Пятый корпус: "Петушиная хата". Суки (16)

В «пятом корпусе» в начале 1994 г. «петухов» отсадили в т.н. «петушиную хату» («петушатник») - камеру №133.

В Советское время в камерах туалетов не было, заключенные пользовались баками-«парашами», а дважды в день – утром и вечером их по одному выводили в туалет («север»), имевший два помещения и располагавшийся напротив расстрельной камеры. Он использовался как туалет и баня. Когда в последний период Советской власти (в конце 1989 или начале 1990 г.) в камеры подвели воду и устроили там отдельные туалеты, один из «северов» стал просто баней, а второй перешел в пользование исключительно надзирателей.

В конце 1993 г. «пятый корпус» был уже перегружен смертниками, и бездействующий «север» в течение месяца приспособили под камеру, которой присвоили №133. В отличие от всех других, она имеет гораздо больший размер (3,1х3,25 м) - по нормам советского времени, площадь для 4 заключенных. В туалете оставили одно «очко», поломали бетонный умывальник, слегка подремонтировали стены, поставили «шконки». Первоначально «шконки» в ней были расположены буквой «Г» вдоль двух стен (два места), затем добавили еще одну двухместную одноярусную шконку вдоль третьей стены (буквой «П»). От бани осталось не имеющее жалюзи большое зарешеченное окно – предмет зависти других камер, обитатели которых страдали от недостатка свежего воздуха и не видели солнечного света. «Иногда, при одновременном открытии и нашей, и их «кормушек», я видел это чудо - солнечный луч! И каждый раз не мог скрыть чувство зависти»,- вспоминает бывший узник расположенной напротив камеры №125.- «Теперь, в Гобустане, у меня в камере окно без намордника, и в солнечные дни поток света на 1-2 часа в день заливает камеру. В эти часы я перемещаюсь по камере за лучом, стою или сижу под ним, радуясь, как ребенок!»

В камере поставили длинный стол и скамью, забетонированные в полу. Получилась нестандартная 4-местная камера. В дальнейшем к «шконкам» наварили второй ярус, и там можно было разместить до 6-8 человек. На деле количество «жильцов» камеры временами доходило до 14 человек.

Туда отсадили всех «испорченных», за исключением упомянутой «Эльмиры ханым», которую попросил оставить в своей камере его «муж». Контролёры смотрели на такую «любовь» просто и не препятствовали «семейным» гомосексуальным отношениям, которые были неотъемлемой частью уголовного мира. Кстати, сами контролёры, как утверждают ветераны «пятого корпуса», не соблазнялись на услуги «петухов».

Интересным было то, что к «петухам» подсадили «неопортаченного» - Э., который попал в «пятый корпус» летом 1994 г. Э. был очень обеспокоен этим и просил удалить его от «петухов». Да и сами «петухи» тоже просили убрать его из камеры. Однако администрация ни в какую не соглашалась, и тогда заключенные придумали, как быть Э., чтобы не оскверниться. Он должен был не допускать никого к «кормушке», сам получать пищу на всех в свою посуду и отливать каждому в его миску. И в дальнейшем туда нет-нет, да сажали «неопортаченных».

Но это было лишь начало. После побега осенью 1994 г., как и все другие камеры (за исключением «армянской» №126), эта тоже стала местом издевательств. Камеру открывали в последнюю очередь, и эта сцена была завершением утреннего цикла пыток. В ходе «операции пресс» содержавшихся в ней заключенных тоже били, но до избиения они должны были на четвереньках с лаем бегать по коридору подобно собакам, облаивать и кусать друг друга. Других заставляли под ударами дубинок танцевать и петь, бегая по коридору. Иных «спаривали», заставляя совершать друг с другом гомосексуальные акты. Это доставляло неописуемое удовольствие хохочущим истязателям. После примерно часа такого «развлечения» в полуживом состоянии заключенных забрасывали в камеру.

В дальнейшем, когда количество заключенных в камере выросло до 14 человек, администрация начала им потакать, и в их компанию специально подсаживали «неопортаченного» заключенного, который чем-то не угодил администрации. Естественно, что вскоре против него начинался «беспредел», подобный тому, что ранее испытывали сами «петухи» в обычных камерах. «Беспредельно опущенные» мстили помещенному к ним «беспредельщику», и заключенный в конечном счете оказывался «опущенным», а затем убитым или умершим от болезней. Это была «пресс-хата» похлеще Фединой.

