Что происходит с НПО?

Что происходит с НПО?

О том, что сейчас происходит в неправительственном секторе Азербайджана, мы беседуем с директором Правозащитного Центра Азербайджана Эльдаром Зейналовым.

- Эльдар мюэллим, что сейчас, на Ваш взгляд, происходит с неправительственными организациями Азербайджана?

Театралы говорят, что если на сцене висит заряженное ружье, то в конце пьесы оно обязательно выстрелит. Нынешние события подготавливались давно, минимум с 2009 г., когда власти первый раз попытались провести в парламенте ряд поправок в законодательство, которые существенно ограничили бы деятельность неправительственных организаций (НПО). Однако тогдашние изменения в законодательстве были такими реакционными, что они вызвали неприятие даже у лояльных, проправительственных организаций, входящих в Форум НПО. Совместными усилиями всех НПО, тогдашние поправки удалось предотвратить.

В этот раз, поправки в законодательство были более прицельными, и в конечном счете, прямо затронули всего около 20 организаций, а косвенно – примерно 200, т.е. меньше 10% всех НПО. Фактически, смысл новых поправок заключался в запрете на деятельность незарегистрированных (по большей части радикально настроенных к властям) НПО и ужесточении наказания за нарушение законодательства о НПО и грантах, вплоть до их закрытия и уголовного наказания их должностных лиц. Кроме того, обвинив известные НПО в уклонении от налогов и незаконном предпринимательстве, власти достигли и другой цели – обвинить в финансовой непрозрачности тех, кто обвинял в том же самом правительство.

Почему это случилось именно сейчас? Ну, возможно, как это ни парадоксально звучит, власти решили воспользоваться председательством Азербайджана в Совете Европы: никто ведь в Европе не станет создавать скандальный прецедент и применять крайние меры к стране-председателю…

Можно предположить, что с какой-то даты ситуация немного разрядится, и НПО снова будет позволено получать зарубежное финансирование. Но с либерализмом в отношении незарегистрированных НПО и «левых» (незарегистрированных) грантов власти твердо решили покончить. Когда произойдет «оттепель»? Оптимисты обычно называют ноябрь - назначенный Президентом срок разработки новых правил регистрации грантов и окончание председательства в СЕ, а пессимисты – окончание Европейской Олимпиады (конец июня-июль 2015 г.).

- Кого арестовывают и привлекают к следствию?

При спокойном размышлении очевидно, что аресты и уголовное преследование НПО носят выборочный характер – с этим согласны и власти, и сами правозащитники, хотя и объясняют по-разному. Из всех НПО в качестве мишени выбрали в основном правозащитников, и то не всех. По каким же признакам выбраны жертвы?

Во-первых, сами жертвы заявляют, что они относятся к «радикальным критикам режима», власти же говорят, что преследуют те НПО, которые «хотят нарушить стабильность». По сути, речь идет об одном и том же – о тех НПО, которые выбрали политический путь борьбы и считают, что достижение правозащитных целей возможно лишь путем смены правительства. Отсюда их радикализм, отказ от диалога, выбор массовых методов борьбы, что больше характерно не для НПО, а для оппозиционных партий.

Во-вторых, не случайно и стремление таких НПО организационно сотрудничать с политической оппозицией: вспомним Национальный Совет, куда вместе с политиками записались и некоторые правозащитники. Некоторые из лидеров преследуемых НПО близки к оппозиционным лидерам или даже входят в правящие структуры партий. Отсюда – убеждение властей, что такие НПО являются филиалами оппозиционных структур.

В-третьих, все согласны, что под удар попали лишь те НПО, которые получали не просто иностранное финансирование, а крупное, выражавшееся в шестизначных цифрах. Причем получали их относительно молодые организации, и причем на проекты, обычно связанные с политикой (например, выборами). Еще в прошлом году власти слили эту информацию в прессу, назвав и НПО, и полученные ими суммы. Фактически это был «расстрельный список», который был составлен по мере убывания полученных сумм. Причем при сопоставлении этих сумм с официально поставленными целями проектов и полученными результатами, западное финансирование мне лично представлялось более чем щедрым. В прошлом году власти озвучили догадку, что раз эти суммы получили НПО, близкие к оппозиции, то эти проекты могли представлять замаскированный канал иностранного финансирования политических партий.

