данный семинар был более специфичен. Стандарты, какими были, такими и остались, просто изменились условия работы. Состоялся обмен мнениями о том, как действовать в подобных условиях, как добиваться положительных изменений в вопросе прав человека.

Мы никогда не работаем в условиях изоляции. У нас партнеры на Западе, которые нас поддерживают или не поддерживают. У которых свое видение ситуации в стране, и не всегда правильное и полное. И в результате получается, что некоторые кампании, проводимые в нашу защиту, становятся "холостым выстрелом", так как был выбран неправильный расчет, не тот тон выбрали, использовали не те методы.

И для "западников" с нами полезно встречаться. Это обоюдно полезная встреча. В работе семинара помимо представителей Азербайджана, России, Беларуси и Казахстана, также приняли участие представители эмигрантских организаций Франции.

Но фактически они работают в российском направлении. Я стал более оптимистично смотреть на вещи и знаю, какие условия работы правозащитников в Беларуси, в России.

В той же России зажимают и диссидентов, и правозащитников. Они ищут другие выходы. Никто не собирается сдаваться", - отметил Э. Зейналов.

Отметим, что на момент проведения семинара, после кратковременного затишья вновь возобновились бои на востоке Украины между силами антитеррористической операции и сепаратистами.

По словам Э. Зейналова, "в городе встречались ребята в камуфляже, количество полицейских было больше, чем это наблюдалось пару лет тому назад".

"Однако такого, как в России, когда к приезжим придираются, проверяют документы, еще не было.

Совсем не чувствуется, что Киев - столица воюющего государства. В центре города, где расположен Майдан, сохранились следы событий прошлого года. Тот же Дом профсоюзов еще не отремонтирован. На многих стенах надписи, которые были сделаны тогда.

В паре мест установлены памятники. Иногда подходили красивые девушки, которые собирали пожертвования для раненых. Только в этом и проявляется война. Никаких агрессивных лозунгов на стене, порой встречались плакаты с надписью: "Украина - единая страна, единая нация". Никакой милитаристской пропаганды лично я не встречал", - отметил он.

Источник: echo.az, 9.06.2015