Only one person's rights are not violated in Azerbaijan

Eldar Zeynalov  is Director of the Azerbaijan Human Rights Center.

In 1993 the democrats restored censorship, and I, as a collaborator of the so-called “independent” Akhabar-Service News Agency, encountered certain difficulties. I was fired after pressure from the Presidents administration. Elchibey threatened to close our agency, unless I ceased publishing materials about Karabakh and the regions populated densely with Lezgins.

Azerbaijan endured an extraordinary situation at that time. Thus, I had the free time as well as great willingness to change my episodic Human Rights activity into a more permanent endeavor. So I joined with my fellow Human Rights activists and established something we called a Human Rights Center, which had as its primary goal avoiding censorship and acquiring free information. At that time we outlined the main principles, which were the base of our activity.

1. Not fall into the grind. Our main task is monitoring, which is necessary today.

2. Networking, extending not the information itself, but the impact of information sources.

HA — Please explain your views on the war in Karabakh.

E.Z. If we examine the chain of international conflicts in the former Soviet Union, we see that many of them remain cold or hot, and some of them escalated.

The hot conflict points are those in which the interests of Russia and West collided. Pridnestrovie, Chechnya, and Lithuania. But Karabakh is still uncertain. Immediately when Azerbaijan tried to demonstrate its interest in the area, it was shown its place. Armenia first began this particular game with its declaration of independence. What price Armenia paid, I don't know. Afterwards, Armenia got oriented properly. Azerbaijan refused to join the CIS until the end of 1993, and immediately after, the war lasted a little more mechanically and then ceased. But if the problem of the Caspian was solved, Russia's share increased or the relations with Americans cut off entirely, then progress might be achieved. The resolution of the Karabakh conflict still isn't final.

HA — What is the current Human Rights situation in Azerbaijan?

E.Z. Bad. We still have the same post-Soviet territory, the same post-Soviet standards, and the same KGB system. I personally suppose that Human Rights situation will not improve substantially in the next several years. Today it is the State that violates Human Rights, like everywhere else, simply because the officials’ system failed to reform the standards of the former Soviet government. The Azerbaijan Soviet official often makes efforts to comply with western standards.

HA — Was there more democracy during Elchibey's or Aliyev's reign?

E.Z. It depends on what you call democracy. If you mean Human Rights, then they were violated both by Elchibey's government and by Aliyev's. At that time, after the demonstrations, after our hopes for democracy had failed, it became obvious that the neo-Bolsheviks had arrived. Although Elchibey's government, undoubtedly, was very close to the idea of democracy, he didn't use the opportunity he had. One of the main causes for the return of the old men, or Soviets, to power was the appearance of powerful leader with an idiotic conservative-nationalistic position, which destroys all efforts to build democracy. In the chaos that usually results from this situation, a neo-Bolshevik “old uncle” shows up and guarantees stability and peace, and everything seems to take its proper place.

HA — If neither Elchibey nor Aliyev represented the hopes you had, then who would? Who would you work for as ombudsman?

E.Z. There are many that are willing to work with me, but I personally can't identify anyone I would want to work with. I don't suffer the Kovalyov syndrome at all. When a Human Right activist gets involved in politics and tries to solve problems in concert with the executive branch, he soon learns that attempting to do so is ultimately futile. Once, American diplomats visited us, and they said that having an ombudsman was very necessary to Azerbaijan. I asked them, AWhere could you find one who would be supported by the President?” They answered, “Never mind, we will find one in the Parliament.” But do you remember how quickly foreign observers were thrown out of Parliament when the votes were counted? And now these same foreigners are willing to work with the administration that tossed them out?

HA — Could Azerbaijan become a member of the European Council?

E.Z. I am against it. Some Human Rights activists and I disagree on this issue. They are of the opinion that if we join the European Council, Azerbaijan will become open to Council pressure to resolve its Human Rights problems. I don't believe this at all. Occasionally, I ask European Council representatives: Azerbaijan signed almost all of the United Nations agreements on Human Rights but and has shown no interest in implementing them, so why do you think that the European Council/s agreements will be implemented? You insist that you have institutions that operate effectively. If this is the case, why didn't you apply European Council pressure in the case of Chechnya? You tolerated Russia's Human Rights abuses there because it has a powerful “red button’, but you did issue sanctions against Belarus when it dispersed opposition meetings.” Until I clarify this question  will be against Azerbaijan joining the European Council.

