Положить конец безнаказанности пыток в Азербайджане

Эльдар Зейналов,

Правозащитный Центр Азербайджана

“Из-за тебя одного я не могу посадить за решетку семерых полицейских”, - так отреагировал надзирающий прокурор на жалобу бывшего сотрудника Особого Управления при Президенте Эльчина Бехбудова о том, что к нему были применены пытки. Пройдя избиения, пытку “станком” (подвешивание за ноги, скованные деревянной колодкой) и “слоником” (противогаз с закрытой трубкой), он не стал дожидаться пытки электротоком и взял на себя вину за недонесение о государственном преступлении. Сейчас он уже на свободе и уже два года безуспешно добивается своей реабилитации. Другие заключенные по этому же делу отбывают различные сроки наказания, будучи лишенными надежды не только на досрочное освобождение (“политические” статьи под амнистии не подпадают), но и на пересмотр своего дела.

До 1996 г. принявшие массовые характер пытки не подтверждались публичными заявлениями. Заключенные надеялись, что их молчание будет зачтено судами и им уменьшат срок наказания. Родственники боялись, как бы заключенному не было хуже от их жалоб. Глухое молчание окружало даже случаи очевидных насильственных смертей политзаключенных во время следствия.

Однако жестокие приговоры 1996-1997 гг. по процессам о восстании Отряда Полиции Особого Назначения (ОПОН) и т.н. “заговоре генералов”, напоминавшие знаменитые “московские процессы” шестидесятилетней давности возрождением принципа коллективной ответственности, быстро развеяли эти иллюзии. И заключенные начали гласно протестовать против жестокого обращения, которому они подверглись во время следствия. Генералы и рядовые, журналисты и торговцы, не сговариваясь, описывали одни и те же пытки, называли одних и тех же людей. По “делу генералов” из 21 подсудимого 19 заявили, что подверглись пыткам, по “делу тридцати семи” на пытки пожаловались 25 из 35 подсудимых (двое находились в розыске). По делу бывшего премьер-министра Сурета Гусейнова (1998-1999) около 30 свидетелей заявили о том, что дать показания их вынудили пытками. Случалось, что от своих показаний, ссылаясь на пытки, отказывались все подсудимые по тому или иному делу.

Это было особенно неприятно для властей не только потому, что 31 мая 1996 г. Азербайджаном была ратифицирована Конвенция против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания (1984). Ведь оказание давления на подследственных формально было запрещено и действующим законодательством. Например, Уголовным Кодексом еще с 1960 г. было запрещено принуждение к даче показаний (ст.177) путем применения угрозы или иных незаконных действий, а применение насилия рассматривается при этом как отягчающее обстоятельство (ч.2). Понуждение обвиняемого, свидетеля, потерпевшего, эксперта или переводчика к даче ложного показания наказывается в уголовном порядке по ст.180 УК. 

Просто многие дела были построены исключительно на личных признаниях обвиняемых, и отказ от показаний делал такие дела весьма неубедительными.

Подсудимые как в тайно пересылаемых на волю письмах, так и в публичных заявлениях на судах обычно рисовали следующую картину издевательств. После ареста их вначале помещали не в следственный изолятор, а в т.н. Изолятор Временного Содержания (ИВС), которые в Баку имеются у Бакинского Главного Городского Управления Полиции (в обиходе – “горотдел”) и у Управления по борьбе с организованной преступностью МВД. По закону, в тюрьмах такого типа разрешают держать заключенных до 30 суток, чем и пользовались следователи, “ломая” заключенных. Некоторых держали в ИВС и дольше. Такие же ИВС имеются и в городских управлениях полиции других больших городов республиканского подчинения. Вопреки закону, небольшой изолятор имеется и в здании Службы Военной Контрразведки (ранее Особое Управление при Президенте).

По логике, подобные ИВС, совмещенные в одном здании с кабинетами следователей и подчиненные одному и тому же ведомству, являются идеальным местом для тайных пыток. В отличие от следственных изоляторов (СИЗО), которые располагаются отдельно от управлений и имеют начальников, подчиненных непосредственно МВД, здесь не приходится оформлять процедуру приема-сдачи подследственного, легко проводить ночные допросы (в СИЗО не выдают подследственных для допроса после 7 часов вечера). Случайно ли, что в октябре 1999 г. Министерству Юстиции передали лишь три СИЗО МВД, оставив у прежних владельцев все ИВС? Еще один СИЗО остался у Министерства Национальной Безопасности …

Набор средств “убеждения” включает, по словам очевидцев, ночные допросы, которые разрешены лишь в качестве чрезвычайной меры; “конвейерные” допросы, когда следователи меняются, не давая отдыха заключенному; содержание в холодном, сыром месте и лишение постели; избиения по ступням ног, ногам, голове, почкам, ребрам; пресловутый “станок”; пытка током, подводимым к ушным мочкам; неоказание адекватной медицинской помощи хронически больным; прижигание тела сигаретами; введение бутылки из-под шампанского в задний проход; реже - “слоник” и вырывание ногтей. Другие, моральные пытки заключались в запугивании подследственного арестом его родственников, изнасилованием жены или дочери, изнасилованием его самого, в присутствии при пытке другого подследственного, угрозе обвинения в более серьезных преступлениях, арестах родственников, носящие характер заложничества, недопущение адвоката и т.п. Широко используется и такая пытка, как порочащая кампания в печати и телевидении еще до завершения следствия, направленная на убеждение подследственного в том, что своими показаниями он не сможет изменить свой уже созданный криминальный имидж. 