По словам свидетеля-смертника, «содержащиеся в этом камере мучались от желудочно-кишечных заболеваний и тяжелой формы туберкулеза. Камера была настоящим моргом. Было время, когда каждую неделю из камеры выносили 1-2 трупа. Стоны и крики, доносившиеся из этой камеры, невозможно описать». Смерти при этом, как водится, списывались на самих заключенных.

Отмечу, что в этой камере своими зверствами отличался и вышеописанный Расул, который таким образом мстил за свое унижение и, с другой стороны, удовлетворял свою гомосексуальную манию.

Другим знаменитым обитателем этой камеры, говорят, был некто Г. с характерной кличкой «Кинг-Конг» (или «Мангука») - единственный старожил камеры, кто смог пережить всю ее 4-летнюю историю. Возможно, этому помогло то, что он от рождения был душевнобольным и не принимал близко к сердцу те издевательства, которым подвергался. Сам он был безобидный, неавторитетный зек, не «петух», из тех, кого называют «бедолага» и «джындыр» (оборванец). А кличку свою он заслужил тем, что во время пресса, когда он потерял все передние зубы, его клыки высовывались изо рта, выглядя особенно страшно на фоне опухшего и почерневшего от побоев и грязи лица. Сам он выговорить своё «погоняло» не мог, называя себя «Кинко», хотя вряд ли понимал, что означает эта кличка.

«Кинг-Конг», игнорируя все наказания, высовывался в «кормушку» камеры сразу же, как ее открывали, и начинал, обливаясь слезами, побираться, выпрашивая сигарету, кусочек сахара либо кусочек газеты для самокрутки. «Кормушка» в 133-й камере была еще туалетной, большого размера, чтобы иметь полный обзор (а может, для передачи «параш»), и не имела обычного защелкивающегося при закрывании замка. Поэтому на ней была приколочена щеколда и временами, видимо, для комиссий на нее навешивали висячий замок.

Как только на «кормушке» щелкала щеколда, «Кинг-Конг» сразу высовывал из кормушки руку, плечо и голову. Некоторые «шутники»-надзиратели, зная эту его привычку, перед открытием «кормушки» заранее подготавливали ведро или банку холодной воды. Когда «Кинг-Конг» высовывался в открытую «кормушку» и поворачивал кверху свой беззубый клыкастый рот, его под издевательский хохот окатывали водой. Иные надзиратели проделывали это по несколько раз за смену, но отучить беднягу высовываться так и не смогли. Чаще всего он хоть что-то все-таки урывал для себя.

«Бедолаги» 133-й камеры жили одним днем, и такое существование иногда принимало совершенно уродливые формы. Например, для них настоящим праздником были дни, когда кто-то умирал в их или ближайшей камере. В этот момент подученный сокамерниками «Кинг-Конг», воодушевившись, начинал кричать, требуя чай, сахар, табак, в противном случае угрожая рассказать следователю об обстоятельствах смерти покойного. В дальнейшем, когда корпус начали посещать различные комиссии, он тоже пользовался этим незамысловатым шантажом. Не успокаивался, пока не получал жменю сахара, пару заварок чая, пачку-две каких-нибудь дешевых сигарет без фильтра. Камера гуляла! Но только до следующего утра, когда на техосмотре ее усиленно «прессовали». Как выражались по этому поводу заключенные, вчерашнее удовольствие «вытекало через нос»...

Впоследствии 133-я «хата» из «петушатника» стала «шерстяной». «Голубых» обитателей 133-й «хаты» разбавили другими «мастями». На тюремном жаргоне «шерстью» обычно зовут «ссучившихся» блатных. Есть мнение, что, если правит «шерсть», то это одна из разновидностей «красной масти», так как «суки» специально культивируются администрацией и творят беспредел по отношению к «правильным» заключенным.

Интересно, что в Советское время, ошибочно полагая, что изоляция «голубых» заключенных от «черных» исправит ситуацию, как-то раз в порядке эксперимента отсадили «обиженных» в отдельную колонию. И что же? Спустя некоторое время в «петушиной зоне» появилась копия воровской иерархии - со своим «паханом», «мужиками», «понятками» и даже собственными «петухами». Так что 133-я камера являла собой в миниатюре копию «беспредела» всего корпуса.

Осталось добавить, что после этапирования последних смертников в Гобустан в один период в 133-ю камеру собрали со всей Баиловской тюрьмы венерических больных.

СУКИ

«Суки», «стукачи», «сетки» (от русского «наседки») являлись неотъемлемой частью «корпуса смертников», насаждаемой администрацией.