HA — Which Human Rights are most often violated in Azerbaijan?

E.Z. We had better talk about those that are not violated.

HA — In that case, which Human Rights are not violated in Azerbaijan?

E.Z. Only the rights of one person, who we can name. Our bureaucracy, always conscious of demagoguery and “slander”, forces us to be discrete. Since the first day of independence we faced police officers who are willing to act on any arbitrary grounds. Whenever an expert of the European Council arrives and remarks that there are European and Azerbaijani legislation somehow “‘disagrees’’, a President's decree, fully supported by the Parliament, appears to modify our laws. This always takes place simply to convince the West to think, “Azerbaijan is mature now.”

HA — Does that mean that it is thoroughly the West's fault?

E.Z. The West itself is not such a bad example for us to follow. Our mentality, a Soviet mentality, is the problem. Do you remember the movie, “White Sun of the Desert”, where the women of the harem hide their faces, while the rest of their bodies are naked? It's the same with Human Rights in Azerbaijan. The face, by which I mean the President, is always hidden, but the rest is bare. The whole world looks apathetically, and everything is hinged on one stupid idea: stability at any price. The mentality is that the leader is inviolable. Until the next generation of leadership arrives, no changes are expected with democracy and Human Rights in Azerbaijan.

Armenian Helsinki Association's Bulletin, 1998-1999, pp.82-85.

Не перекладывать защиту узников на Аллаха

Эльдар Зейналов

На днях меня попросили подготовить некоторые материалы к 30 октября - Дню политзаключенного бывшего СССР. Да, Союз развалился, но проблема осталась, и во многом общая для всех его бывших республик. В этой связи хотел бы поделиться некоторыми соображениями по проблеме прав человека в Азербайджане.

Когда меньшинством нарушаются права большинства, и наоборот, либеральная идеология борьбы за права каждого отдельного индивидуала не может удовлетворить массы. Не может быть свободным отдельный человек (если не иметь в виду чисто внутреннюю, духовную свободу), если порабощена вся его социальная группа. Вот почему борьба за права человека в наших условиях естественным образом связана с борьбой за изменение устройства общества, т.е. с политикой. Это объясняет, почему сейчас в этой области особенно активны не профессионалы-юристы, а политики. Да и правозащитные организации как явление появились скорее как ответ на репрессии в отношении отдельных групп оппозиционеров, чем как осмысление глобальных проблем гуманности.

Многообразие правозащитных организаций отражается поэтому и на подходе к проблеме политических заключенных, среди которых активисты самых разных политических направлений: партий Народный Фронт, Труда, Демократической, "Мусават", Национальной независимости, Демократического Союза молодежи, Лезгинского национального движения "Садвал", Комитета "Ниджат", Общества им.Худу Мамедова, Равенства Народов Азербайджана (бывшая Талышская Народная), Курдской Рабочей партии (ПКК), "Джейшулла", "Хизболла", "Хизб-ут-Тахрир", сторонники обоих экс-президентов, экс-премьера С.Гусейнова, ОПОНовцы. Соответственно и среди политзеков появились свои "меньшинства" и группы риска быть забытыми в правозащитных кампаниях.

Так кто же они, политзаключенные?

По мнению координатора программы мониторинга политических преследований в бывшем СССР Института Прав Человека (Россия) Валентина Гефтера, опирающегося на определение "Международной Амнистии", "общепринято под (уголовно) преследуемыми по политическим мотивам или, как чаще говорят, политзаключенными понимать любого, чье дело содержит значительный политический элемент, относящийся либо к мотивации действий обвиняемого, либо к характеру этих действий, либо к мотивации властей. При этом термин "политический" используется для ссылки на все аспекты отношений, связанные с политикой: принципы и законы, организация и механизмы функционирования общества, государства и поддержания порядка в них; связь этих вопросов с языком, этническим происхождением, полом, религией, социальным статусом и др.