Логично было бы применить стандартную процедуру и опровергнуть “ложные” заявления подсудимых проведением экспертиз, очных ставок и т.п. действиями. Но одна из немногих таких попыток, предпринятая судьей на процессе “37-ми”, закончилась скандалом. Из 25 человек, заявивших о пытках, судья отобрал для экспертизы всего 5, и у 3 из них рентген обнаружил переломы ребер. После этого дело быстро закрыли, сославшись на то, что ОПОНовцы могли получить эти травмы на фронте. Примерно так же отреагировали на заявление бывшего премьера С.Гусейнова о том, что его били по голове. Было заявлено, что заключенный сам нанес себе травмы. Однако так и не было разъяснено, почему ему не оказали медицинскую помощь, а сам акт о травмах был составлен лишь спустя несколько недель. Боясь таких разоблачений, суды стали просто игнорировать заявления о пытках.

В отсутствие возможности всестороннего обследования жертв предполагаемых пыток (большинство из них выйдут на свободу лишь через 5-10 лет) такое странное поведение суда является косвенным доказательством правоты заявлений о пытках.

Другой уликой, доказывающей страшную роль ИВС, является то нелогичное с точки зрения служебной субординации обстоятельство, что в них временно переводили заключенных, находившихся в ведении МНБ или уже содержавшихся в следственном изоляторе МВД.

Например, генерал Вахид Мусаев, дело которого расследовалось МНБ, побывал сначала в Бакинском “горотделе”, затем в здании Особого управления при Президенте и следственном изоляторе МНБ. Гражданин Австрии и Турции Кянан Гюрель, дело которого велось МНБ, был на 20 суток переведен в “горотдел”, и лишь после дипломатического вмешательства был вновь возвращен в изолятор МНБ. Бывший государственный советник Адиль Гаджиев, делом которого занималось МНБ, также содержался в Бакинском “горотделе”. Обвиненного в шпионаже Вячеслава Абасова около 3 месяцев продержали в подвале Особого Управления при Президенте, прежде чем перевести в СИЗО. Обвиняемый в покушении на президента Гейдара Алиева в 1993 году гражданин Турции Гасан Току два раза менял свои показания после того, как его переводили в Особое управление при Президенте. 

Размах процессуальных нарушений может быть проиллюстрирован тем, что в 1995 г. по одному только делу ОПОН (иначе называемому “мартовским делом”), по данным ПЦА, почерпнутым из официальным источников, было арестовано до 710 граждан. Из них 207 (или 29%) были освобождены по протестам прокуратуры ввиду невиновности, еще 75 дезертиров, непричастных к попытке переворота, но арестованных заодно с ОПОНовцами, были амнистированы (11%), а 7 получили условный срок (1%). Таким образом, даже официально каждый третий из числа арестованных тогда “изменников Родины” был непричастен к преступлению, которое ему приписывалось. 

Из сказанного может сложиться ложное впечатление, что пытки используются лишь в отношении политзаключенных и причем невинных. Однако реальность заключается в том, что обычные уголовники подвергаются всем описанным процедурам не менее часто. Более того, реальный преступник часто подвергается гораздо большему давлению, чем арестованный по ошибке. На него в момент ареста уже имеются убедительные данные, полученные от агентуры. Следователь убежден в виновности подследственного, но не может использовать оперативную информацию в суде – и тогда применяется выбивание подтверждающих вину показаний. 

Необходимо отметить и то, что спустя короткое время после обращения Азербайджана с просьбой о членстве в Совете Европы осенью 1996 г. произошел некий положительный сдвиг в отношении к заключенным. Так, впервые комиссия МВД, Министерства Юстиции и Прокуратуры проверила следственные изоляторы, после чего были сняты с должностей их начальники и констатированы негуманные условия заключения. Началось улучшение положения в тюрьмах. Всплыли некоторые, не имеющие политической подоплеки, дела о пытках. Резко снизилось количество заявлений о пытках.

Именно к этому времени относится и история с медицинской экспертизой предполагаемых жертв пыток по “делу 37-ми”. Вызванный в суд бывший начальник следственного отдела Бакинского “горотдела” Адиль Исмайлов, защищая себя от "клеветы", прямо в зале, перед глазами судьи избил адвокатов Ингилаба Насирова и Лятифа Кятибли. Судья не отреагировал и на это, но вскоре А.Исмайлова арестовали и судили по обвинениям, демонстративно не связанным с пытками (изнасилование, хулиганство, автопроисшествие). Вскоре, когда шум вокруг его дела стих, его досрочно освободили. Был снят с работы также Мамед Микаилов - начальник Уголовного розыска Бакинского “горотдела”, в котором, по заявлениям жертв, их пытали. Несмотря на подчеркнутую несвязанность этих мер с пытками, общественное мнение тем не менее расценило их как половинчатое наказание именно за это преступление. 

Однако, как и три года назад, власти не особенно намерены жертвовать полицейскими ради раскрытия страшных тайн подвалов “горотдела”. Видимо, поэтому Комитет ООН против пыток (КАТ), рассматривая первый отчет Азербайджана по выполнению соответствующей Конвенции, в ноябре 1999 г. выразил свою обеспокоенность отсутствием четкого определения пытки, продолжающимися сообщениями о ее применении, явными неудачами обеспечить быстрое, независимое и полное расследование таких заявлений, возможностью применения амнистии к истязателям, зависимостью судей.

Прошел всего месяц, и пока еще не ясно, какими будут последствия рекомендаций КАТ: начнутся ли какие-то реформы или же бюрократия Азербайджана и ООН заснет до следующего отчета. Но уже сейчас понятно, что при таком их распространении в стране, пытки еще долго будут оставаться проблемой местных и международных правозащитных организаций.

1999 г.