Дело в том, что старшина расстрельного корпуса, а также начальник оперативной части «кум» очень умело вербовали среди осужденных людей слабых и без убеждений, взамен чего голословно обещали добиться для них помилования, а то и подбрасывали денег, еды.

Немного об обязанностях такой внутрикамерной агентуры - «сеток». В большинстве случаев, во время процесса расследования, следователь довольствуется каким-либо одним конкретным преступлением, в целях скорейшего закрытия уголовного дела, и не очень интересуется прошлыми преступлениями подследственного. То же самое происходит и в суде, и приговор выносится на основании обвинительного акта. Таким образом, остаются какие-то нераскрытые грехи («висяки»). К таким осужденным, да и вообще ко всем поступившим в «пятый корпус», подставляли агентуру. Приговоренные к смертной казни, полагая, что терять им уже нечего, развязывали языки. Завербованные узнавали от них о нераскрытых преступлениях и через старшину Саладдина передавали сведения начальнику оперативной части («куму»). Было достаточно много подозрительных случаев, когда уже после вынесения приговора, в тюрьму вдруг приходил следователь и открывал новое уголовное дело.

У завербованных были и обязанности по выявлению нарушителей внутреннего распорядка. Приговоренным к смертной казни действительно терять нечего, кроме надежды, конечно. Если же осужденные потеряли и надежду, то тогда от них можно было ожидать всего: покушения на надзирателей, самоубийства, побега и других противоправных действий. Чтобы не допустить этого, все разговоры в камерах доносились Саладдину «сетками».

Как и в любой шпионской деятельности, слабым местом, особенно в условиях камеры, где каждый на виду у всех, являлась связь. Каким образом можно было передать информацию «хозяину», чтобы не вызвать подозрений? Ведь любое пребывание за пределами камеры (допрос, вывод на суд, свидание, встреча с адвокатом) были в «пятом корпусе» явлением чрезвычайным, вызывавшим множество вопросов. А уединенное общение со старшиной и вовсе было достаточным для возникновения самых тяжких подозрений.

Можно было, конечно, послать через «надзора» записку, якобы родственникам или в следственный корпус, чтобы прислали «грев», и под этим предлогом отослать «куму» донос. Но щедрые пожертвования «друзей» и «родственников» всегда вызывали зависть и нездоровое любопытство. И не странно ли, что «братва» из следственного корпуса шлет кому-то грев и при этом не передает приветы авторитетным блатным?

Другим, внешне невинным способом «стукачества» является скандал или даже громкий разговор, в котором, как бы невзначай и по горячке, вслух раскрываются секреты товарищей. В тишине корпуса такие разговоры легко подслушать из коридора либо стоя под окном. Этим занимались надзиратели или «суки» другого рода, например, заключенные из хозяйственной обслуги. «Сдав» таким путем товарищей, можно списать все на простую оплошность. Отсюда, кстати, идет обычай настоящих «блатных» не выяснять отношения в камере на громких тонах.

Бывает также, что «суки», изображая из себя нервных, неуживчивых людей, провоцируют драки, скандалы. В камеру врываются надзиратели, чтобы разнять дерущихся, и – конечно же, случайно! – при сопутствующем этому «шмоне» обнаруживают что-то запретное, например, «заточку», подготовку побега и т.п. Доказать злой умысел порой достаточно сложно, и поэтому заключенные с опаской относятся к любителям побравировать физической силой («быкам») и провокаторам конфликтов («мутильщикам»), видя в них опасность для своего положения.

Конфликты («разборки») с драками по правилам полагалось решать переводом одного из вовлеченных в них заключенных в другую камеру. Это же было и способом перевода «суки» в другую камеру. Поэтому заключенные, часто меняющие камеры («выламывающиеся из хаты», «ломовые»), всегда вызывают нехорошее чувство – ведь если он не «сука», так точно «мутильщик», «бык», «пидор» или же «запорол косяк». Поэтому наиболее авторитетные заключенные, дорожащие своей репутацией, стараются никогда не менять своих камер, даже если они и не особенно комфортные. Например, Рамиз всегда сидел в 123-й камере, Федя – в 129-й.

Может шокировать, что даже в самый страшный «концлагерный» период «суки» не унимались и продолжали предавать своих товарищей, например, когда те каким-то чудом раздобывали «контрабандное» съестное. Ведь при этом и сами «суки» лишались своего пая! Тем не менее, так и было.