Поэтому правозащитное движение тщательно рассматривает все случаи преследования, особенно уголовного, когда имеются хоть малейшие подозрения в использования правоохранительной системы постсоветских государств для:

- пристрастных "организации" и рассмотрения дел 

- заведомого ужесточения судебного наказания людей, совершивших мелкие или бытовые правонарушения, в т.н. "рядовых" случаях не подлежащие преследованию в уголовном порядке, с целью хотя бы временного поражения в правах или ограничения свобод активистов гражданского общества и просто неугодных кому-либо лиц.

- придания действиям или намерениям обвиняемого заведомо преступного и юридически неадекватного характера, например, обвинения журналиста в клевете на официальное лицо (учреждение) не по их гражданскому иску, а в общеуголовном порядке как за преступление против государства.

- преследования за деяние, совершенное в политическом контексте: например, организацию или участие в официально несанкционированных мероприятиях, а также за обычные преступления в ходе их проведения.

- извращения мотивов или преувеличения меры ответственности и вины лица, совершившего преступление в составе политически оппозиционной, в т.ч. вооруженной, группировки или с целью ее поддержки; например, по обвинению в измене родине или в антиконституционной деятельности.

Для тех политзеков, кто не подходит под понятие узников совести, правозащитники требуют гласного безотлагательного и беспристрастного судебного разбирательства, отвечающего критериям презумпции невиновности, права на юридическую защиту по их выбору, на участие в слушаниях своего дела, на то, чтобы не давать показания на самого себя и не признавать себя виновным.

В отличие от так понимаемых "политзаключенных" в самом широком смысле этого термина, для тех, кого во всем мире называют узниками совести, правозащитное сообщество везде и всегда требует немедленного и безоговорочного освобождения.

Люди могут стать узниками совести по разным причинам, независимо от того, находились ли в невооруженном противостоянии правящему режиму или работали в легитимных рамках политической системы данной страны, отстаивали свои неотъемлемые права и гражданские свободы или стали жертвами ничем не спровоцированного преследования со стороны властей, в любом случае, если их держат под следствием или в заключении:

- из-за участия в ненасильственной политической деятельности как в индивидуальном порядке, так и при работе в группе, объединенной, например, по социальному, религиозному, этнонациональному признаку;

- из-за их принадлежности к меньшинству, отстаивающему свою автономию;

- потому что они настаивали на соблюдении такой религиозной практики, следование которой не принято в данной стране или местности;

- из-за участия в общегражданских или профсоюзных акциях, таких как забастовки, митинги, пикеты и демонстрации;

- по причине преследования за совершение приписываемого им уголовного преступления, тогда как на самом деле они только критиковали власти;

- потому что они публично защищали права и свободы конкретных людей, гласно, в т.ч. в СМИ, обличали виновников их нарушений;

- потому что они отказались от несения воинской службы или участия в насильственных действиях по религиозным соображениям или по убеждению;

- потому что они сопротивлялись предпочтительному использованию только официального языка страны проживания;

- потому лишь, что они жили в той же местности или принадлежали к тому сообществу, члены которого преследуются властями;

- потому лишь, что один из членов их семьи - известный оппонент или вооруженный противник официальных властей".

То есть в мировом движении относятся к политзаключенным с большим разбором и уж во всяком случае не требуют их поголовного освобождения. Что касается властей, то они проблемы политических заключенных вообще не признают, и на этом хотелось бы остановиться подробнее.

Прежние правительства, а также и нынешнее до подписания нефтяного контракта были особо чувствительны к международному имиджу страны. Поэтому политических оппонентов осуждали чаще всего по "неполитическим" статьям. Яркий тому пример - группа политзеков из Партии Народный Фронт. Каждый из их арестов сопровождался кампанией политических обвинений, апофеозом которой стал отказ в регистрации ПНФА летом 1995 года. Власти заявили тогда, что партия практикует насильственные методы политической борьбы, указав в качестве подтверждения на то, что 19 ее членов осуждены за... бандитизм, 3 - за злостное хулиганство, 15 - за незаконное ношение огнестрельного оружия. Группа активных сторонников "Талыш-Муганской Автономной Республики" на первых порах тоже обвинялась в основном по уголовным статьям УК.