Таким образом, под удар попали в основном близкие к оппозиционным партиям и выступающие с радикальными призывами местные НПО, которым в период выборов выделялось щедрое финансирование. Кроме того, под уголовное преследование попали и те представительства иностранных НПО, которые получали финансирование на работу в Азербайджане, а потом сами выделяли субгранты местным НПО (например, IREX).

Следует отметить, что, хотя и власти, и НПО открыто говорят о политической мотивации этой кампании, но в качестве причины уголовного преследования в основном выбраны финансовые нарушения. Говорить о том, что человека посадили за политику, когда на столе лежат документы о финансовых нарушениях – это простое сотрясение воздуха. Как говорится, уклонение от налогов – оно и в Африке уклонение от налогов, не говоря уже о Евросоюзе, где налоги – это святое.

Другой «священной коровой» в Европе считается суд – по определению беспристрастный и справедливый. Власти на этом основании предлагают западным защитникам наших политзаключенных не торопиться с выводами и подождать результатов следствия и суда.

Кроме того, арестовывают не всех подследственных и не сразу, а как правило, после попытки выехать из страны после возбуждения уголовного дела. Пара арестов (Эмиль Мамедов и Гасан Гусейнли) вообще удивили правозащитников своей кажущейся бесцельностью. Но вот их включили в списки политзаключенных, и следом оба написали верноподданнические письма и отказались от своего «почетного статуса» политзеков. И у властей появился новый аргумент в споре о том, являются ли арестованные правозащитники политзаключенными.

- Что Вы можете сказать об аресте Лейлы Юнус и остальных?

Что касается Л.Юнус, то иногда складывалось впечатление, что она сама напрашивалась на арест.  В апреле был арестован журналист Рауф Миркадыров, участвовавший в ее проекте и обвиненный в шпионаже. Юнус проходила в деле лишь как свидетель и законом от нее требовалось лишь одно: чтобы она вовремя приходила на допросы и отвечала на вопросы следователя (или не отвечала, если они могли быть использованы против нее и ее близких). Но вместо того, чтобы помочь своими показаниями арестованному товарищу, она вдруг бросилась бежать, причем поставив в неловкое положение дипломатов двух стран, которых попросила сопровождать ее в аэропорт. Власти получили повод для ее принудительного привода, а при обыске ее вещей, офиса и квартиры власти «случайно» заполучили финансовые документы. Дальше – больше: Юнус помогла сбежать ключевой свидетельнице и с гордостью в этом призналась; инструктировала других свидетелей, как им не подчиняться требованиям Уголовно-Процессуального Кодекса. Три месяца не ходила на допросы по повесткам прокуратуры. А ведь все это имеет свое название в терминах права… В результате, к моменту ареста, у судьи был полный набор аргументов для выбора в качестве меры пресечения именно ареста.

После ареста, буквально через несколько дней, ранее призывавшая к стойкости и смелости Юнус стала предсказывать свою скорую смерть. После ее истерического звонка мужу, Ариф помчался с грузом еды и лекарств за город, и тем самым нарушил условие своей меры пресечения, которую судья сразу поменял на арест.

Вообще, Юнус – самый сложный для защиты арестант. Если в ее шпионаж кто-то верит, а кто-то нет, то финансовая прозрачность никогда не была ее отличительной чертой. Поэтому, когда власти вывалили на читающую публику информацию о ее недвижимости за рубежом, счетах в зарубежных банках, а Юнус за три последующие месяца (и даже сейчас) никак их не прокомментировала, то обвинения в налоговых нарушениях выглядят в глазах людей не такими уж невероятными.

В этом (а не обвинением в шпионаже) ее дело существенно отличается от дел остальных политических арестантов. Кто может сказать, в какой новостройке квартира у Расула Джафарова? Или сколько денег на заграничных счетах у Анара Мамедли? Или в какой стране вилла у Интигама Алиева? Никто, потому что таких фактов нет. И сидят они в тюрьме тоже достойно, без паники и истерик… Если и выяснится, что эти люди позаимствовали деньги в нарушение законодательства, то я скорее поверю, что они потратили их на работу или даже на революцию, чем присвоили.

Вообще, мне иногда кажется, что как раз паническое бегство Л.Юнус и  устроенный ею побег ее сотрудницы М.Азизовой спровоцировали аресты остальных правозащитников. Особенно после намеков о том, что переход последней через границу устроил «человек с немаленькой должностью»…

- Как, по-Вашему, с какой целью доноры дают гранты нашим НПО?