...И это не было чисто «баиловским» феноменом. Например, в блоке смертников нацистского концлагеря Маутхаузен, откуда был единственный выход только через трубу крематория, группа советских офицеров спланировала побег. Однако буквально за 2 дня до даты «рывка» почти все организаторы побега были «сданы» немцам и казнены. Оставшиеся неизвестными предателю несколько человек из числа второстепенных участников заговора все же решились сбежать и смогли организовать побег спустя неделю. Из 500 смертников смогли сбежать всего 17 или 19. Среди счастливчиков вполне могли оказаться и те, кто накануне «настучал» немцам на товарищей, т.к. в ту ночь никто не отказался от побега – бежали, выражаясь нынешним тюремным жаргоном, и «честные арестанты», и «суки», и «козлы» (лагерные функционеры).

Не нужно искать каких-то сложных объяснений этому феномену. «Суки» живут лишь сегодняшним днем, исходя из подлых правил: «Сдохни ты сегодня, а я завтра», «Человек человеку – волк!» Тем более, что поведение сокамерников часто подтверждало эти дурно пахнущие «истины». Зачем «суке» терзаться угрызениями совести по поводу людей, которые тебя бьют, насилуют, издеваются?

В условиях «корпуса смертников» стимулом для «стукачества» были не какие-то особые привилегии, которые сразу бы «засветили» предателя, а туманные обещания помочь с помилованием, организовать свидание с семьей, передачу («дачку») и т.п. В обстановке ежедневных унижений и гнетущего страха смерти, даже тени надежды было порой достаточно, чтобы заключенный поступился общечеловеческими принципами, выбрав путь предательства.

При этом одни «суки» играли роль простых информаторов администрации о том, что происходит в камере («стучали»). Другие провоцировали конфликты между заключенными («мутили»), чтобы потом тех подвергли наказанию. Третьи выполняли роль киллеров, выполняя заказные убийства сокамерников. Четвертые прощупывали, не готовится ли побег, активно предлагая свои планы и тем самым «засвечивая» соучастников.

Вся история «пятого корпуса» пронизана предательством и взаимным недоверием. Но если в обычной «зоне» предательство оборачивалось простым наказанием жертв, то в «корпусе смерти» преданных «суками» часто ожидали губительные избиения надзирателями или помещение в «пресс-хату». Поэтому «сук» по строгим воровским «поняткам» раньше вообще было положено убивать: «Для петуха в камере место найдется, для суки – нет!» Но «пятый корпус» не был местом соблюдения «строгих поняток». Ведь классический «идеалист» уголовного мира в принципе должен избегать «мокрых» дел (связанных с убийством), тем более изнасилований, и потому смертный приговор получал редко. В отсутствие «идеалистов» и при изоляции заключенных по разным камерам «стукачество» часто оставалось безнаказанным.

Среди «сук», насколько я знаю от бывших смертников и бывших сотрудников тюрьмы, были самые разные люди: молодые и старые, «блатные» и бывшие «погонники», уголовники и политзаключенные. Иные, разделив судьбу своих жертв, так и унесли свою страшную тайну в могилу, до сих пор пользуясь посмертным уважением среди выживших ветеранов-смертников. Другие, выжив, продолжают изображать «честных арестантов». Третьи, «засветившись», продолжают жить, со страхом ожидая момента, когда помилование приведет их в общую «зону», где с них «спросят».

Много ли их было? Считается, что в результате манипуляций с переводом «сук» из камеры в камеру, администрация имела свою агентуру в каждой камере. Особенным вниманием пользовались политические заключенные.

Рассказывают, что существовал даже некий список «сук», который случайно стащил у старшины Кахина один из заключенных, выходя на свидание с родственниками. Старшина долго потом искал эту бумажку и ругался, но так и махнул на список рукой, решив, что документ унесли надзиратели.

Напоследок, провожая в конце марта 1998 г. этапы в Гобустан, Кахин безжалостным образом расшифровал перед остальными заключенными некоторых из своих, уже больше не нужных ему «сук». Так, одному из них он заехал пинком под зад со словами: «Пошел, ограш! Из-за твоих ложных доносов скольких я людей зря загубил!» Однако наиболее солидных «сеток», как говорят, оставили тогда в «пятом корпусе», чтобы они присматривали за еще остававшимися там важными политзаключенными- пожизненниками.

«Стукачество» процветает среди пожизненников и сейчас, уже в Гобустане. Но это уже тема другого разговора.

Эльдар Зейналов.

Продолжение:

Пятый корпус: "Буржуй" (17)

http://eldarzeynalov.blogspot.com/2015/07/17.html