То есть политические гонения на этом этапе подкреплялись в основном уголовными обвинениями, которые в основном влекли малые сроки наказания (некоторые из арестованных в 1993-1994 гг. уже освободились), и давали повод утверждать, что в стране нет политзеков.

После укрепления властей путем проведения президентских выборов в октябре 1993 г. и подписания нефтяного контракта в сентябре 1994 г. проблема международного отклика на политические репрессии потеряла свою остроту. Первыми это почувствовали участники октябрьских событий 1994 г. в Гяндже, которым практически поголовно предъявили обвинения в измене родине (ст.57). Часть из них была простыми полицейскими, дезеpтиpами или даже рекетирами. В дальнейшем это обвинение коснулось тех, кто с какой-то стороны был причастен к событиям марта 1995 г. - не только ОПОНовцев, но и гражданских лиц: лачинцев-земляков лидеров мятежа братьев Джавадовых, друживших с ними директора гостиницы, кооператоров и т.д. Соответственно ужесточаются и наказания: "политические" статьи требуют не менее 10 лет. 

При том, что официальное число арестованных по октябрьской попытке переворота превысило 200 человек, а по мартовской - 500 человек, власти вновь утверждают, что политзеков нет. На сей раз - из-за того, что "в Уголовном Кодексе нет такого раздела политические преступления". Измена родине, использование войск против конституционных органов власти или призывы к насильственному свержению правительства, похоже, уже не расцениваются "верхами" как часть политической борьбы.

Власти полагают, веpоятно, что pади pешения пpоблем 700 тыс. беженцев можно допустить, чтобы летели "щепки" в виде поломанных судеб и загубленных жизней отдельных гpаждан. А чтобы наши вpаги не использовали эти "отдельные недостатки" пpотив властей, патpиотичным будет замалчивать случаи наpушений пpав человека. 

Тем временем к 1999 г. число лиц, обтекаемо называемых "арестованными из соображений (государственной) безопасности", по данным Правозащитного Центра Азербайджана, превысило 900 человек. Так что, как и в печально известный период 1930-х годов, построение развитого демократизма сопровождается обострением борьбы. Сходство не только в сути (подавление политического инакомыслия), но даже в деталях: арест за подброшенную обойму патронов, "допросы третьей степени", преследования близких родственников, требующие крови "народные собрания" и т.п.

Нарушаются все мыслимые процессуальные нормы: несанкционированно арестовываются депутаты, пpоизвольно не допускаются адвокаты, сроки рассмотрения простых дел о незаконном хранении оружия растягиваются до длительности Нюрнбергского процесса и т.д. Адвокатов на суде никто не слушает, и приговоры суда практически копируют обвинительные заключения.

Самое трагичное в том, что ситуация в тюрьмах не дает 100-процентного шанса не только на "исправление", но и на простое выживание. Из наших тюрем ежегодно выносят сотни покойников, в том числе и пока еще немногочисленных "политических". Боевик НФА, осужденный на 13 лет, не прожил даже года; народный депутат, внесенный в тюрьму на носилках, протянул две недели; выданный из России заговорщик - чуть более месяца; исламиста выдали умирать через неделю...

При этом многолетние переговоры Красного Креста и других международных организаций с властями о праве посещать всех узников и получать исчерпывающую информацию по их делам (pазумеется, с учетом ноpмально понимаемой тайны следствия), не дают результатов. Крупнейшая республика Закавказья, подписавшая чуть ли не все международные конвенции и протоколы в области прав человека, Азербайджан является одним из немногочисленных государств, где МККК не может посещать никого из заключенных, кроме пленных и сотни туберкулезников.