Смотря какие доноры и каким НПО. На моей памяти, были случаи, когда мне рассказывали о грантах, которые давались одним из западных посольств под 20%-ный «откат». Я из принципа пытался получить в этом посольстве грант 20 лет честным путем, но ни разу не преуспел, хотя на похожие проекты моим коллегам гранты выделялись – не берусь сказать, за «откат» или бескорыстно. Здесь донор явно не преследовал никакой политической цели, так как проекты у меня и у получателей их грантов были однотипные.

А вот в прошлом году, например, различные американские доноры отклонили 5 моих проектов, которые были направлены на правовое просвещение заключенных и женщин, помощь в тюремной реформе, подготовке жалоб в Европейский Суд и ООН. В то же время те НПО, которые занимались выборами, уличными акциями и т.п., без финансирования не остались. Тут уже уместно предположить, что в тот момент этим спонсорам были интересны лишь проекты, направленные на сиюминутные политические изменения (хотя они и заявляли, что их интересуют и другие темы прав человека).

- Эльдар, Вас вызывали к следователю? Когда Вы в последний раз получали грант?

В последний раз я получил грант в январе этого года. Сумма была настолько смешной, что назову – не поверят, всего 3500 манат. Зарплатного фонда (30% гранта) хватило всего на один квартал, с апреля все сотрудники, включая меня, работают на волонтерской основе.

Понятно, что с таким уровнем финансирования (причем уже второй год подряд) я совсем не подхожу на роль заговорщика, который хочет дестабилизировать политическую обстановку, и тем более на расхитителя крупных грантовых средств. Так что я думаю, что совсем не интересен прокуратуре, потому и не вызывают. Или же нахожусь где-то в конце списка…

- Перечислите, какие хорошие дела Вы совершили для Азербайджана как руководитель известного НПО.

Вы хотите выдвинуть меня на премию? (смеется) А если без шуток, то в каждой из тех областей, которыми занимался наш Центр, действительно удалось что-то сделать.

Наиболее заметны результаты в пенитенциарной реформе. То, что в тюрьмах никто не голодает, нет беспредела 1990-х, смертность от туберкулеза снизилась более чем в 30 раз, улучшились условия у пожизненников, результат и нашей работы. Наша организация постоянно консультировала экспертов ООН и СЕ, посылала туда альтернативные отчеты по тюрьмам, судилась с пенитенциарщиками и посылала жалобы в Евросуд, некоторым заключенным в буквальном смысле спасла жизнь. Поэтому нас неплохо знают в тюрьмах.

А если взять политзаключенных? Ведь именно наша организация подготовила и представила в Совет Европы список 716 политзаключенных, а потом – дополнительный список из 107 «забытых политзаключенных», из которых на сегодня за решеткой остались всего 22. Именно наша заслуга в том, что были сформулированы критерии определения политзаключенного, которыми в немного дополненном виде, пользуются сейчас коллеги во всем Совете Европы. Например, в Грузии в январе прошлого года по этим критериям освободили 190 заключенных.

В самом начале нашей деятельности, мы занимались и военнопленными. Например, помню встречу с сопредседателями Минской Группы ОБСЕ в 1995 г., когда мы убедили сопредседателей склонить стороны конфликта к освобождению сотен пленных к первой годовщине прекращения огня в Карабахе. Последний раз удалось помочь в освобождении 14 наших пленных в 2000 г. В дальнейшем мы уже этим не занимались, т.к. возвращающих из армянских тюрем пленных начали сажать в наши тюрьмы.

Мы выиграли 8 дел в Европейском Суде по Правам Человека, столько же еще ждут своей очереди. И это не исчерпывающий список наших «добрых дел».

- Эльдар, хотите ли Вы продолжить деятельность в качестве журналиста и, если да, то в каких печатных органах хотели бы работать?

Я начинал еще в самиздате в 1990-м. Четыре года работал профессионально, потом журналистика превратилась в хобби. Так что возвратиться туда для меня будет непросто. Но я это не исключаю при тех обстоятельствах, в которые нас, правозащитников, сейчас поставили. Если решусь, то буду фрилансером в каком-нибудь русскоязычном издании здесь или за рубежом.

Газ. «Импульс», сент. 2014 г.