Кстати, о туберкулезе. Несколько лет назад довелось слышать мнение лидера общественного Комитета по борьбе со СПИД Людмилы Мамедовой о том, что СПИД и туберкулез - "близнецы-братья", и СПИДом часто заболевают люди с ослабленной туберкулезом имунной системой. По ее данным, в наших тюрьмах умерло уже двое больных СПИД, а сколько их там еще, никто не знает, так как СПИД-тестирование заключенных не проводится. А ведь СПИД не имеет четко выраженной картины, и больной человек может "сгореть" от туберкулеза или почечных заболеваний.

Перед смертью один из больных СПИД поведал Л.Мамедовой, как его жестоко били в Бакинском горотделе полиции. "У них все кулаки были в моей КРОВИ, но я молчал. Пусть их накажет Аллах за то, как они обращаются с заключенными..." Но логичней было бы, чтобы с нарушителями прав человека разбирался не Аллах, а наше общество с его институтами власти.

Эльдар Зейналов,

Директор Правозащитного Центра Азербайджана.

1999

Situation in Azerbaijani penitentiary establishments

(an extract from the report of the Azerbaijanian Centre Of Human Rights)

Eldar Zeynalov,

Director of the Human Rights Protection Centre of Azerbaijan

Elmira Alekperova,

Co-ordinator of the project

In accordance with testimonies of national and international organisations, as well as the administration of the penitentiary system of Azerbaijan, the conditions of the upkeep of prisoners in Azerbaijan are far from the world standards. Usually it is explained by the difference between the world and Soviet penitentiary systems, on the one hand, and the economic crisis resulting in the lack of finances for reforming the prison system, on the other hand.

The official figures of the total number of the incarcerated in Azerbaijan have never been disclosed, being the secret of the agency. However, the total number can be computed in the indirect way. Thus, it was reported that in June 1997 there were 240 incarcerated women and 160 incarcerated minors, which made 1.2% and 0.6% of the total number, respectively. By solving the proportion we shall obtain 20 — 26 thousand of the incarcerated. The variation is due, perhaps, to the official statistics which did not account for the women staying in colonies-settlements. During the first half of 1997 the government gave out 500 millions manat (125,000 USD) for the upkeep of the incarcerated, which makes about one dollar per month per capita.

According to the official data, there were attempts of state coups because of which about 900 people were arrested. About 750 of them were registered by the Human Rights Protection Centre of Azerbaijan. By the data of this Centre, the average political prisoner has the term about ten years of the strict regime, and usually they have no chances to be amnestied. Yet, by now about 50 people who were convicted as «political» cases and as «non-political» cases (such as illegal storage of firearms, hooliganism, complicity before the crime, etc.) have already been released. One of the prisons, Bailovskaya, is notorious by many suspicious deaths of a number of political prisoners. For instance, we may mention the deaths of the former commander of the Agdam battalion of self-defence Yagub Rzaev (who died on 16 July 1993), a bodyguard of the former Minister of Defence Natig Gurbanov (15 May 1994), an activist of the popular front Novruz Novruzov (6 February 1995), the opponent of the President Seyfal Babayev (19 November 1995), the vice-chairman of the Social-democratic party Aypar Aliev (25 November 1995). Not a single death in this list was duly investigated with making the results public, although Amnesty International demanded it in the connection with Aypar Aliev’s death.

Preliminary prisons experience great hardships, since they are overcrowded, and their inmates are underfed. Human rights protection activists quote some occasions when the medical service was inadequate.

After the protests of the local opposition and international human rights protection organisations a joint commission was formed by the Republican Prosecutor’s office and the Ministry of Interior. This commission carried out a complex inspection of a number of prisons in December 1996. In the course of this inspection the commission confirmed many facts listed in the complaints. Mainly these were bad sanitary conditions and diseases of some convicts. Dampness and lack of air in cells sometimes led to tuberculosis. Having confirmed occasional deaths of convicts due to bad sanitary conditions, N.Mamedov, the department head of the Directorate of Public Security of the MI, pointed out the decrease of deaths during recent years.

What concerns violent actions of the personnel in preliminary prisons, the prosecutor’s office started criminal cases against eight members of the personnel in 1996.

In 1997 the fifth building of the Bailovskaya prison was visited several times by delegations from the Council of Europe, who were interested in the conditions of upkeep of the prisoners condemned to death. The human rights protection organisations do not know of similar inspections of preliminary prisons by either the Ministry of National Security or the Special Department at President. Nobody ever inspected the preliminary prison of the Chief Directorate of police of the city of Baku. This prison is today the most closed one for mass media and human rights protection organisations.

The penitentiary system of Azerbaijan includes the following establishments of the «closed type»: 6 correcting labour colonies of common regime, 3 colonies of strengthened regime, 3 colonies of strict regime, colony of special regime, reforming labour colony,  prison and one specialised hospital. The penitentiary system also contains establishments of the so-called «open type», i.e. correcting labour colonies settlements for people, who committed crimes by accident (2 colonies), and for people transferred from colonies of the closed type (6 colonies), as well as the special commandant's office for the conditionally convicted (10) and for conditionally released before their term (11).

KGHR. Prison Reforms: Attempts and Achievements. 1999, №10 (46),  pp.72-74

Положить конец безнаказанности пыток в Азербайджане

Эльдар Зейналов,

Правозащитный Центр Азербайджана

“Из-за тебя одного я не могу посадить за решетку семерых полицейских”, - так отреагировал надзирающий прокурор на жалобу бывшего сотрудника Особого Управления при Президенте Эльчина Бехбудова о том, что к нему были применены пытки. Пройдя избиения, пытку “станком” (подвешивание за ноги, скованные деревянной колодкой) и “слоником” (противогаз с закрытой трубкой), он не стал дожидаться пытки электротоком и взял на себя вину за недонесение о государственном преступлении. Сейчас он уже на свободе и уже два года безуспешно добивается своей реабилитации. Другие заключенные по этому же делу отбывают различные сроки наказания, будучи лишенными надежды не только на досрочное освобождение (“политические” статьи под амнистии не подпадают), но и на пересмотр своего дела.

До 1996 г. принявшие массовые характер пытки не подтверждались публичными заявлениями. Заключенные надеялись, что их молчание будет зачтено судами и им уменьшат срок наказания. Родственники боялись, как бы заключенному не было хуже от их жалоб. Глухое молчание окружало даже случаи очевидных насильственных смертей политзаключенных во время следствия.

Однако жестокие приговоры 1996-1997 гг. по процессам о восстании Отряда Полиции Особого Назначения (ОПОН) и т.н. “заговоре генералов”, напоминавшие знаменитые “московские процессы” шестидесятилетней давности возрождением принципа коллективной ответственности, быстро развеяли эти иллюзии. И заключенные начали гласно протестовать против жестокого обращения, которому они подверглись во время следствия. Генералы и рядовые, журналисты и торговцы, не сговариваясь, описывали одни и те же пытки, называли одних и тех же людей. По “делу генералов” из 21 подсудимого 19 заявили, что подверглись пыткам, по “делу тридцати семи” на пытки пожаловались 25 из 35 подсудимых (двое находились в розыске). По делу бывшего премьер-министра Сурета Гусейнова (1998-1999) около 30 свидетелей заявили о том, что дать показания их вынудили пытками. Случалось, что от своих показаний, ссылаясь на пытки, отказывались все подсудимые по тому или иному делу.

Это было особенно неприятно для властей не только потому, что 31 мая 1996 г. Азербайджаном была ратифицирована Конвенция против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания (1984). Ведь оказание давления на подследственных формально было запрещено и действующим законодательством. Например, Уголовным Кодексом еще с 1960 г. было запрещено принуждение к даче показаний (ст.177) путем применения угрозы или иных незаконных действий, а применение насилия рассматривается при этом как отягчающее обстоятельство (ч.2). Понуждение обвиняемого, свидетеля, потерпевшего, эксперта или переводчика к даче ложного показания наказывается в уголовном порядке по ст.180 УК. 

Просто многие дела были построены исключительно на личных признаниях обвиняемых, и отказ от показаний делал такие дела весьма неубедительными.

Подсудимые как в тайно пересылаемых на волю письмах, так и в публичных заявлениях на судах обычно рисовали следующую картину издевательств. После ареста их вначале помещали не в следственный изолятор, а в т.н. Изолятор Временного Содержания (ИВС), которые в Баку имеются у Бакинского Главного Городского Управления Полиции (в обиходе – “горотдел”) и у Управления по борьбе с организованной преступностью МВД. По закону, в тюрьмах такого типа разрешают держать заключенных до 30 суток, чем и пользовались следователи, “ломая” заключенных. Некоторых держали в ИВС и дольше. Такие же ИВС имеются и в городских управлениях полиции других больших городов республиканского подчинения. Вопреки закону, небольшой изолятор имеется и в здании Службы Военной Контрразведки (ранее Особое Управление при Президенте).

По логике, подобные ИВС, совмещенные в одном здании с кабинетами следователей и подчиненные одному и тому же ведомству, являются идеальным местом для тайных пыток. В отличие от следственных изоляторов (СИЗО), которые располагаются отдельно от управлений и имеют начальников, подчиненных непосредственно МВД, здесь не приходится оформлять процедуру приема-сдачи подследственного, легко проводить ночные допросы (в СИЗО не выдают подследственных для допроса после 7 часов вечера). Случайно ли, что в октябре 1999 г. Министерству Юстиции передали лишь три СИЗО МВД, оставив у прежних владельцев все ИВС? Еще один СИЗО остался у Министерства Национальной Безопасности …

Набор средств “убеждения” включает, по словам очевидцев, ночные допросы, которые разрешены лишь в качестве чрезвычайной меры; “конвейерные” допросы, когда следователи меняются, не давая отдыха заключенному; содержание в холодном, сыром месте и лишение постели; избиения по ступням ног, ногам, голове, почкам, ребрам; пресловутый “станок”; пытка током, подводимым к ушным мочкам; неоказание адекватной медицинской помощи хронически больным; прижигание тела сигаретами; введение бутылки из-под шампанского в задний проход; реже - “слоник” и вырывание ногтей. Другие, моральные пытки заключались в запугивании подследственного арестом его родственников, изнасилованием жены или дочери, изнасилованием его самого, в присутствии при пытке другого подследственного, угрозе обвинения в более серьезных преступлениях, арестах родственников, носящие характер заложничества, недопущение адвоката и т.п. Широко используется и такая пытка, как порочащая кампания в печати и телевидении еще до завершения следствия, направленная на убеждение подследственного в том, что своими показаниями он не сможет изменить свой уже созданный криминальный имидж. 

Логично было бы применить стандартную процедуру и опровергнуть “ложные” заявления подсудимых проведением экспертиз, очных ставок и т.п. действиями. Но одна из немногих таких попыток, предпринятая судьей на процессе “37-ми”, закончилась скандалом. Из 25 человек, заявивших о пытках, судья отобрал для экспертизы всего 5, и у 3 из них рентген обнаружил переломы ребер. После этого дело быстро закрыли, сославшись на то, что ОПОНовцы могли получить эти травмы на фронте. Примерно так же отреагировали на заявление бывшего премьера С.Гусейнова о том, что его били по голове. Было заявлено, что заключенный сам нанес себе травмы. Однако так и не было разъяснено, почему ему не оказали медицинскую помощь, а сам акт о травмах был составлен лишь спустя несколько недель. Боясь таких разоблачений, суды стали просто игнорировать заявления о пытках.

В отсутствие возможности всестороннего обследования жертв предполагаемых пыток (большинство из них выйдут на свободу лишь через 5-10 лет) такое странное поведение суда является косвенным доказательством правоты заявлений о пытках.

Другой уликой, доказывающей страшную роль ИВС, является то нелогичное с точки зрения служебной субординации обстоятельство, что в них временно переводили заключенных, находившихся в ведении МНБ или уже содержавшихся в следственном изоляторе МВД.

Например, генерал Вахид Мусаев, дело которого расследовалось МНБ, побывал сначала в Бакинском “горотделе”, затем в здании Особого управления при Президенте и следственном изоляторе МНБ. Гражданин Австрии и Турции Кянан Гюрель, дело которого велось МНБ, был на 20 суток переведен в “горотдел”, и лишь после дипломатического вмешательства был вновь возвращен в изолятор МНБ. Бывший государственный советник Адиль Гаджиев, делом которого занималось МНБ, также содержался в Бакинском “горотделе”. Обвиненного в шпионаже Вячеслава Абасова около 3 месяцев продержали в подвале Особого Управления при Президенте, прежде чем перевести в СИЗО. Обвиняемый в покушении на президента Гейдара Алиева в 1993 году гражданин Турции Гасан Току два раза менял свои показания после того, как его переводили в Особое управление при Президенте. 

Размах процессуальных нарушений может быть проиллюстрирован тем, что в 1995 г. по одному только делу ОПОН (иначе называемому “мартовским делом”), по данным ПЦА, почерпнутым из официальным источников, было арестовано до 710 граждан. Из них 207 (или 29%) были освобождены по протестам прокуратуры ввиду невиновности, еще 75 дезертиров, непричастных к попытке переворота, но арестованных заодно с ОПОНовцами, были амнистированы (11%), а 7 получили условный срок (1%). Таким образом, даже официально каждый третий из числа арестованных тогда “изменников Родины” был непричастен к преступлению, которое ему приписывалось. 

Из сказанного может сложиться ложное впечатление, что пытки используются лишь в отношении политзаключенных и причем невинных. Однако реальность заключается в том, что обычные уголовники подвергаются всем описанным процедурам не менее часто. Более того, реальный преступник часто подвергается гораздо большему давлению, чем арестованный по ошибке. На него в момент ареста уже имеются убедительные данные, полученные от агентуры. Следователь убежден в виновности подследственного, но не может использовать оперативную информацию в суде – и тогда применяется выбивание подтверждающих вину показаний. 

Необходимо отметить и то, что спустя короткое время после обращения Азербайджана с просьбой о членстве в Совете Европы осенью 1996 г. произошел некий положительный сдвиг в отношении к заключенным. Так, впервые комиссия МВД, Министерства Юстиции и Прокуратуры проверила следственные изоляторы, после чего были сняты с должностей их начальники и констатированы негуманные условия заключения. Началось улучшение положения в тюрьмах. Всплыли некоторые, не имеющие политической подоплеки, дела о пытках. Резко снизилось количество заявлений о пытках.

Именно к этому времени относится и история с медицинской экспертизой предполагаемых жертв пыток по “делу 37-ми”. Вызванный в суд бывший начальник следственного отдела Бакинского “горотдела” Адиль Исмайлов, защищая себя от "клеветы", прямо в зале, перед глазами судьи избил адвокатов Ингилаба Насирова и Лятифа Кятибли. Судья не отреагировал и на это, но вскоре А.Исмайлова арестовали и судили по обвинениям, демонстративно не связанным с пытками (изнасилование, хулиганство, автопроисшествие). Вскоре, когда шум вокруг его дела стих, его досрочно освободили. Был снят с работы также Мамед Микаилов - начальник Уголовного розыска Бакинского “горотдела”, в котором, по заявлениям жертв, их пытали. Несмотря на подчеркнутую несвязанность этих мер с пытками, общественное мнение тем не менее расценило их как половинчатое наказание именно за это преступление. 

Однако, как и три года назад, власти не особенно намерены жертвовать полицейскими ради раскрытия страшных тайн подвалов “горотдела”. Видимо, поэтому Комитет ООН против пыток (КАТ), рассматривая первый отчет Азербайджана по выполнению соответствующей Конвенции, в ноябре 1999 г. выразил свою обеспокоенность отсутствием четкого определения пытки, продолжающимися сообщениями о ее применении, явными неудачами обеспечить быстрое, независимое и полное расследование таких заявлений, возможностью применения амнистии к истязателям, зависимостью судей.

Прошел всего месяц, и пока еще не ясно, какими будут последствия рекомендаций КАТ: начнутся ли какие-то реформы или же бюрократия Азербайджана и ООН заснет до следующего отчета. Но уже сейчас понятно, что при таком их распространении в стране, пытки еще долго будут оставаться проблемой местных и международных правозащитных организаций.

1999 г.